Камера опять пошла сквозь заросли, на этот раз повыше, покачиваясь вверх-вниз в такт его, Джима, шагам. Потом в кадре появилась открытая местность, а на ней, в форме звезды, надувные дома Южной колонии.

Джим попривык к тому, что смотрит на себя со стороны и слышит свою речь, и продолжал наблюдать мир глазами Виллиса. Пленка, видимо, не подвергалась никакой редакции, шла полная запись того, что видел и слышал Виллис с тех пор, как Джим взял его под свою опеку. Зрительные впечатления Виллиса были не слишком точными, он видел все по-своему, в свете прежнего опыта. У «Джима», героя фильма, поначалу было три ноги, прошло какое-то время, пока воображаемая конечность отпала. Другие персонажи — мать Джима, старый док Макрей, Фрэнк — постепенно превращались из бесформенных пятен в реальные, хотя немного искаженные изображения.

Зато все звуки воспринимались невероятно ясно и четко. Джим обнаружил, что и сам впитывает разные звуки, особенно голоса, с новым для себя, глубоким наслаждением.

Самое большое удовольствие он испытал, глядя на себя глазами Виллиса — с нежностью и теплым юмором. Его образ был лишен всякого достоинства, зато им живо интересовались. Его любили, но почтения к нему не питали. Джим в фильме был чем-то вроде здоровенного бестолкового слуги: он был полезен, но полагаться на него было небезопасно, все равно что на плохо выдрессированного пса. Что до других людей, это были занятные создания, в общем безобидные, но то и дело загромождающие дорогу. Джима очень насмешило мнение попрыгунчика о людях.

Рассказ продолжался день за днем и неделя за неделей, в него вошли даже темные и тихие промежутки, когда Виллис изволил почивать или прятал свои органы чувств. Действие перенеслось в Малый Сырт. Там было очень плохое время, когда Джим куда-то подевался. Хоу был представлен как противный голос и пара ног, а Бичер вообще не существовал зрительно. История продолжалась, а Джиму почему-то не было скучно и не надоело. Он вошел в колею повествования и так же не мог выйти из нее, как и Виллис, да ему и не хотелось. Наконец действие дошло до марсианского города Кинии, где и завершилось периодом темноты и покоя.

Джим выпрямил затекшие ноги. Свет зажегся снова. Джим посмотрел на Гекко, но тот так и не вышел из транса. Оглянувшись, Джим увидел, что позади него, в глухой стене, открылась дверь. За ней виднелась соседняя комната, на стенах которой, по марсианскому обычаю, был изображен пейзаж — зеленая местность, больше похожая на дно бывшего моря к югу от Кинии, чем на пустыню.

В той комнате был марсианин. Позднее Джим никак не мог описать его: глаза марсианина притягивали к себе и не отпускали. Человеку трудно судить о возрасте марсианина, но Джим безошибочно чувствовал, что этот очень стар, старше отца и даже дока Макрея.

— Джим Марло, — звучным голосом сказал марсианин. — Добро пожаловать, Джим Марло, друг моего народа и мой друг. Испей со мной воды.

Говорил он на бейсик-инглиш с каким-то знакомым акцентом. Джим раньше никогда не слышал, чтобы марсианин говорил на языке землян, хотя и знал, что некоторые говорят. Большим облегчением было общаться на родном языке.

— Я пью с тобой. Да будет у тебя всегда чистой воды в изобилии!

— Благодарю тебя, Джим Марло.

На самом деле никакой воды они не пили, это была просто формула вежливости. Затем последовала пауза, также предписанная этикетом, во время которой Джим думал, кого же напоминает ему выговор марсианина — то ли отца, то ли дока Макрея.

— Ты чем-то опечален, Джим Марло. Твое горе — наше горе. Чем я могу помочь тебе?

— Мне ничего не нужно, — ответил Джим, — только добраться до дома и чтобы Виллис был со мной. У меня забрали Виллиса, это неправильно.

Последовало еще более продолжительное молчание. Наконец марсианин ответил:

— Стоя на земле, не всегда видишь то, что за горизонтом, но Фобос видит все.

Перед тем как сказать «Фобос», он немного запнулся и добавил:

— Джим Марло, я не так давно выучил ваш язык. Прости меня, если я не могу сразу найти слово.

— Да вы прекрасно говорите! — совершенно искренне сказал Джим.

— Я не знаю слов, их значение для меня неясно. Скажи мне, Джим Марло, что такое «Лондонский зоопарк»?

Джим начал объяснять, но остановился: от марсианина повеяло таким холодным, непримиримым гневом, что Джим испугался. Потом настроение марсианина снова переменилось, и Джим вновь ощутил дружеское тепло, идущее от его собеседника, как от солнца; оно было не менее реально, чем солнечные лучи.

— Джим Марло, ты дважды спасал малыша, которого назвал «Виллис», от… — он употребил марсианское слово, неизвестное Джиму, потом поправился: —…от водоискалки. Ты убил много водоискалок?

— Да нет, немного. Я как вижу их, так и убиваю. Слишком они обнаглели, нечего рыскать около колонии.

Марсианин задумался, потом снова переменил тему.

— Джим Марло, дважды или трижды ты спасал малыша; однажды или дважды наш малыш спас тебя. И с каждым разом вы становились ближе друг другу. День ото дня вы становились все ближе, и вот теперь ни один из вас не может жить без другого. Не уходи от нас, Джим Марло. Останься с нами. Это мой дом, а ты в нем сын и друг.

Джим покачал головой.

— Мне надо домой, и хорошо бы отправиться прямо сейчас. Вы очень добры, что предложили мне остаться, и я благодарен вам, но… — Он как можно понятнее рассказал о заговоре против колонии и объяснил, что надо скорее сообщить об этом людям. — С вашего разрешения, сэр, нельзя ли, чтобы меня и моего друга доставили обратно туда, где К’бумч нашел нас. Только я бы хотел получить обратно Виллиса.

— Ты хочешь вернуться в город, где вас нашли? Разве ты не хочешь попасть домой?

Джим объяснил, что они с Фрэнком смогут оттуда добраться до дома.

— Может быть, вы спросите Виллиса, сэр, хочет он идти со мной или останется здесь?

Старый марсианин вздохнул точно так же, как отец Джима после бесплодного семейного спора.

— Есть закон жизни и есть закон смерти, и оба они подчинены закону перемен. Даже самую твердую скалу разрушает ветер. Понимаешь ли ты, мой сын и друг, что, даже если тот, кого ты зовешь Виллисом, уйдет сейчас с тобой, вам все равно когда-нибудь придется расстаться?

— Да, наверное. Значит, мне можно забрать Виллиса домой?

— Мы поговорим с тем, кого ты зовешь Виллисом.

Старик заговорил с Гекко, который зашевелился и забормотал во сне. Втроем они стали подниматься наверх, Гекко нес Джима, а старик следовал за ними.

Где-то на полпути до поверхности они вошли в темную комнату, которая осветилась при их появлении. Джим увидел, что там от пола до потолка рядами тянутся маленькие ниши, и в каждой нише лежит попрыгунчик. Все они были похожи, как близнецы.

Малыши выставили глазки, как только зажегся свет, и с интересом стали смотреть, что тут происходит. И тут кто-то крикнул:

— Приветик, Джим!

Джим оглянулся, но не смог определить, откуда слышится голос. А по комнате тут же пошло эхом:

— Приветик, Джим! Приветик, Джим! Приветик, Джим!

И все его собственным голосом.

Растерянный Джим обернулся к Гекко.

— Который же Виллис? — спросил он, забыв, что надо говорить по-марсиански.

Хор снова заверещал:

— Который же Виллис? Который же Виллис? Который — который — который — Виллис?

Джим вышел на середину комнаты.

— Виллис! — скомандовал он, — Иди к Джиму.

Справа из среднего ряда ниш выскочил попрыгунчик, спрыгнул на пол и затопал к Джиму.

— Возьми Виллис, — потребовал он.

Джим с облегчением взял его на руки.

— Где Джим был? — осведомился Виллис.

Джим почесал его шерстку.

— Ты все равно не поймешь. Слушай, Виллис: Джим уходит домой. Виллис хочет пойти с Джимом?

— Джим уходит? — недоверчиво переспросил Виллис, словно неумолкающий хор помешал ему расслышать.

— Джим уходит домой, прямо сейчас. Виллис пойдет или останется?

— Джим уходит, и Виллис уходит, — объявил попрыгунчик так, будто это было законом природы.