И не только меня. Даже Светозарный отвлекся от книги.

– Дальше? – тихо спросил Ричард.

– Дальше там ничего особо и нет. Только то, что они стаскивали тела во двор, очищали огнем. Что многие потеряли своих близких и преисполнились гнева.

Как‑то…

– Значит, сказать точно, кто именно умер и в каком количестве, нельзя, – сделала я вывод, справившись с тошнотой. – Может… именно поэтому и все… эти зверства? Чтобы спрятать? Кто будет искать одного единственного лекаря, к тому же чужака, когда вот такое вот?

А пока рыцари возвращались.

Воевали с одержимой.

Горевали.

Устраивали похороны и приводили в порядок замок. Пытались справиться с болью от потери близких… он мог бы уйти.

И ушел.

– Зеркало, – я посмотрела на Ксандра и задала тот самый, интересующий меня вопрос. – Что они сделали с зеркалом?

А тот нахмурился, перелистал страницы и с удивлением ответил.

– Понятия не имею. Он… об этом не пишет. Хотя, конечно, странно… он писал почти обо всем.

– А о смерти брата?

– И о ней. Сейчас…

Страницы зашелестели.

– Вот… «На границах вновь стало неспокойно. Улас уверен, что близится прорыв, и я склоняюсь к тому, что он прав. Я буквально кожей ощущаю нестабильность. И туманы. Туманы всегда были вернейшим признаком. Мы отправились к границе. Нужно предупредить людей. Люди порой проявляют удивительную беспечность, не желая оставлять свое нехитрое добро, уверенные, будто стены домов их защитят от зла. Арван остается. Он сумрачен и мрачен, он так и не оправился от случившегося и порой мне кажется, будто бы и он умер в тот проклятый день. Улас не велел его тревожить. Замок сумеет защитить себя и людей в нем. В то же время у нас состоялся весьма неприятный разговор с Уласом. Он наотрез отказывается принимать власть и ответственность, пусть даже очевидно, что Арван не способен боле быть Повелителем» .

Ксандр замолча и перевернул страницу.

Никто не посмел его торопить.

«Но это надо сделать. Мы не можем позволить себе слабости. И что бы ни случилось прежде, вина лежит на нас всех. Но Арван не желает того слышать. Порой мне кажется, что тьма коснулась и его. Правда, кровь еще защищает нас, потому‑то его безумие тихого свойства. Он целыми днями рисует. Одержимо. Самозабвенно. И всегда одно и то же лицо. Когда‑нибудь я сожгу эти проклятые рисунки» .

Страшно.

Почему‑то мне очень и очень страшно. И в библиотеке похолодало. Я поглядела на Ричарда, а он осторожно положил руки мне на плечи и улыбнулся, печально так. Будто желая успокоить, но не умея.

«Перед отъездом я заглянул к нему. Но он будто и не заметил. Он сидел напротив зеркала. Это было другое зеркало. Но Арван смотрел в него, не отрывая взгляда. И рука его скользила по бумаге, выводя тот же самый рисунок. Я пытался говорить, но не был услышан. Надо что‑то делать» .

Ксандр выдохнул.

А я прижалась к руке щекой и закрыла глаза. Как‑то это все… начиналось не так.

Невесты.

Свадьба.

Свадьбы – это ведь весело и позитивно. А у меня на душе будто кошки насрали.

«Две недели. Но к концу первой туманы поредели, а после и вовсе исчезли. Да и тьма успокоилась. Не знаю, что произошло, но готов восславить всех богов, нынешних и прошлых, ибо нам нужна эта передышка. Страшно сказать, однако поход этот показал, что люди не готовы сражаться. Они, однажды вернувшись в разоренный дом, теперь бояться, что случившееся вновь повторится. Я вижу это в их лицах, в их глазах. Улас же как‑то обмолвился, что многие будут рады умереть. И что случись шанс, они его не упустят. Я вижу, что он прав. И эта правота травит мне душу. Поневоле появляется мысль, что здесь, на Проклятых землях, живым и вправду не место. Но завтра мы будем дома. Что ждет нас там?»

«Однако нельзя со всей определенностью заявить о существовании так называемой «предвечной тьмы», которая якобы тлетворно воздействует на души и сердца людей, ибо и первое, и второе, и третье – суть понятия нематериального свойства, а потому современная наука не обладает достаточными возможностями, дабы изучить их».

«Трактат о Великой Тьме и многих сомнениях, рожденных ищущим разумом»

Странно.

Ричард ведь читал этот дневник. Все читал. Сперва потому, что так было принято. Затем… в какой‑то момент он увлекся. В какой‑то момент показалось, что он живет там, в прошлом, в совершенно ином, пусть даже таком знакомом мире.

Только почему‑то он не помнит… или нет.

Помнит.

Конечно, помнит.

Они вернутся в замок, тот, кто вел дневник и его брат Улас. И люди. Только почему‑то воспоминания эти стерты. Ричард знает, что произойдет, но при всем том слова, которые читает Ксандр, будто и не знакомы.

«Нас встречал запах свежего хлеба. И не было во всем мире аромата более правильного и нужного. Я сам ощутил, как отпускает страх, незримыми когтями сжимавший сердце. И Улас вздохнул с облегчением, ибо этот запах, запах жизни, говорил, что в замке все хорошо. Что, вернувшись, не попадем мы вновь в тот ужас, который до сих пор видится мне во снах» .

И эти слова Ричард читал.

Точно.

Но давно, вот и стерлись они, выветрились за ненадобностью. Однако прочие слушают. И на лице Светозарного застыла гримаса боли. А Лассар спокоен и вовсе кажется, будто он дремлет, что неправда. У демоницы же теплые плечи. И пахнет от неё пусть и не хлебом, но тоже хорошо.

«Нам сказали, что Арван сразу после нашего отъезда заперся в своих покоях и не покидал их. И слуги, что оставляли еду у дверей его, клялись, будто бы оставалась та нетронутой. Мы с Уласом переглянулись, и клянусь, что в головах наших была одна‑единственная мысль. Постыдная. Недостойная любящих братьев. О том, что так будет лучше для всех. Если он умрет» .

Наверное, стыдно писать о подобном.

Ричард… он пытался вести дневник, но после бросил. Какой смысл, если ничего‑то важного не происходило? О чем в самом деле‑то писать? О том, что в горах зачистили большую стаю жмыров? Или что купцы поставили городу сорок бочек китового жира? Или что пришлось разбирать дело с претензиями на прогоркшее масло, которое якобы продавалось свежим?

Смех один.

Но сейчас вот вовсе не смешно.

«Мы велели слугам и всем, кто был, уйти. Появилась мысль поднять Командора, но Улас сказал, что тот будет зол. А то и вовсе, узнав о произошедшем, впадет в ярость. Мы не были уверены, что сумеем справиться с этой яростью» .

– Дураки малолетние, – проворчал Лассар.

А Ричард с ним согласился. И они. И отец тоже… почему никто и никогда больше не позволял себе побеспокоить Командора? Боялись этого вот гнева? Или… нет, не в страхе было дело.

В стыде.

Они, жившие многие годы тому, осознали, что совершили ошибку. И заплатили за неё многими жизнями. Как после такого в глаза смотреть?

А потом?

Что потом?

Неужели стыд был столь силен? Или же… восстание… и тот ритуал, когда Повелитель тьмы, тот, кто стоит на страже, сам принес тьме жертву? Как после такого… а отец? Отец просто знал, что Командора нельзя вызывать. Что он должен справиться. Сам.

И Ричарду знание передал.

«Мы вынесли дверь, что удалось не сразу. И это тоже было удивительно, ведь прежде Замок охотно откликался на наши просьбы. Но ныне дверь оставалась заперта. После мы увидели, что Арван придвинул к ней сундук, да еще сунул под ручку свой меч, столь сильно он не желал, чтобы его побеспокоили».

Голос Ксандра звучал глухо, отстраненно.

«Мы нашли его, лежавшим в постели. Характерный запах, пропитавший все‑то в комнате, говорил, что смерть наступила давно. Но, проклятье, он выглядел до невозможности живым. И я до конца дней своих буду помнить ту безумную радость, что застыла на лице его. Даже не радость – счастье, огромное, всеобъемлющее» .