Несколько секунд Полетаев пытался побороть её гнев, но тот захлестнул её. Гелька даже не инвертировала, нет, а взорвалась подобно выпущенному из бутылки джину, отшвырнув к стенам всё, что было в палате. Так, что Бориса, нависавшего над ней, пронесло через комнату и ударило о стену. Денис врезался в стеклянный шкаф, от которого уже успел отойти со шприцем в руке. Парень едва успел закрыться локтем, чтобы не порезать лицо.

Солар с компьютером смело со стола, устояла лишь закреплённая в штативах аппаратура. От окна осталась только рама.

Разлетевшись по помещению роем сверкающих частиц, Ангелина вынуждена была постепенно

скручиваться в инвертный столб и успела оценить, что натворила. Однако, всё ещё дыша яростью, она не почувствовала ничего, кроме злорадного удовлетворения и секундного, как вспышка, укола сожаления при виде Бориса Витальевича, трясущего головой на полу у дверей.

Взметнув разлетающиеся обрывки постели, Гелька вылетела на улицу через клубящийся морозным воздухом проём окна.

Ей было досадно, что она не чувствует покалывания его иголок, что зимняя стужа не может остудить её пылающую ярость. Правда, инвертировать прямо на улице она всё же не решилась, хотя сейчас ей море было по колено. Ангелина просто летела, упиваясь свободой, или её иллюзией потому, что бездумно отправиться " на край света", так же как и подставить лоб ледяному ветру, она не могла: её близкие, её рана, её обязательства — все её связи — держали её крепко, не давая безумству окончательно затмить разум.

Гелька бездумно летела к точке, маячившей высоко впереди, как к старому знакомому, махавшему рукой, — красному огоньку на вершине телевышки.

Ангелина зависла над обледеневшей площадкой, озирая город, с усилием поборов желание материализоваться и вновь посидеть здесь, свесив ноги в пустоту.

На город тихо сыпал снег. Улицы в эти предутренние часы были пусты. Лишь освещённые окна отмечали квартиры полуночников. Каждый такой безымянный маячок домашнего тепла согревал её душу, как тепло родного дома. Изредка проезжающие автомобили нарушали картину зимнего сна светом фар и облачками выхлопов. Небосвод на востоке начинал сереть, и скоро должен был возникнуть в воздухе тот особый утренний гул, возвещающий, что город просыпается.

Гелька постепенно успокаивалась, созерцая умиротворяющую картину спящего родного города. Её дом был где-то там, затерянный в снежном мареве. Она не хотела беспокоить семью, не хотела встревоженных расспросов и звонков в больницу, поэтому, повременив, обратилась в другую сторону. А обратившись, тут же полетела, как будто только и ждала этого решения — она полетела к Егору.

Общежития студгородка светились заметно ярче других зданий города — зимняя сессия принуждала студентов круглосуточно впихивать в свою голову знания, не попавшие туда на протяжении семестра. Вот и окно Егора горело в числе других.

Форточка была приоткрыта — ведь опасность того, что в комнату втихую просочится Белый, миновала.

Постаравшись не зацикливаться на этой мысли, Гелька влетела внутрь. Читавший в постели Егор, подскочил было на кровати, но тут же откинулся обратно, наблюдая, как она медленно кружит под потолком. Кажется, он начал её узнавать по свечению. Очень мило!

Ангелина собиралась с духом перед материализацией — всё-таки Денису удалось её несколько напугать. А ещё больше её пугала перспектива неотложно возвращаться в разгромленную больницу к злющему сейчас, наверное, Борису Витальевичу, если во время превращения обнаружится, что у неё что-то не так.

Сказав себе, что перед смертью не надышишься, Ангелина решительно закрутилась. Лучше всего было бы инвертировать, как в больнице, только наоборот — из роя частиц разом собраться в себя любимую, но то, что взорвала злость, нельзя было собрать в кучку даже в таком же состоянии духа.

Обращаясь, Гелька почувствовала острую боль в груди. Покачнувшись, она уселась на кровать и, когда прошла темнота в глазах, заглянула себе за пазуху — её бинты окрасились кровью, даже во рту ощущался её привкус.

— Подвинься, — буркнула она парню и улеглась рядом.

Егор отложил книжку и, опершись на локоть, молча, разглядывал Ангелину.

— Что случилось? — не выдержал он, наконец.

— С Новым годом.

Егор прыснул. Гелька тоже рассмеялась, но поморщившись, схватилась за грудь.

— Я сбежала из больницы, но, кажется, придётся возвращаться. Дашь телефон?

Посерьёзневший Егор сунул руку под подушку и протянул ей аппарат. Ангелина задумчиво закусила губу и, взвесив телефон в руке, отключила у него звук и быстро спрятала обратно под подушку. А потом повернулась на бок к Егору.

— Расскажи мне про Александру.

Егор выдохнул и откинулся на подушку, уставившись в потолок. Он не удивился вопросу, словно сам только что думал о любимой, вместо того, чтобы читать.

— Зачем тебе? Всё кончено.

— Ничего не кончено, и никогда не кончится. Не забывай, я была тобой.

— Что ты видела? — подозрительно и немного смущённо глянул на неё парень.

— Знаешь, я ведь была немного влюблена в тебя?

Егор отвёл взгляд.

— Так вот, когда я увидела, как ты любишь свою Александру, я и думать об этом забыла. И… мне трудно объяснить, но не могло быть ни ревности, ни зависти, ни желания бороться за тебя, и… дело не в том, что я решила отступить, просто… по-другому и быть не могло! Я была так восхищена вашим чувством, оно было таким… всеобъемлющим, что невозможно было влезать между вами. Хотелось его беречь, хранить, опекать.

Егор фыркнул и с улыбкой глянул на Гельку. Но улыбка его тут же погасла.

— Было… — пробормотал он и снова уставился в потолок.

Настал черёд Гельке фыркать.

— Готова поспорить, она не сама ушла, это ты выдумал ваше расставание из каких-то вымышленных лучших побуждений.

— Вымышленных?! — вскинулся Егор, но вдруг обмяк и с горечью проговорил:

— Что я мог ей предложить кроме вечного ожидания и смертельной опасности? Только так я мог её уберечь.

— Я тоже хочу сберечь своих родителей, но не развожусь для этого с ними. Я просто… — она попыталась сказать это с сарказмом, но голос её сорвался, — …убиваю своих врагов.

— Прости, — Егор в отчаянии сжимал зубы, — что втянул тебя во всё это.

— И ты прости, — с трудом произнесла Ангелина, — если бы я не сделала тебя инвертором, вы с Александрой всё ещё были бы вместе.

Они, молча, лежали, глядя в потолок. За окном заметно посветлело. Гелька ощущала в тяжёлой голове, жаждущей отдыха, странное жужжание, как отголосок работающего где-то далеко Солара. "Если я кокнула прибор, Борис Витальевич меня убьёт". Ей вспомнились разлетающиеся во все стороны люди и вещи.

Неожиданно для себя, Ангелина хихикнула и в красках описала Егору свой побег из больницы. Тот выслушал её с грустной улыбкой.

— Ты тоже на пределе, да? — спросил он серьёзно. Вместо ответа Гелька спросила:

— Ты знаешь, что Учитель планирует сдать меня спецслужбам?

— Что? — Егор был потрясён.

— Скажи, что не знал, чтобы у меня не было ощущения, что вокруг одни враги.

— Постой, объясни, что значит "сдал"?

— Ну, предположительно, в обмен за прекращение следствия пообещал, что я стану выполнять какие-то их задания. Можешь представить, какие дела меня заставят выполнять?

Егор смотрел на неё во все глаза.

— Я ничего не знал.

— Ну, ещё бы! Зная о нашей связи, Сергей Петрович не рискнул посвящать тебя во всё это дерьмо. А может и не только из-за этого.

— Но почему тебя?

— Давай рассудим. Сам он рисковать не станет — ему руководить надо, правильно? Хотя, поручусь,

что как раз Учитель них основной исполнитель для всяких "дел". Дальше, Борис незаменим, ты — … хм, возможно, но тобой он дорожит и наверняка скрывает, а я засветилась. Безбашенная, самая мощная, как инвертор, не вызывающая подозрений — школьница! — Гелька фыркнула. — И на крючке, потому что убийца. Что может быть лучше?