Ви вскочил из-за стола, опрокинув стул. И понял, что оказался в ловушке наступающего дня.

Буч очнулся с мыслью, что кто-нибудь просто обязан закрыть кран. Капающий звук раздражал.

Он с трудом разлепил веки и понял, что капает не вода, а его собственная кровь. Ах… да. Его избили, и теперь он истекает кровью.

Это был долгий-предолгий отвратительный день. Сколько часов его допрашивали? Двенадцать? Казалось, целую тысячу.

Буч попытался сделать глубокий вдох, но несколько ребер оказались сломаны, и он решил, что кислородное голодание предпочтительней очередного взрыва боли. Допрашивающий проявил к нему повышенное внимание, и теперь все тело адски болело. Но по крайней мере, лессер перебинтовал огнестрельную рану.

Чтобы продлить допрос.

Буча утешало одно: ни слова о Братстве не слетело с его губ. Ни единого. Даже когда убийца переключился на ногти и пах. Скоро Буч умрет, но без стыда посмотрит в глаза святому Петру и попадет в рай, зная, что он не предатель.

А может быть, он уже умер и попал в ад? Может быть, там все и происходит? Учитывая низкие поступки, совершенные им на земле, неудивительно, что он очутился в гостях у дьявола. Но почему тогда у его мучителя нет рогов?

Отлично: похоже, он понемногу сходит с ума.

Буч открыл глаза шире, решив, что пора избавиться от чепухи, крутящейся в голове, и вернуться к реальности. Интуиция подсказывала ему, что это последняя встреча с миром в сознательном состоянии, так что надо собраться.

Перед глазами все плыло. Руки и ноги… ага: прикованы. И он все еще лежит на чем-то твердом, на столе. В комнате… темно. Затхлый запах подсказал ему, что он, скорее всего, в подвале. Голая лампочка освещала… ага: инструменты для пыток. Содрогнувшись, Буч отвернулся.

«Что это за звук?»

Неясный рев, делающийся все громче. Еще громче…

Когда шум затих, дверь наверху отворилась, и Буч услышал приглушенный мужской голос:

– Хозяин…

Ответили слишком тихо. И неразборчиво. Затем последовал разговор, кто-то расхаживал из стороны в сторону, заставляя пыль просачиваться сквозь деревянные половицы. Со скрежетом открылась другая дверь, заскрипели ступеньки.

Холодный пот прошиб Буча, он прикрыл глаза и, прищурившись, наблюдал за тем, что на него надвигалось.

Первый мужчина оказался лессером, который его пытал, – этот парень засветился летом в Колдуэллской академии боевых искусств – Жозеф Ксавье, так его звали, если Бучу не изменяла память. Второй был закутан с головы до ног в белые светящиеся одежды, полностью скрывающие лицо и руки. Он походил на какого-нибудь монаха или священника.

Вот только под покровом находился явно не человек Божий. Когда Буч ощутил ауру этого существа, то чуть не задохнулся от отвращения. Что бы ни крылось под белой мантией, оно являло собой зло в чистом виде, которое провоцировало маньяков, насильников, убийц, жестоких родителей. Ненависть и злоба в физическом обличье.

Страх Буча усилился до невероятной степени. Побои он еще мог стерпеть, боль, конечно, ужасная, но впереди маячил поддающийся определению исход – когда остановится сердце. Мантия же скрывала таинства мучений, сравнимых разве с библейскими. Откуда Буч знал об этом? Все его тело бунтовало, инстинкты кричали ему, что надо бежать, спасаться… молиться.

Слова сами пришли ему в голову. «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…»

Капюшон фигуры в плаще повернулся в сторону Буча, как бесхребетная голова совы.

Буч смежил веки и еще быстрее стал читать про себя псалом 22. Быстрее… нужно заполнить мысли этими словами, быстрее. «Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего…»

– Это тот самый человек?

Отразившийся от стен подвала голос заставил Буча содрогнуться, сбивая с ритма. Звучный, отдающийся эхом, зловещий, как в фильмах ужасов.

– В его пистолете пули Братства.

Сосредоточиться на псалме. Быстрее: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…»

– Человек, я знаю, что ты проснулся, – Голос зазвучал прямо над ухом Буча, – Взгляни на меня и узри хозяина своего захватчика.

Буч открыл глаза, повернул голову и непроизвольно сглотнул. Лицо, которое смотрело на него сверху, представляло собой сгусток тьмы, ожившую тень.

Омега.

Зло засмеялось.

– Так ты знаешь, кто я?

Оно выпрямилось.

– Он что-нибудь тебе рассказал, форлессер?

– Я еще не закончил.

– Значит, нет. Хотя ты неплохо его пытал, учитывая то, как он близок к смерти. Да, я чувствую, как она идет сюда за ним. Ближе, ближе…

Омега вновь склонился над Бучем и вобрал в себя воздух над его телом.

– Да, около часа. Может быть, даже меньше.

– Он продержится столько, сколько мне понадобится.

– Не продержится.

Зло начало расхаживать вокруг стола, а Буч следил за каждым шагом Омеги, и ужас все больше и больше сковывал бывшего полицейского. А Омега все ходил, ходил… Буча так сильно трясло, что стучали зубы.

Дрожь ушла в ту секунду, когда Омега остановился у дальнего конца стола. Призрачные руки поднялись к капюшону белого плаща и откинули его. На потолке замигала лампочка, будто черный сгусток непокрытой головы Зла поглощал свет.

– Ты отпустишь его, – Голос Омеги нарастал, как волна, – Оставишь его в лесу. Скажешь другим, чтобы его не трогали.

«Что?» – подумал Буч.

– Что? – переспросил форлессер.

– Среди слабостей Братства – преданность, парализующая их силу, ведь так? Что ж: верность, так верность. Они придут за тем, что принадлежит им. Это их звериные инстинкты.

Омега протянул руку.

– Нож мне. Я хочу сделать этого человека полезным.

– Но ведь вы сказали, что он вот-вот умрет.

– Я собираюсь дать ему небольшой шанс. И кое-что подарить. Нож!

Глаза Буча широко распахнулись, когда восьмидюймовый нож перешел из рук в руки.

Омега положил одну руку на стол, поднес нож к кончику своего пальца и чиркнул по нему лезвием. Послышался хруст.

Затем Омега склонился над Бучем.

– Где же спрятать-то, где же спрятать…

Нож завис над животом Буча, коп закричал. И продолжал кричать, когда в его животе сделали надрез. Затем Омега взял черный обрубок пальца – частицу себя.

Буч сопротивлялся, натягивая цепи. От ужаса глаза лезли из орбит, пока давление на зрительный нерв не ослепило его.

Омега поместил кончик своего пальца в живот Буча, затем низко нагнулся и подул насвежую рану. Плоть срослась, кожа затянулась. В тот же момент Буч почувствовал внутри себя гниение, ощутил, как зашевелилось, заворочалось в нем зло. Он приподнял голову. Кожа вокруг пореза уже посерела.

Слезы наполнили его глаза. Потекли по кровоточащим щекам.

– Отпусти его.

Форлессер стал возиться с цепями, но когда снял их, Буч понял, что не может пошевелиться. Его парализовало.

– Я хочу взять его себе, – сказал Омега, – а он хочет выжить и найдет обратный путь к Братству.

– Они почувствуют ваше присутствие.

– Возможно, но его заберут.

– Он все им расскажет.

– Нет, он и не вспомнит обо мне.

Омега повернулся лицом к Бучу.

– Ты ничего не вспомнишь.

Когда их взгляды встретились, Буч почувствовал какое-то родство между ними, связь, сходство. Он оплакивал надругательство над собой, но еще более – Братство. Они ведь примут его обратно. И будут пытаться помочь.

А он в конце концов предаст их – это так же очевидно, как и зло, поселившееся у него внутри.

Но может быть, Вишу с братьями его не найдут. Как им это удастся? Без теплой одежды он очень скоро умрет от обморожения.

Омега дотянулся до Буча и стер с его щеки слезы. Влага переливалась на черных полупрозрачных пальцах, и Буч захотел забрать свои слезы обратно. Чтобы их совсем не было. Поднеся руку ко рту, Зло попробовало на вкус боль и страх Буча, облизывая… посасывая.