— Почему он вернулся без Анники, сказал? — спросила Ника.

Женщина качнулась на стуле и скривила губы в презрительной ухмылке:

— Я, глупая, думала, что хуже того, что эта худородная сотворила с моим хозяином, быть не может. Оказывается, может.

Она налила в стакан воды, сделала мелкий глоток, причмокнула:

— Госпожа Руз, чаю желаете? Только обещанного уже нет, того, который с типсами. Есть другой, тоже хороший, из Британской Индии. Пьётся с добавлением молока.

Госпожа Бригитта собралась встать, тяжело опираясь на край столешницы, но Ника остановила, накрыв её ладонь своей ладонью:

— Сидите, не нужно. В другой раз.

— Не обессудьте, милая, что не могу исполнить обещанное, — горестно вздохнула экономка. — Рассыпала тот, с типсами. Коробочка из рук выскочила. Руки уж не те, будь всё неладно, — в сердцах засопела носом.

— Об Аннике расскажите, пожалуйста. Она вернула Адриану деньги?

— Доподлинно сказать не могу. Вроде как хозяин привезли какие-то бумаги. Ой, не знаю, что будет, — схватилась за грудь в области сердца.

Ника погасила в себе нетерпеливый вдох, но подгонять женщину не стала. Видела, как той нелегко говорить. Пододвинула ей чашку с настойкой.

Госпожа Бригитта отпила из чашки, взяла дрожащей рукой стакан с водой:

— Анника скоро дитя родит, — сделала глоток и задышала спокойнее.

Ника не сдержалась и легонько присвистнула. Якубус не солгал, сказав Руз, что Анника беременная. А та воспользовалась своим интересным положением и заручилась поддержкой господина губернатора, чтобы получить наследство без бюрократических проволочек.

Экономка посмотрела на губы госпожи, но удивления не выказала:

— Замуж она вышла за сыродела из местных. На украденные у моего хозяина деньги купила ему сыроварню. Как теперь те деньги с него стребовать? К господину судье идти надо, так? Они человек рассудительный, честный, скажут, что да как делать.

«Какая шустрая вдовушка оказалась», — усмехнулась Ника. Правильно, деньги не должны лежать мёртвым грузом. Без особого удивления сказала:

— Выходит, Анника ещё до получения похоронки на мужа с фермером связалась?

— Тварь этакая, — поддакнула госпожа Бригитта и перекрестилась. — Хорошо, что за моря не съехала и имя не сменила. Там бы её ни под каким видом не сыскали.

— А как она отнеслась к тому, что её муж живой перед ней предстал? Не родила от радости? Или от страха? — злорадствовала. Стало обидно за Кэптена. Вот за что ему всё это? — Выходит, теперь её второй брак считается недействительным? Она по-прежнему жена Адриана?

— Да! И дитя, стало быть, зачатое в блуде, получит имя моего хозяина. Бедный мой мальчик, — женщина качнулась на стуле, промокая пальцами уголки слезящихся глаз. Воскликнула: — Какое чёрное пятно легло на весь славный род Ван дер Мееров!

— Ничёсе, — только и смогла выдохнуть Ника. — Анника хоть дала согласие на развод?

Госпожа Бригитта пожала плечами и понизила голос до шёпота:

— Видела на столе в гостиной бумаги какие-то. Мальчик мой шуршали ими, перебирали, читали… Сами что-то писали… всё ещё пишут. Столько бумаги извели, и всё никак что-то у них там не выходит. Как закрылись, так и не выходят, — покосилась в сторону гостиной. — Хоть бы всё обернулось в их пользу.

Ника нахмурилась. Прислушивалась к непривычной тишине. Видно, экономка и слуг отпустила.

«Кэптен там не пьёт горькую в гордом одиночестве?» — закралась неприятная мысль.

— Я бы хотела его увидеть, — сказала, решительно вставая. — У меня есть к нему разговор.

Госпожа Бригитта схватила Нику за руку:

— Не знаю, нужно ли его сегодня тревожить, — задумалась. — С дороги хозяин крайне не в духе пребывают. Не ели ничего, — посмотрела за спину Ники, где на разделочном столе у камина стоял накрытый салфеткой поднос. — Я приготовила их любимую сёмгу с черносливом. Желаете отведать? — потянула девушку за руку, предлагая сесть.

Ника отказалась — не до еды. Осторожно высвободила ладонь. Настаивала:

— Я всё же схожу к нему. Может быть, удастся уговорить его поесть.

— Как бы они не обидели вас в сердцах, — засомневалась женщина.

Ника с сожалением поняла, что если госпожа Бригитта не согласится с её намерением войти в клетку со львом, то так тому и быть. Что-то подсказывало, что она знает своего хозяина лучше других. Знает, как будет лучше для него.

— Я нарываться не буду. Разведаю обстановку и чуть что, сразу уйду. А? — погладила её ладонь, просительно заглядывая в глаза.

Женщина молчала минуту, показавшуюся вечностью. Думала, вздыхала. То хмурилась, то вскидывала редкие рыжеватые бровки, собирая на лбу глубокие складки.

— А сходите, миленькая, сходите, — оживилась, заёрзав на сиденье стула. Улыбнулась устало: — Может, и правда, получится у вас увести их от невесёлых дум. А то они всё одни да одни. А я чай сделаю, — засуетилась, убирая рубашку и коробку для рукоделия.

Ника не стала медлить. Прихватив свои расчёты, вышла из кухни.

Вошла в гостиную без стука, не колеблясь, смело. Выгонят — уйдёт.

— Привет, — сказала громко, закрыв за собой дверь, проходя к столу.

Ван дер Меер стоял у окна к входу спиной. Курил. Судя по задымленности большой комнаты, выкурил не одну трубку. В вычищенной топке холодного камина белели обломки длинных глиняных трубок.

«Нервничал», — подметила Ника. Привычка сжимать челюсти при стрессе или умственном перенапряжении не из лучших.

Беспорядок царил во всём, начиная от внешнего вида Кэптена. Под распахнутым длинным халатом — широкие домашние штаны и такая же рубашка навыпуск. Тёмные волосы рассыпались по плечам в живописном беспорядке. Снова хотелось запечатлеть его образ на бумаге — таким вот… простым, отрешённым, одиноким.

У стола на полу валялись исписанные скомканные листы бумаги. На столе со сдвинутой к краю ковровой скатертью высился чернильный прибор, лежали стопка чистой бумаги, открытая папка с документами, стояли полный графин вина рубинового цвета, пустой стакан. На тарелке ломтики подсохшего сыра и копчёной колбасы. В низкой чашке оливки. В центре стола шкатулка Ники, на крышке которой покоился кинжал без ножен с длинным тонким лезвием.

Адриан обернулся. Подбородок зарос густой щетиной; у глаз залегли тени; черты лица заострились. Он казался старше своих лет, мужественнее, суровее. Как ни странно, но ему шёл такой дикий вид.

Ника ошиблась. Не выглядел Ван дер Меер ни потерянным, ни подавленным. Усталым, да. Но взгляд живой, цепкий, жёсткий. Наладить с таким диалог непросто, если возможно.

Кэптен проводил её настороженным взором. Смотрел, как она, бросив на стол свои бумаги, приподняв подол платья, небрежно шаркает по полу, поддевая носком узкой туфли бумажный мусор, сталкивая его под стол в кучу.

— Мемуары пишешь? — спросила, устремив на него угрюмый взгляд. — Мусорная корзина где?

Зацепив краем платья трость, приткнувшуюся у спинки стула, ловко перехватила её, не дав упасть. Вернула на место.

— Зачем пришла? — Ван дер Меер, хромая, подошёл к столу.

Сел на своё место. Выпустил в сторону сизую струйку дыма и отложил трубку. Смяв исписанный лист в рыхлый шар, бросил под стол. Захлопнул папку с документами.

От дыма в горле у Ники запершило. Она сухо кашлянула, села на соседний стул и пододвинула к себе тарелку с сыром.

— Дело к тебе есть, — выбрала небольшой ломтик и отправила в рот. — Есть ужасно хочется. Со вчерашнего дня во рту маковой росинки не было, — кинула следом оливку, пресную, с терпким оттенком. Снова кашлянула.

Кэптен дотянулся до графина с вином, плеснул в стакан и поставил его перед незваной гостьей.

— Спасибо, — не отказалась она, заедая ломтиком сыра.

Не так уж всё и плохо: её не выгнали сразу, дали промочить горло глотком виноградного вина, слушают.

— Госпожа Бригитта предлагала мне сёмгу с черносливом. Я бы поела, разделив её с тобой. С сегодняшнего дня дома меня кормить не будут. Кэптен, давай поедим. Не дай мне умереть с голоду, — посмотрела на него жалостливыми глазами кота из Шрека.