Они были бородатые, а некоторые отрастили длинные волосы. Я решил, что не стану следовать их примеру: буду гладко выбривать щетину, как Джордж. Я начал повсюду шнырять, пытаясь отыскать Джорджа и компанию, наконец мне это удалось. Он нашел какой-то тюк и усадил на него Молли, а она держала на коленях Пегги. Я обрадовался, когда увидел, что у Пег перестала идти носом кровь, но все лицо у нее было в высохших слезах, крови и грязи. Словом, видок у нее был еще тот!

Джордж выглядел мрачным, примерно таким он ходил в первые дни, когда оказался без своей трубки. Я подошел и сказал:

— Эй, люди!

Джордж обернулся, на его лице появилась улыбка, и он ответил:

— Ох, Билл, надо же, и ты здесь! Ну и как оно все? — Если хочешь знать мое мнение, — ответил я, — по-моему, все довольно бестолково.

Он снова помрачнел и сказал:

— А я думал, со временем все уладят.

У нас не оказалось возможности это обсудить. Возле нас остановился колонист, снег покрывал его сапоги, а длинные волосы свисали на лицо. Он засунул в рот два пальца и свистнул.

— А ну, заткнитесь, — скомандовал он. — Мне нужны двенадцать крепких мужчин и мальчишек, чтобы грузить багаж.

Он огляделся и стал тыкать пальцем:

— Ты — ты — и ты…

Джордж оказался девятым «ты», я — десятым. Молли начала протестовать. Наверно, если бы она промолчала, Джордж и сам стал бы спорить. Но вместо этого он сказал:

— Нет, Молли, по-моему, это нужно сделать. Пошли, Билл.

И мы снова вышли на холод. Снаружи стоял грузовик на гусеничном ходу, мы погрузились в него и стоя поехали обратно к ракете. Папа проследил, чтобы меня послали внутрь «Джиттербага»: он хотел защитить меня от непогоды, и мне пришлось принять еще дозу ругани капитана Хэтти: мы не в состоянии были работать достаточно быстро, и это ее не устраивало. Но наконец мы все-таки выгрузили из корабля багаж — к тому времени, как я вышел из корабля, он уже весь был в грузовике. На обратном пути мы опять замерзли.

Молли и Пегги не оказалось на том месте, где мы их оставили. Большая комната почти опустела, и нам велели пройти в другое здание через внутреннюю дверь. Я видел, что Джордж очень расстроен из-за того, что Молли исчезла.

Внутри другого здания мы обнаружили две крупные надписи со стрелками: «МУЖЧИНЫ И МАЛЬЧИКИ — НАПРАВО» и «ЖЕНЩИНЫ И ДЕВОЧКИ — НАЛЕВО». Джордж живо свернул налево. Он прошел ярдов десять, и тут его остановила женщина со строгим лицом, одетая, как колонистка, в комбинезон.

— Вам в другую сторону, — сказала она твердо. — Здесь дорога в спальню для женщин.

— Да, знаю, — согласился папа, — но я хочу найти мою жену.

— Вы можете поискать ее за ужином.

— Я хочу видеть ее сейчас.

— Я не имею возможности искать кого бы то ни было в такое время. Вам придется подождать.

— Но…

Мимо нас стали проталкиваться несколько женщин, направлявшиеся в спальню. Папа узнал в одной из них нашу соседку по палубе «Мэйфлауэра».

— Миссис Арчибальд!

Она повернулась:

— Мистер Лермер! Как поживаете?

— Миссис Арчибальд, — настойчиво произнес папа, — не могли бы вы найти Молли и дать ей знать, что я ее жду здесь?

— О чем разговор, мистер Лермер! Конечно.

— Спасибо, миссис Арчибальд, тысяча благодарностей.

— Не за что.

Она свернула по проходу, а мы ждали, не обращая внимания на суровую с виду охранницу. Через некоторое время появилась Молли без Пегги. Можно было подумать, будто папа не видел ее целый месяц.

— Я не знала, что делать, дорогой, — сказала она. — Нам велели идти, и мне казалось, что лучше побыстрее устроить Пегги на ночь. Я знала, что ты нас найдешь.

— И где сейчас Пегги?

— Я уложила ее спать.

Мы вернулись назад, в главный холл. Там стоял стол, за которым сидел какой-то мужчина. У него над головой белела надпись: «ИММИГРАЦИОННАЯ СЛУЖБА — ИНФОРМАЦИЯ». Перед этим столом выстроилась целая очередь, мы встали в хвост.

— Как Пегги? — спросил папа.

— Боюсь, что она простудилась.

— Я надеюсь… — начал папа. — Надеюсь… а-апчхи!

— И ты тоже, — обвиняющим тоном сказала Молли.

— Я вовсе не простудился, — объяснил папа. — Это просто рефлекс.

— Гм-м, — усомнилась Молли.

Дальше очередь тянулась мимо маленького балкончика. Два мальчика моего возраста, облокотившись о перила, разглядывали нас. Они явно были колонистами, один из них пытался отращивать бороду, и она торчала у него клочьями.

Один мальчишка повернулся к другому и сказал:

— Рэйф, погляди-ка, что они нам теперь присылают.

Другой сказал:

— Это грустно.

Первый мальчик показал на меня пальцем:

— Возьмем вот этого — артистический тип, сразу видно.

Второй уставился на меня задумчиво.

— А он живой? — спросил он.

— Неважно, — ответил первый.

Я повернулся к ним спиной, и они оба захохотали. Терпеть не могу воображал.

Перед нами в очереди стоял мистер Сондерс. Он был недоволен холодом. Он сказал, что возмутительно подвергать людей воздействию погодных условий, как это сделали с нами. Он был вместе с нами в рабочей группе, но не очень-то много работал.

Мужчина за столом пожал плечами:

— Дату вашего приезда назначила колониальная комиссия, от нас это не зависело. Не можете же вы требовать, чтобы мы отложили зиму ради вашего удобства.

— Я этого дела так не оставлю!

— Ваше право, — чиновник за столом вручил ему бланк. — Следующий, пожалуйста, — он посмотрел на папу и спросил: — Что я могу сделать для вас, гражданин?

Папа спокойно объяснил, что хочет быть вместе со своей семьей. Мужчина покачал головой:

— Сожалею. Следующий! Пожалуйста.

Папа остался стоять на месте:

— Вы не можете разлучить мужа и жену. Мы не рабы, не преступники, не животные. Иммиграционная служба безусловно несет за нас какую-то ответственность.

Чиновнику явно надоело его выслушивать:

— Это самая большая партия людей, которую мы должны принять. Мы сделали все, что могли. Это же пограничный пункт для устройства иммигрантов, а не Астор.

— Все, чего я прошу — это минимального места для проживания с семьей, как указано в справочнике Комиссии по Ганимеду.

— Гражданин, эти обещания написаны на Земле. Наберитесь терпения, и о вас позаботятся.

— Завтра?

— Нет, не завтра. Через несколько дней — или через несколько недель.

Папа взорвался:

— Ах, несколько недель, вот как! К чертям, я лучше выстрою себе в поле иглу[100], чем с таким мириться.

— Это ваше право. — Чиновник вручил папе листок бумаги. — Если хотите пожаловаться, напишите здесь.

Папа посмотрел на листок, и я тоже. Это был отпечатанный бланк, адресованный в Колониальную комиссию на Земле! Чиновник продолжал:

— Верните жалобу мне в любое время на этой фазе, чтобы ее вовремя успели ультрамикрофильмировать и она могла поступить в почту на обратный рейс «Мэйфлауэра».

Папа взглянул на бумажку, фыркнул, смял ее в комок и зашагал прочь. Молли пошла за ним, на ходу его успокаивая:

— Джордж! Джордж! Не расстраивайся. Мы это переживем.

Папа робко улыбнулся:

— Конечно, родная. Меня убивает совершенство этой системы. Все жалобы направляются в главную контору — за полмиллиарда миль отсюда!

На следующий день аллергический насморк Джорджа разыгрался так, что у него потекло из носу. Пегги стало хуже, Молли тревожилась о ней, а папа пришел в отчаяние. Он куда-то пошел, чтобы поскандалить насчет организации дела. Откровенно говоря, лично мне было не так уж и плохо. Спать в общежитии было совсем не трудно: я мог бы проспать даже трубный глас, возвещающий день Страшного суда. А кормили так, как и обещали. Послушайте только: на завтрак нам дали кукурузные лепешки с сиропом и настоящим маслом, немного колбасы, настоящую ветчину, клубнику с такими густыми сливками, что я даже не понял, что это; чай, молока вволю, пей сколько влезет, томатный сок, ломоть дыни, яйца — тоже вволю, сколько хотелось.