– Ты…

– Ничего не говори, – сказала я Ричарду.

С него станется начать извиняться. А я… я обижусь. Я ведь знаю себя. Я на диво обидчива и порой совершеннейшая дура, но это с женщинами случается. Только не хочу. Не хочу тратить время на обиды.

И на глупости.

Его, чувствую, и так почти не осталось.

– Выйдешь за меня замуж?

– Что? – мне показалось, что я ослышалась.

– Замуж, – спокойно повторил Ричард. – Ты выйдешь за меня?

– Я?

Я ведь… я ведь не принцесса. А у него целых пять есть, на выбор. И обидятся, если выберут не одну из них. Оно ведь, одно дело уступить другой принцессе, и совсем иное, если выберут демоницу.

– Ты.

И улыбается.

– Но… я ведь… кровь…

– Лассар утверждает, что демоническая кровь – это то, что нужно.

– Если бы демоническая, – я обняла себя и покосилась. Все‑таки место… специфическое. И покойница вон подглядывает. Нет, лежит тихо, глаза закрывши, но не могу отделаться от ощущения, что все‑то она видит.

Понимает.

И злится. Но тут уж пускай себе злится. Гадина.

– Я ведь… я просто из другого мира. Совсем другого… я там умерла. То есть, я не знаю точно, но скорее всего умерла. По глупости, кстати… и там я тоже… не была принцессой. Обычная девица, а вот… вот ты перенес. И что‑то такое случилось.

– Знаю.

– Давно?

– Лассар сказал, что ты не чистая демоница, но так даже лучше. С демоницей… или с той, в ком слишком много крови, просто не справится. Они с ума сходят.

– И я?

– Не знаю, – сказал Ричард. – А ты сходишь?

– Иногда.

Странный у нас разговор. И мне бы свернуть его. Завизжать от радости. Броситься на шею. Сказать, что замуж выйду и лучше бы уже завтра, пока он не опомнился, пока… там ведь принцессы.

У них кровь.

Происхождение.

Связи.

Приданое, в конце‑то концов! А у меня какое приданое? Рога и хвост?

– Иногда на меня накатывает что‑то… не знаю, раньше такого не было.

– Лассар полагает, что я ошибся в ритуале. И наверное, прав. Я никогда‑то не был особо силен… да и ритуал этот. Не стоило его повторять. Или наоборот? Ты ведь здесь.

– Я…

Здесь. Сейчас. Стою и держу его за руку.

– А тебя не пугает? – спрашиваю отчего‑то шепотом. – Что я… ну все это?

– Нет.

– И рога…

– Рога у тебя очень красивые, – он улыбается. И в уголках глаз появляются морщинки. Они едва заметные, но я вижу. И хочется коснуться.

Морщинок.

Почти незаметных веснушек на бледной коже. Хочется смотреть на них. На него.

– И хвост? – уточняю зачем‑то.

– И он.

– А если все‑таки… если я сойду с ума, – я сглатываю, но не отвожу взгляда. – Знаешь, еще недавно я думала, что хочу убить… правда не помню, кого именно. Кого‑то из этих твоих… невест. Просто потому что… ты на них смотрел. А если это не пройдет? Если со временем станет хуже? Если я и вправду…

– С силой демона справиться непросто.

Вот оно что, оказывается.

– Но у меня получится? – сейчас мне хочется услышать, что получится всенепременно. Что он знает то самое особое зелье по древнему секретному рецепту, которое эту вот демоническую кровь уймет.

Или ритуал.

Или… или может что‑то еще. Должны же быть способы.

– Я не знаю, – честно ответил Ричард. И я едва не задохнулась от обиды. Не знает? Как он может не знать… а потом опять нахлынула ярость и волной. Захотелось вырвать руку.

Ударить.

Наотмашь и когтями, чтобы пропороли они кожу, чтобы выпустили кровь, чтобы… чтобы ему тоже было больно. Как мне.

– Тише, – меня обняли и крепко‑крепко. Но я бы вырвалась. Я бы могла. А вместо этого стояла, часто моргая, пытаясь справиться с раздирающей душу злостью. – Это сила. Просто сила. Она пытается завладеть тобой. И дыши.

Дышу.

И успокаиваюсь. Медленно.

Слишком уж медленно. А следом за спокойствием приходит страх.

– А если… если я не справлюсь? Если сойду с ума… что ты будешь делать тогда?

– Тогда? – ему отчаянно хочется солгать. Я вижу. Я внезапно вижу его всего, и это тоже пугает. – Тогда мне придется тебя убить.

И кажется, что сама темнота отзывается смехом.

Летиция Ладхемская пришла в себя не сразу. Она вдруг осознала, что сидит, но как бы не сама, а прижимаясь к чьему‑то крепкому плечу. И что ей хочется уткнуться в это плечо и расплакаться.

Она не плакала так давно…

Прекрасные дамы не плачут.

Никогда.

Они всегда веселы и полны жизни. Они… смеются… и Летиция тоже смеялась. Смех нужно тренировать, как и выражение лица. Позы. И следует помнить, что… что же следует помнить‑то? Она забыла. Вот уж глупость какая.

– Ты как? – рук осторожно касаются, но открывать глаза неохота. Вообще она бы, наверное, вечность вот так сидела, притворяясь… кем?

Кем‑то, кто не является принцессой.

У кого нет череды благородных предков и обязательств перед короной. И дара, который заставляет переживать смерть. Почему‑то нынешняя ощутилась невероятно остро. В те, в прошлые разы, Летиция воспринимала все много проще.

А тут вот…

Она коснулась собственной шеи. Надо же. Дышать может.

В руки сунули чашу. С водой. Хорошо. Вода… она сладкая. Всегда. И Летиция пила, большими глотками, жадно. Кажется, даже пролила. А еще руки дрожали. И она бы выронила эту самую чашу, но её удержали.

Помогли.

Наконец, она открыла глаза. И вздохнула. Все то же. Все те же… и покойницу только прикрыли простыней. Правильно. Она не виновата.

А ведь знакомая девочка.

Забавно. У Летиции столько горничных, что она еще когда перестала их запоминать. Ко всему еще менялись часто, выживая друг друга. А эта вот… неприметная сама по себе. Обыкновенная. Не слишком красивая, ибо невместно, чтобы горничная была краше госпожи. Но и не уродка, потому как тоже неправильно.

Но она давно служила.

С год, пожалуй. Или больше? Летиция не помнила. Вот про то, что шить девушка умела, помнила. И кажется, тогда, на балу, когда Летиция нечаянно на подол собственного платья наступила и кружева оторвалось, она помогла. И так быстро, незаметно.

Летиция же спасибо не сказала.

Она… она была такой… другой.

И ведь можно сказать, что это из‑за заклятья, из‑за того, что с самой Летицией сделали, что не виновата она. Но ведь правда в том, что виновата. Что… поверила.

Позволила.

Плохо.

– Может, целителя позвать? – заботливо осведомилась Мудрослава Виросская. – Или прилечь?

– Куда тут приляжешь. Давай‑ка…

Летицию приподняли.

Эта… эта рыжая наглая девица. А главное, крепкая какая. И держит так, что не выкрутишься. Да и не хочется. Дурнота накрывает с головой и отпускает.

– Подожди, – Летиция не пытается вырваться. – Сейчас станет легче. Всегда… мой наставник леденцы держал.

Мудрослава с родственницей переглянулись. И виросская принцесса руками развела.

– Извини, у меня нет.

– У меня есть, – сказала рыжая и, задрав юбку, сунула руку куда‑то под неё.

– Яр! Яра!

– Что? А вдруг чего, а я без запасу?

Она вытащила мятую жестянку, обмотанную атласной лентой. Нет, Летиция не будет… в коробочке лежали леденцы. Такие нарядные. И кругленькие. Разноцветные бонбонки, точь‑в‑точь, как у наставника. Но у него коробочка была бархатною.

– Ешь, – сказала рыжая мягко. – Вон, сунь за щеку. Я всегда так делаю, когда невыносимо становится.

И вздохнула.

Летиция тоже вздохнула, а потом взяла и вытащила конфетку, которую за щеку сунула. И зажмурилась. На цитроновом соке вареная. Кисловатая. И от того рот слюною наполняется. Но так даже лучше.

– Дай уже сюда, бестолочь, – проворчала Мудрослава и тоже конфетку взяла. – Откуда?

– Так… я запас… запасливая, – Яра сама отковырнула несколько слипшихся. – Оно ж и вправду с ними думается легче.

Думается.

И сердце успокаивается. И надо бы… надо бы уйти. Хотя бы из лаборатории. Отыскать Повелителя. Вообще странно. Дела тут творятся недобрые, а все будто бы сквозь землю провалились. Точно… точно так и надо. В душе шевельнулся червячок недоверия.