Ника вздохнула, глядя на светлеющее небо над городом. Ночную тьму сменил робкий серый рассвет. На лицо невидимой вуалью упала прохладная морось. День будет туманным и пасмурным. Где его проведёт Ника — в дороге или в слезах у гроба «брата», не знала. Призналась себе, что не готова ни к тому, ни к другому.

Поднявшись в свою комнату, она увидела на прикроватном столике бухгалтерские книги, которые оставил Якубус и о которых она забыла. Рано или поздно за ними придут. Как бы ни было, а честь семьи должна остаться незапятнанной.

В кабинет Якоба Ника вошла с опаской. Сердце замерло, дыхание затихло.

Прижав книгу к груди одной рукой, с высоко поднятым подсвечником с ярко горевшими свечами в другой, она стояла в центре комнаты, готовая сбежать.

Прислушивалась к тишине, тщетно выискивая изменения в обстановке. Казалось, что Якубус спрятался и сейчас наблюдает за ней, готовясь к нападению.

Из накренившегося подсвечника на руку капнул расплавившийся воск, обжёг кожу.

Ника вздрогнула, надрывно вздохнула и перевела дух. Она не позволит страху взять верх над собой. Но глубоко в душе копошился крошечный червячок беспокойства, отравляя ядом сомнения: «А вдруг Якубус живой?»

Без суеты, аккуратно и обстоятельно Ника поставила скопированные подписи в нужной книге. Теперь Якоба не обвинят в растрате. Его тайна уйдёт в могилу вместе с ним. С этого дня всё изменится к лучшему.

Она оставила книгу на столе, забрала дубликат, который при первом удобном случае сожжёт, и вернулась к себе. Сняла чепец, переоделась в ночную сорочку, погасила свечи и забралась в кровать.

Часы на главных воротах города пробили четыре раза.

Сон не шёл.

Долго и тщательно Ника разбирала и расчёсывала сырые сбившиеся волосы. Сушила их. Поджидала, когда придёт Хенни, чтобы разбудить её и помочь одеться в дорогу.

Всё приготовлено: дорожное платье висит на спинке стула. Под ним стоят ботинки. На сиденье лежит нижнее бельё. Багаж — в коридоре у двери.

На шум в доме Ника обратила внимание не сразу. Это был не привычный утренний грохот, который устраивала Хенни, бегая по лестнице в кломпах, не заботясь о покое хозяев. Госпожа Маргрит вставала следом, а Руз продолжала нежиться в тёплой постели.

Ника напрягла слух.

Она не слышала ни стука дверного молотка, ни скрежета отодвигаемого засова, ни хлопанья двери.

Различила еле слышные голоса. Говорили мужчина и женщина — Хенни и точно не Якубус. Мужской голос был грубым, хрюкающим, как из бочки, слова быстрыми, неразборчивыми.

Затем всё стихло.

Тишина давила на уши, казалась напряжённой и звенящей. Зловещей. Гробовой.

Ника схватилась за грудь — сердце забилось настолько сильно, будто грозилось выпрыгнуть; в горле пересохло.

«Ничего страшного не происходит», — тяжело дыша, уверяла себя Ника. Вероятно, за ней с матерью приехала карета банкира. Сейчас Хенни поднимет хозяйку и придёт будить её.

Она улеглась в постель и закрыла глаза. Пусть служанка увидит её спящей.

Якубуса нашли на следующий день ближе к вечеру.

Дети играли у канала и увидели в воде край чёрного платка. Желая выудить его, вооружились палкой и спустились на узкий причал для лодок.

Достать платок оказалось нелегко — он зацепился за крестовину эфеса шпаги утопленника.

Увидев мертвеца, дети не испугались. Утопшие в канале в любое время года были не редкостью, а вероятность найти в их карманах много чего интересного, кроме стюверов, а то и гульденов, делала занятие даже приятным. Однако об утопленнике, облачённом в дорогую одежду, следовало доложить старшему бальи города Зволле.

Каждый раз при находках подобного рода открывалось следствие по выявлению обстоятельств смерти. Если утопление не считалась самоубийством, то покойника хоронили как обычного прихожанина, что для семьи бедолаги было крайне благоприятно. Самоубийство порицалось, на семью ложилось пятно несмываемого позора, начиная с наказания церкви отказом в похоронном обряде и заканчивая молчаливым презрением многоуважаемых горожан.

В то раннее утро, когда Ника вернулась из дома Ван дер Меера и лежала в постели в ожидании прихода Хенни, служанка вынуждена была уйти из дома.

Ни свет ни заря её разбудил патрульный из ночного дозора, который разыскивал своего капитана. Из его сбивчивого рассказа Хенни поняла, что конь господина вернулся в конюшню без седока. Чтобы выяснить, что случилось, она решила сходить в здание караульной службы и обо всём разузнать на месте.

Полученные сведения были неутешительными.

Зная о пристрастии своего капитана к петушиным боям, стражники ночного дозора навестили хозяина таверны «Старина Ханс». Тот подтвердил, что господин капитан заходили к ним. В качестве доказательства указал на его шляпу и плащ, оставшиеся висеть на спинке стула.

Был ли господин капитан в сильном подпитии, когда и куда ушёл, никто из подавальщиц, как и трактирщик, вспомнить не смогли. Или поделиться своим знанием не захотели.

Стражники приступили к поискам пропавшего капитана.

Для Ники настали самые тяжёлые дни в её жизни. Долгие часы ожидания вестей сводили с ума и сеяли неуверенность. О том, что Якоб мог выжить, думать не хотелось.

Отъезд в Амстердам не состоялся.

Господин Геррит ван Ромпей отложил своё возвращение в родной город и решил задержаться в Зволле до выяснения всех подробностей исчезновения Якубуса ван Вербума.

Ника была тронута, когда он деликатно и ненавязчиво предложил свою помощь при любом исходе поисков. Она вконец вымоталась, долгое время проведя рядом с потерянной от горя и плохо соображавшей госпожой Маргрит.

Женщина будто чувствовала, что больше не увидит сына. Она не кричала, не рвала на себе волосы — крепко сомкнула губы и остекленевшими глазами бездумно смотрела перед собой. Согнувшись, качалась на сиденье кресла взад-вперёд и беззвучно шептала одно и то же:

— Верни его… Возьми меня…

Ника уговаривала её преждевременно не хоронить Якоба, но госпожа Маргрит не слышала.

От вида состояния матери, которой предстояло похоронить своего единственного сына, душа Ники стонала от жалости. Помимо её воли тихие слёзы холодили и без того холодные щёки.

Хенни выглядела не лучше. Постоянно повторяла:

— Как же так?

Она не могла ни на чём сосредоточиться. Бралась за уборку, бросала, шла готовить еду, которую хозяева не ели. Сидела без дела, беспомощно сложив руки на коленях, затем снова приступала к уборке. Беспрестанно утирала слёзы и шумно сморкалась.

После визита лекаря и выпитого кубка успокоительной травяной настойки, госпожа Маргрит забылась долгим беспробудным сном.

Ника тоже выпила большую чашку, но не настойки сомнительного состава с тошнотворным запахом, а виноградного вина из плетёной фиаски — подношения банкира, удивляясь в очередной раз вместимости бутыли — сколько ни пей, а дна всё не видно. Заснула тут же, сидя в кресле с подушкой под спиной, укутавшись в мягкий шерстяной плед.

***

От резкого пробуждения Ника вздрогнула всем телом. Не сразу поняла, что её разбудил стук дверного молотка. Она прислушалась к торопливым шагам Хенни.

— Мне нужно увидеться с госпожой Маргрит, — спокойно заявил приятный мужской голос.

— Хозяйка отдыхают. Приходите завтра, — доложила служанка, видимо, собираясь закрыть дверь.

— Я пришёл с плохими вестями, — сказал визитёр громче и настойчивее.

Ника вскочила, чуть не упав. Задрожав, выпутывалась из соскользнувшего с плеч пледа. Тело ломило; сон в неудобной позе облегчения не принёс, хотя головная боль отступила.

Госпожа Маргрит тоже проснулась. Сев в постели, она уставилась на открытую дверь гостиной.

— Руз! — замахала руками, указывая дочери помочь ей спуститься с ложа и сесть в кресло.

В дверном проёме появился бравый немолодой мужчина в военной форме. За ним, нервно теребя передник и тяжело вздыхая, стояла Хенни.