Мистер Икс прислонился к стене, вытянул шею и осмотрелся кругом. Зловонные остатки в лаборатории, грязь, запах мерзких дел, творимых без угрызений совести, были для него праздником, на котором он не хотел оставаться, но с которого не мог уйти. То же и с Обществом лессеров.

Но скоро все будет хорошо. По крайней мере, что-то брезжит впереди.

Господи, наткнулся-то он на Ван Дина чисто случайно. Когда ходил на последние бои, присматривая новобранцев, Ван сразу же выделился из толпы. В парне чувствовалось нечто особенное, нечто, возвышавшее его над противниками. Когда Икс наблюдал за движениями Вана в ту первую ночь, он сразу подумал, что нашел важное пополнение для коллекции Общества… пока не заметил отсутствие одного пальца.

Форлессеру не хотелось вербовать кого-либо с физическими недостатками.

Но чем больше он наблюдал, как дерется Ван, тем очевиднее становилось, что отсутствующий мизинец не помеха. Пару ночей спустя Икс увидел татуировку. Ван всегда боролся в футболке, но однажды она задралась. На спине красовалась черная татуировка – глаз между лопаток.

Вот что заставило мистера Икса заглянуть в манускрипты. Пророчество было зарыто глубоко в справочнике Общества лессеров, почти забытый параграф среди правил посвящения. К счастью, когда мистер Икс стал форлессером впервые, он тщательно прочел все параграфы и запомнил эти чертовы строчки.

Как и во всех манускриптах, переведенных на английский в тридцатых годах, смысл пророчества оставался неясным. Но если у тебя отсутствует мизинец на правой руке, ты можешь оставить только четыре знака. «Три жизни» – это детство, зрелый возраст и затем жизнь в Обществе. Со слов других бойцов, Ван родился и вырос здесь, в Колдуэлле, который можно назвать также и Родником[9].

Но это еще не все. Инстинкты парня оказались потрясающими. Стоило понаблюдать за его действиями на обнесенном сеткой ринге, чтобы понять: север, юг, запад и восток – лишь часть того, что он ощущал. Он обладал редким даром предугадывать следующий ход противника. Это его отличало от остальных.

Решающим аргументом стал удаленный аппендицит. Слово «рубец» можно истолковать по-разному, но, скорее всего, это относится к шрамам. У всех есть пупок, а если еще и удален аппендикс, «спереди» будет именно два шрама.

К тому же форлессер нашел Вана в подходящий год: седьмой в двадцать первом веке.

Мистер Икс достал мобильник и позвонил одному из своих подчиненных.

Пока в трубке раздавались гудки, лессер думал, что нуждается в Ван Дине, этом борце нового времени, четырехпалом негодяе, больше, чем в ком-либо еще завею свою жизнь. Или, лучше сказать, после смерти.

Материализовавшись перед мрачным серым особняком, Марисса прижала руки к горлу и запрокинула голову. Боже, сколько камня высится над землей – должно быть, разорена целая каменоломня. На окнах свинцовые ставни, сверкающие рамы – как золотые брусья. Двор и здание защищены двадцатифутовой стеной. А еще повсюду камеры наблюдения. И ворота.

Все такое безопасное. Такое холодное…

И выглядит, как она и ожидала, – крепость, а не дом. Еще и окруженная защитной зоной, которая в Старом Свете называлась «миис», так что если посторонний собрался бы здесь пройти, его мозг просто не воспринял бы это место, направив своего обладателя в обход. Ей удалось проникнуть на территорию Братства только потому, что здесь Рэт. Питаясь его чистой кровью последние триста лет, Марисса вобрала в себя от него столько, что могла найти короля где угодно. Даже в миисе.

Теперь, стоя перед каменной громадой особняка, она почувствовала, как зачесался затылок, словно за ней следили, и обернулась. На востоке зарождался новый день, и глаза Мариссы начали слезиться. Времени совсем нет.

Не отнимая рук от горла, она подошла к массивным медным дверям. Ни звонка, ни дверного молотка не было, так что она толкнула одну створку. Дверь открылась, что показалось странным, но Марисса очутилась всего-навсего в вестибюле. Ага, здесь проходят проверку.

Она повернула лицо к камере и подождала. Без сомнений, когда она вторглась в первую дверь, сработала сигнализация, так что либо кто-то придет и впустит ее… либо не впустит. Тогда ей придется прибегнуть ко второму варианту. Без промедлений.

Ривендж – единственный, к кому еще она могла обратиться, но это сложнее. Его маамэн являлась чем-то вроде духовного наставника глимерии, и, несомненно, присутствие Мариссы может ее оскорбить.

Вознося молитвы Деве-Законоучительнице, она провела рукой по волосам. Возможно, ее ставка неверна, но Марисса все же полагала, что Рэт не выставит ее за порог перед самым рассветом. После всего пережитого вместе почему бы не позволить ей провести один день под своей крышей? Ведь он образец чести.

Буч, по ее сведениям, не жил с Братством в особняке. Летом, по крайней мере, он обитал в другом месте, и Марисса предположила, что коп и сейчас там. Надеялась, что там.

Массивная деревянная дверь отворилась. Дворецкий Фриц, похоже, был несказанно удивлен, увидев ее.

– Госпожа?

Пожилой догген низко поклонился.

– Вас… ждут?

– Нет.

Она так далека от этого «ждут», насколько это возможно.

– Я… мм…

– Фриц, кто там? – раздался женский голос.

Послышался звук приближающихся шагов, и Марисса сцепила ладони, склонив голову.

Боже всевышний, это Бет, королева. Лучше бы сначала увидеться с Рэтом. А теперь, возможно, план не сработает.

Но позволит ли ее величество воспользоваться телефоном, чтобы позвонить Ривенджу? Боже, хватит ли вообще времени на то, чтобы набрать номер?

Двери раскрылись шире.

– Кто… Марисса!

Марисса не подняла глаз от пола и, по обычаю, присела в реверансе.

– Моя королева.

– Фриц, не мог бы ты нас оставить?

Мгновение спустя Бет сказала:

– Не согласишься ли войти внутрь?

Марисса замешкалась, затем шагнула через порог. Боковым зрением она ощутила невероятную яркость красок, но не могла поднять голову, чтобы осмотреться.

– Как ты нашла нас? – спросила Бет.

– Кровь… вашего хеллрена все еще во мне. – Я… я пришла к нему с просьбой. Хотела бы поговорить с ним, если вас это не оскорбит.

Марисса была потрясена, когда Бет стиснула ее руку.

– Что случилось?

Подняв глаза на королеву, девушка чуть не ахнула от удивления. Бет выглядела по-настоящему обеспокоенной, взволнованной. Такое тепло, исходящее от женщины, которая имела полное право выставить ее вон, обезоружило Мариссу.

– Марисса, скажи мне…

С чего же начать?

– Я… э… я нуждаюсь в крове. Мне некуда пойти. Меня выгнали. – Я…

– Подожди, помедленней. Просто помедленней. Что случилось?

Марисса глубоко вздохнула и обрисовала картину произошедшего, избегая упоминаний о Буче. Слова лились из нее, как селевый поток, выплескиваясь на сверкающий мозаичный пол, оскверняя красоту под ногами. Стыд за рассказанное наконец сжал ей горло и заставил остановиться.

– Значит, ты остаешься с нами, – констатировала Бет, когда Марисса закончила.

– Только на один день.

– Сколько тебе понадобится. – Бет пожала руку Мариссы.

Стараясь не потерять самообладание, девушка закрыла глаза и тут же услышала стук тяжелых ботинок по застеленным ковром ступеням.

Затем прогремел глубокий голос Рэта, заполнивший трехэтажное фойе эхом, словно пещеру.

– Что здесь, черт побери, происходит?

– Марисса переезжает к нам.

Присев в очередном реверансе, Марисса почувствовала, что полностью утратила гордость, стала настолько уязвимой, как если бы стояла на виду у всех обнаженной. Потерять все и положиться на милость других обернулось еще неведомым ей кошмаром.

– Марисса, посмотри на меня.

Жесткий голос Рэта звучал очень знакомо – именно так он разговаривал с ней на протяжении трех сотен лет, заставляя съеживаться. В отчаянии она посмотрела на открытую дверь из вестибюля, хотя сейчас у нее определенно уже не оставалось времени.