– А они не должны развеяться! – перебила Эония. – Мой отец был гением!

– Ничто не длится вечно, тем более заклятья. Если не подпитывать…

– Дети, прекратите спорить, вы утомляете нашу гостью. Прошу простить, благословенная, – третий дух соткался из вечернего тумана.

Мужчина.

И… и мужчина. Обыкновенный. Правда, в какой‑то хламиде, вроде ночной рубашки, у папеньки похожие имелись. А вокруг хламиды обернули длинное полотенце. Но Летиция смутно подозревала, что дело просто в моде.

Мода – штука такая. Нужно будет – не только полотенце вокруг себя навернешь.

– Доброго дня, – вежливо поздоровалась она.

– Доброго, – присоединилась Мудрослава, да и Брунгильда кивнула.

А мужчина изобразил поклон, но тоже странный. Одну руку он прижал к груди, а другую отставил в сторону.

– Алоний Марциус Капитул Третий, – сказал он. – И прошу вас, господа, пройти в дом.

В дом, в котором исчезла Ярослава, а с нею и Ариция?

Это как‑то…

Летиция поглядела на дом. Серый. Каменный. Правда теперь, в сумерках, он кажется будто бы больше. А вот двор – темнее.

– Здесь небезопасно, – Алоний Марциус Капитул Третий разогнулся и руку поднял. – Клянусь посмертием, что не умышляю против божественной крови…

– А вот поговорить нам надо бы… – задумчиво протянула Мудрослава и прищурилась этак, аккурат, что матушкина любимая левретка перед тем, как вонзить клычки в чью‑то слишком самоуверенную руку.

«И воскликнула тогда ведьма: «Да будет слово мое крепко! Пусть станут свидетелями ему и лес темный, и река глубокая, и гора железная, что в самое небо вершиной упирается». Поверил ей Вольга‑королевич, а зря. Ибо не прошло и года, как обмелела река, сгинул лес, а гору, которая вершиной небо подпирала, сожрала ржа»

Сказ о ведьмином слове и Вольга‑королевиче  

Мы ели.

Сидели на полу, жевали что‑то и пялились друг на друга. Говорить…

– Ты точно ничего не видишь?

Теттенике покачала головой.

– Из‑за тела?

– Не знаю, – она сидела на пятках в позе, которую я точно не рискну повторить, уж больно сложною, а еще неудобною та кажется. – Я думала, что да. Мне так казалось. Но… матушка, она когда‑то говорила, что любой дар – это свойство души. Душа ведь осталась.

Правда, сказала она это как‑то неуверенно.

Тоже вот непонятно.

Почему она?

И почему это тело? Мальчишка… обычный мальчишка. Тощий. И возраста непонятного из‑за этой вот неестественной худобы. Взгляд голодный. Аппетит… имеется, пусть даже принцесса изо всех сил пытается держаться подобающе роду и высокому происхождению. Но этому вот на происхождение плевать.

И…

И дальше что?

Опять к зеркальцу обратиться? Нет, не вариант.

– Ладно… причины – дело третье. Нам бы понять, ты не видишь будущее, потому, что дар ушел вместе с телом, что плохо, потому что в этом случае видеть будущее будет ведьма.

Как‑то корявенько получилось, но как уж есть.

– Или же дар не ушел, но…

– Но?

– Просто видеть нечего.

– Как?

– Скажем… скажем, будущее стало глобально неопределенным, – я призадумалась, правда, не сказать, чтобы надолго. Во‑первых, в теории вероятности я понимаю чуть больше, чем ничего. Во‑вторых… как проверить? – И если так, то… это, наверное даже хорошо?

Мальчишка прищурился.

– Смотри, раньше все умирали. А теперь вот просто будущего нет.

Прозвучало, правда, не слишком оптимистичненько.

– Вообще‑то можно попробовать и проверить, – я поерзала, потому что мысль, пришедшая в голову, была на диво логичной. – Смотри… давай ты попробуешь заглянуть не туда, где далеко, а вот… вот, скажем, в то, что произойдет в ближайшее время. Со мной.

– Ты демоница!

– Это, между прочим, нетолерантно.

– Чего? – удивились и мальчишка, и принцесса. Я же рукой махнула и приказала:

– Пробуй. Настройся.

Она закрыла глаза и наморщилась, старательно так, явно настроенная прозреть немедля.

– Ты… ты булочку уронишь! – воскликнула Теттенике с непонятною радостью. – И еще хвост загорится!

Я поглядела на булочку.

На хвост.

Не буду я ронять. Я… я её съем. И в доказательство, я вцепилась в булочку зубами. Правда, внутри оказалось почему‑то не варенье, а что‑то до того едкое, что я подавилась.

Закашлялась.

И выронила треклятую булочку. Горечь же расползлась по языку. От нее онемели губы. И язык. И… и хвост сам собой вспыхнул. Не только хвост. Развернулись огненные крылья, и… и огонь пополз по рукам, по коже…

– Этого я уже не видела, – задумчиво произнесла дочь степей.

Или все‑таки сын.

Я замычала.

А она подала воду.

– На вот… – и подняв надкушенную булочку, понюхала её. – Ведьмина трава.

Вода заливалась внутрь, но горечь не отступала. И онемение. И… и куда охрана смотрит! Тут меня едва не потравили, а они там за дверью бдят.

– Гадость неимоверная. Если лошадь хоть стебелек съест, то все… случалось, что в дурной год, когда луна высокая, табуны целые травились.

Я не лошадь. Но соглашусь, гадость.

Прислушавшись к себе, я поняла, что, возможно, хорошо, что я не лошадь. Падать и погибать в страшных мучениях не собираюсь. Вот в животе как‑то подозрительно урчало.

– У нас, если найдут, что коня нарочно ею потравили, то отравителя свяжут и в степи оставят, – на меня глядели… с сочувствием. – Ты не помрешь?

– Н‑не знаю, – просипела я.

Немота проходила.

А ведь… кто? Я поднялась. Ноги подгибались, да и пошатывало слегка. Я выглянула в коридор и поманила ближайшего Легионера.

И остатки булки ему сунула.

– Ведьмина, – горло еще драло, как при хорошей ангине. – Т‑трава… кто?

Тот булку взял. Поднес к шлему и явно разозлился. Тоже странность. Что я вижу? Доспех? А точно знаю, что разозлился.

Он прижал раскрытую ладонь к груди, а потом указал на комнату.

– Мне там сидеть?

Кивок.

– Ты… выяснишь?

Еще один кивок.

Я вздохнула. Есть перехотелось. И до того не сказать, чтобы вовсе все плохо было. Нет. Кусок в горло очень даже неплохо лез. Раньше. До того, как эта гадость попалась. Но вот совесть все‑таки мучила.

Слегка.

– Хорошо… мы тогда…

Я не нашлась, что еще сказать, и вернулась в комнату. А ведь погано. В собственном доме, считай, покоя нет.

– А если человек съест? – спросила я. – Эту траву?

Теттенике задумалась.

– Ну… вроде ничего. Может, животом помается. Или вот еще голова болеть будет.

Стало быть, человека травить ею бессмысленно. Для людей есть много других, куда более подходящих трав.

– А вот против нежити её вешают, – добила Теттенике и прищурилась.

Я села на пол.

Вздохнула.

А что тут… вздыхай или нет, но искать дорогу надо.

Теттенике подняла руку, словно упреждая вопрос. И я послушно промолчала. Потом взяла пирожок… и тоже задумалась. Ладно. Идти надо. Демоница тут высказалась однозначно, да и вся моя суть требует действия. Ричард, конечно, не обрадуется.

Ко всему слово я нарушу.

Но… лучше так, чем тут сидеть. Еще дотравят ненароком.

Если идти, то… то стоит переодеться. И сумки собрать. Еду там. Воду. Что еще в поход берут? Если на неизведанные земли, нечистью кишащие, то оружие надо хоть какое‑нибудь.

Какое?

На стенах в Замке много чего висит. Только я пользоваться не очень умею.

– Мы её нашли! – Теттенике подпрыгнула. – Я видела!

– Ага, – только и выдавила я. – Где?

– Не знаю. Этого видно не было. Мы… мы перед камнем стояли каким‑то. А потом… потом…

Потом – суп с котом. Хотя имеется у меня одна мыслишка.

– Потом ехали… – выдавила Теттенике, покраснев. – Вдвоем на одном коне.