— Не смей… — погрозил он пальцем у её лица, с видимой силой сдерживая себя от желания наказать сестру за неповиновение. Лишь тихо добавил: — Неблагодарная.

Руз отрицательно закачала головой:

— Не могу… Не буду. Я устала.

— Можешь, — задышал брат с тихой злобой.

Он держал её за плечи, медленно давил на них, глядя в её наполненные слезами глаза. По его виску стекала капля пота.

— Подписанный документ мне нужен к утру.

Руз рванулась в сторону в порыве встать.

— Ты не можешь отказаться и уйти, — удержал её Якоб. — Только не в этот раз.

Она вывернулась из-под его рук, вскочила со стула и бросилась к двери. Распахнув её, метнулась в сторону соседней комнаты, но зацепилась за что-то, лежавшее на полу, и полетела на угол стоявшей у стены скамьи.

Ника услышала звук удара и в тот же миг увидела, как Руз упала на пол. Прижав руки к груди и корчась от боли, она зашлась в глухом болезненном стоне.

Якоб не остался безучастным. Он поднял её, вернулся с ней в комнату, усадил к себе на колени, бережно прижал к груди:

— Больно? Хенни снова бросила щётку где попало. Вернусь с дежурства и высеку розгами эту нерадивую девку.

Гладил плечи беззвучно плакавшей Руз:

— Прости, сестрёнка. Обещаю, этот раз будет последним.

— У тебя каждый раз последний, — всхлипнула Руз, морщась от боли.

Якоб уговаривал. Голос стал ласковым, просящим:

— Этот раз будет самым-самым последним. Ты должна мне помочь, слышишь?

Руз упиралась:

— У меня болят глаза.

— Возьми больше свечей. Ну, не капризничай.

Он осторожно снял её с колен и подтолкнул к двери:

— Иди, отдохни, а мне пора идти на службу.

Руз, ссутулившись, пошла. В спину ей неслось:

— Ты же знаешь, как для меня… для нас это важно. И помни, у тебя есть только одна попытка. Испортить бумагу нельзя. Уж постарайся.

Ника видела, как неверной походкой Руз шла в свою комнату, как прижимала руки к груди, унимая сильную боль.

Видела её бледное лицо, дрожавшие губы.

Видела, как, всхлипывая и утирая безутешные слёзы, Руз стянула с себя верхнее платье, расшнуровала тесный корсет, набросила халат.

Видела, как путаясь в его длинных полах, кое-как взобралась на кровать, отбросила одеяло и, наткнувшись на горячую жаровню⁷ , в испуге отшатнулась.

Словно в замедленной съёмке Ника видела, как Руз с высоты ложа спиной падает на мраморный пол.

Широко открыв глаза, Ника голосом Руз произнесла:

— Хенни, сколько раз я говорила тебе, чтобы ты оставляла грелку в ногах. В ногах!

Ника сморгнула, и видение пропало. В ушах затихающим эхом звучали слова Якоба:

— Я ухожу на ночное дежурство, тебе никто не помешает… Обещаю, больше тебе докучать не буду. Этот раз последний… последний… последний…

Перед ней стоял брат Руз и выжидающе смотрел на неё.

Ника часто задышала и прижала руки к ноющей груди. Каждое движение отдавалось тупой болью в затылке. Память Руз вернулась, показав будущей владелице тела историю смерти бывшей хозяйки.

Вот и всё. Руз нет. Есть Ника в её обличье, и она должна делать, что ей велит Якоб — теперь её брат. Для начала следует разобраться, о каком документе идёт речь и что там нужно подписать.

Помимо воли она прошептала:

— Ты всё время говоришь, что этот раз последний, и каждый раз всё повторяется.

Ника ощущала себя странно. Не укладывалось в голове, как она, думая на русском языке, без труда говорит на незнакомом?

Якоб поцеловал сестру в лоб:

— В этот раз воистину всё. Бумаги в моей комнате на столе. Свечи возьми в шкафу.

Ника забралась в ещё тёплую постель и закрыла глаза. Всё же ей повезло, что вместе с телом Руз осталась её память.

«Ты же поможешь мне, Руз? Мы обязательно подружимся», — массировала она виски, не имея ни малейшего понятия, как станет дружить с… кхм… телом. Однако другого выхода у неё нет. Человек привыкает ко всему, и она сможет привыкнуть и к новому имени, и к непривычным условиям жизни, и к тому, что у неё есть такие вот мать и старший брат. С остальным она как-нибудь справится.

Когда Хенни едва ли не силой толкнула ей в руки корсет, Ника отказалась его надеть. Отстранившись от служанки и отворачиваясь — от той противно пахло чем-то кислым, — она возразила:

— Зачем он мне? Я же никуда не иду.

— И не идите, — не смутилась Хенни. — Раз положено…

— Кем и куда положено? — уточнила Ника язвительно, сдерживая нарастающее раздражение. В смерти Руз винила именно Хенни. Проучить бы негодяйку как следует! Убила бы её, если бы могла!

— Что? — не поняла та. — Госпожа…

— Господа все в Париже, — перебила её Ника, торопливо застёгивая лиф платья.

Вертелась у зеркала, радуясь наличию груди, оглаживая её. Молча восторгалась длинными волосами — красота! Даже настроение поднялось. И неважно, что длинное и тяжёлое домашнее платье непривычно стесняет движения. Зато оно тёплое, а в комнате прохладно. Правда, на ней надеты шёлковые шаровары до колена, украшенные вышивкой, и чулки на подвязках. Мягкие бесформенные туфли на толстой подошве согревают ноги.

— Ты почему снова положила грелку не туда, куда я велела? — спросила Ника у Хенни, наблюдая за ней в зеркальном отражении.

— Куда? — служанка держала расправленную распашную укороченную накидку, отделанную мехом горностая.

— Я просила класть грелку в ноги, а ты куда положила? Думаешь, я стану молчать, что из-за твоей халатности слетела с кровати и разбила голову? Показать гематому? — голос Руз стал жёстче и на пару тонов ниже, напомнив собственный голос Ники.

— Кого… показать? — накидка дрогнула в руках Хенни.

— Не кого, а что? Безразмерный синяк… шишку на моей голове. Результат твоего ротозейства! — повысила голос Ника, всматриваясь в молодую женщину. Либо она на самом деле бестолковая, либо искусно играет роль таковой. Глупым жить проще, с них взятки гладки.

— Тогда я покажу хозяину, что вы прячете под сундуком, — Хенни с превосходством скосила глаза в его сторону.

«Шантаж?» — вздёрнула Ника бровь. Неожиданно и очень неприятно. Сердце Руз трепыхнулось и замерло. В душе нарастала тревога.

Мать, брат, прислуга… Кем для каждого из них была Руз? Покорным, бессловесным существом, позволявшим собой помыкать и неспособным за себя постоять?

Мать не стала звать врача, чтобы убедиться, что с дочерью всё в порядке. Отмахнулась, не слишком озабоченая её состоянием после получения травмы.

Якоб силой заставляет её делать то, чего она делать не может и не хочет. Он хозяин и именно ему Хенни собирается показать тайник Руз.

Служанка обнаглела. Вот, пожалуйста, шантажирует её. Как долго и как далеко она зашла в угрозах?

Ника повернулась к Хенни и рывком забрала из её рук накидку. Что бы ни было спрятано под сундуком, а поставить на место зарвавшуюся прислугу не помешает.

— Покажи, — спокойно отозвалась она. — Только помни, что это будет последним, что ты сделаешь в этом доме.

На Хенни она посмотрела с опаской. Не перегнула ли палку и не наговорила ли чего лишнего?

Вспомнив, что Якоб грозился её выпороть, и мать Руз тоже с прислугой не церемонилась, Ника успокоилась. Если она скажет что-нибудь не то или сделает не так, то всегда можно сослаться на головную боль и временную потерю памяти.

Палку она не перегнула. Женщина молчала, опустив глаза. Пора добавить несколько финальных штрихов.

— Уж я позабочусь, чтобы все хозяева в округе узнали, что ты не только безответственно относишься к своим обязанностям, а и подсматриваешь и подслушиваешь за господами, — Ника с довольным видом смотрелась в зеркало. Привыкала к себе новой. Объёмная и лёгкая накидка прикрыла бёдра и не мешала двигаться. — После этого работу в приличном месте ты не найдёшь. А теперь иди. Не забудь забрать поднос.

Ника немного поела — для вида. Аппетита не было. Да и откуда ему взяться?