– Жуть какая, – сказал Ксандр, опираясь на перила. И слегка поморщился.
– Солнце жжется? – осведомилась я заботливо.
– Слепит.
– А не жжется?
– А должно?
Вот что за манера вопросом на вопрос отвечать?
– Ты же упырь.
– Прошу не оскорблять, – кажется, он всерьез обиделся. – Я не упырь! Я честный цивилизованный лич!
Карету сопровождала дюжина всадников, облаченных в алое и золотое. На главном поблескивал золотом шлем, что правильно, потому как остальные казались мне ну совершенно одинаковыми. А тут сразу начальство высокое видать. Причем издали.
– А есть разница? – тихо поинтересовалась я, стараясь изобразить самую дружелюбную из улыбок. Правда, Ричард почему-то вздрогнул и со вздохом произнес:
– У нас тут, между прочим, встреча. Торжественная.
– Так мы разве против? – удивилась я. И попыталась даже за спину спрятаться. Может, наш Повелитель Тьмы не очень и высок, зато плечи у него такие, что не одна демоница уместится. – Встречай. А мы то тут зачем?
Заглушая ответ завопили трубы. Громко завопили. Я даже подпрыгнула. И подумала, что прятаться надо не за спину, а сразу в Замке. Желательно где-нибудь в старой его части.
А то ишь, разорались.
Трубачи, которых было всего два, оттрубив положенное трубы не убрали. А вперед выехал тот самый, в золотом шлеме. И гордо произнес:
– Я, Марциан Гаврелий Авессалом Сарузский имею честь…
Дальше слушать стало не очень интересно, и я все-таки подвинулась за спину Повелителю, на физии которого застыло выражение высочайшей заинтересованности.
– Так в чем разница-то? – шепотом поинтересовалась я у Ксандра.
Ухо Ричарда дернулось, но маска не дрогнула. Да и тот тип продолжал вещать что-то там про новые горизонты в отношениях, вечную дружбу, помощь и прочие слишком высокие для разума моего материи.
– Упыри безмозглые твари, которые живут, чтобы жрать.
– А ты?
– Я ем, чтобы жить.
Философски, однако.
– Несказанно счастлив, – прервал нашу беседу Ричард и, ухватив меня за руку, дернул да так, что я, как та Сивка-Бурка рядом встала. Осталось гривою тряхнуть и заржать.
Искушение, честно говоря, было почти непреодолимым, но я сдержалась.
– Принимать в доме моем столь дорогих гостей…
И ответная речь потекла рекой занудства. А главное, деваться-то некуда. Стою. Слушаю. Киваю. Жду, когда они тут наговорятся.
Солнце вон припекает.
Этим, в шапках высоких, должно быть жарко. И еще мундиры. А начальнику под золотым шлемом хуже всех. Я вперилась в него взглядом. Точно. Вон, покраснел весь, того и гляди кондрашка хватит.
А оно нам надо?
Скажут же потом, что это я виновата.
Или Ричард.
Или вот Ксандр. Но про него пускай себе говорят, он найдет, чем отовраться. Глаз Марциана Сарузского дернулся. Левый. И губа тоже. Слева. А это же ж признаки грядущего инсульта.
Я ткнула Ричарда локтем.
– Заканчивай, – прошипела на ухо, не переставая дружелюбно улыбаться. Правда, почему-то краснота на физии только усилилась. – А то еще помрет.
Ричард споткнулся на полуслове и сам уставился на несчастного.
Ишь, как исприной-то покрылся. А ведь тоже симптом, правда, не понимаю, чего. Но смотрю, готовая первую помощь оказать. Хотя… тут даже нашатыря нет.
Непорядок.
– Прошу вас войти в мой дом, – церемонно произнес Ричард и шагнул навстречу, протягивая руку. Почему-то жеребец шарахнулся, тоненько заржав, и несчастный посланник едва удержался в седле. Правда, человеком он был опытным, поскольку весьма скоро совладал и с конем, и с ситуацией.
– Благодарю.
Потом сунул Ричарду что-то этакое, в тубе и с висюльками.
Спешился.
С ним и остальные, причем синхронно так, куда там пловчихам. Каблуками лязгнули, карету окружили, дверцу отворили…
Ну что сказать.
Первая невеста комом.
Комом кружева, атласа, бархата и каких-то ленточек, которые торчали из этого кома в разные стороны. Сам ком сиял и переливался, а еще благоухал.
Интенсивно так благоухал.
А Ричард ничего, даже не чихнул, в отличие от лошадей. Хотя лошади, они ведь нежные, не то, что некоторые там повелители.
Я тоже нос почесала.
– Госпожа, – Ричард поклонился, причем весьма и весьма изысканно. Даже ножкой шаркнул. А девица, стремительно расправив юбки, отчего сходство с комом, если не исчезло, то всяко поубавилась, присела. И замерла.
Ага.
Лицо у нее есть.
Человеческое вполне, только слишком уж белое. Белизну дополняют алые круги на щеках. И темные почти черные губы. Мушка тоже имелась. В отличие от бровей. Вот они-то отсутствовали, отчего и без того высокий лоб невесты сделался вовсе уж… нечеловечески высоким.
Покатым.
И слегка припорошенным пудрой.
Чуть выше начиналась башня парика, тоже припорошенного и… я все-таки чихнула.
– Извините, – сказала я, потупясь, ибо девица на меня глянула совсем недружелюбно. Вот и устраивай после этого людям личное счастье. – Аллергия.
– Это не аллергия, – произнесло это чудо, покачивая головой, ну и башней волос. Вместе с ней покачивались перья, куда более пышные, чем у лошадей, цветочки, ленточки и вновь же драгоценные каменья. – Это палец святой Аугалии. Я вожу его с собой.
– А…
Только и нашлась, что сказать. Точнее не нашлась. А Ричард любезно подал руку второй невесте. Надо сказать, что от первой она отличалась меньшей комковатостью, более скромным размахом юбок и наличием бровей, пусть почти и не видных под слоем пудры.
– У вас тоже палец есть? – светски поинтересовалась я.
А что, все молчат.
Девицы смотрят на Ричарда. Он на девиц. И главное, чувствуется во взгляде его тот самый страх, который мужчина инстинктивно испытывает перед ужасающе красивой женщиной. Чувствую, еще немного и жениться передумает.
А договор есть договор!
– Простите? – голос у второй невесты оказался низким и хрипловатым. Самую малость. А вот взгляд мне не понравился. Если первая взирала меня с явным превосходством – оно и правильно, куда мне, несчастной, с аллергией и против пальца святой – то вторая глядела спокойно.
С интересом.
Таким вот нехорошим интересом, явно раздумывая, как бы несчастную демоницу да в хозяйстве использовать.
– Святой, – уточнила я. – У меня, кажется, на святых аллергия. Непереносимость, то есть.
– Сочувствую, – сказала девица без толики сочувствия. Причем готова поклясться, что сделано это было нарочно, что, пожелай она, я бы сама в сочувствие и искренность глубокую поверила бы. Но она не желала. Девица перевела взгляд на Ричарда и строго поинтересовалась: – У вас тоже эта… эта непереносимость святости?
– Нет, – правда, произнес он это как-то не слишком уверенно.
– Это хорошо. Моя сестра очень набожна.
Кажется, упомянутая сестра очень удивилась.
– Их высочества устали, – из кареты практически вывалилась женщина с тем добрым пухлым лицом, которое бывает у рекламных бабушек. – Они провели в дороге весь день.
А вообще могли бы и представиться.
Ричард все-таки отпустил мою руку и… занялся делом. Двор постепенно заполнялся экипажами, куда менее роскошными, чем первый. Люди.
Лошади.
Люди и лошади.
И… кажется, здесь я лишняя.
Почему-то стало обидно. Самую малость.
Летиция Лакхемская с раздражением смотрела в зеркало. Следовало признать, что дорога пошла отнюдь не на пользу красоте.
Внешней.
Приставленная матушкою дуэнья, женщина весьма строгих нравов и весомых достоинств, всю дорогу читала молитвы и наставляла на спасение красотою внутренней.
Утомила.
И дорога тоже.
Экипаж этот, пусть и подобающе роскошный, но тесный и душный. Ко всему дуэнья весьма жаловала чеснок, который грызла прямо так, верно, умерщвленная плоть была нечувствительна не только к едкому его запаху, но и ко вкусу.
Летиция пыталась бороться.
Духами.
Но стало только хуже.
