— В чем дело, мистер? — спросил он юношу. — Вы что, еще не проголодались?

— Э-э, нет, сэр.

— Не падайте духом — скоро проголодаетесь.

CUSTODES[41]?

Кадет Межпланетного патруля Мэттью Додсон сидел в зале ожидания станции запуска на пике Пайке и смотрел на часы. До посадки на корабль «Молодая Луна», отбывающего на станцию «Терра», оставался час; а пока он сидел, смотрел на часы, дожидался своих товарищей. «Неплохой все-таки вышел отпуск», — подумал он; все, что хотел, — сделал, вот только с поездкой на ранчо Джермэна ничего не вышло. Мать подняла шум, уговорила его остаться еще на пару дней дома. Но что ни говори, отпуск прошел хорошо. Лицо Мэтта было черно от космического загара, по лицу уже пробежали трещинки ранних морщин. Он никому не рассказывал о своем замысле бросить Патруль. Теперь он мучительно пытался вспомнить, а когда собственно и почему это желание исчезло.

Мэтта временно назначили помощником астрогатора на ПРК «Нобель», пока шла-тянулась обыденщина проверки находящихся на околоземных орбитах ракет с ядерными боеголовками. Мэтт взошел на борт корабля на Лунной базе и, оттрубив срок патрулирования — «Нобель» как раз к тому времени пришвартовался к «Терре» на предмет профилактического ремонта, — получил разрешение отправиться в отпуск, даже не залетая на «Рэндольф». Мэтт сразу отправился домой. Семья, все как один, встречала его на космодроме; домой они летели на вертолете. Мама всплакнула, а отец крепко пожал ему руку. Увидав младшего брата, Мэтт аж удивился: ну тот и вымахал! Очень все-таки славно снова оказаться среди своих. В вертолете Мэтт хотел было занять по привычке место в кресле пилота, но Билли, братишка, быстренько оккупировал панель управления.

Обстановка в доме переменилась полностью. Мать, разумеется, ожидала в свой адрес похвал, и, разумеется, она их получила, но перемены были Мэтту не по душе. Дом стал другим. Даже комнаты вроде бы стали меньше. Он решил, что в том, что они поужались, — метаморфозы с переустройстом и виноваты — не уменьшилось же само здание! Комната, где раньше Мэтт жил, была завалена теперь барахлом Билли, хотя младшего, пока старший отбывал отпуск, перевели обратно в его старую комнату, которая после отъезда Мэтта стала комнатой, где любовалась на свои безделицы мать. Вся эта перетасовка жилплощади, может быть, и была разумной, но Мэтта здорово раздражала.

И все же не перемены в доме были причиной его решения. Нет, конечно же, не они! И не слова отца, когда тот сказал про осанку Мэтта, хотя приятного после таких слов было мало… Это случилось в гостиной перед обедом. Мэтт ходил взад-вперед, взахлеб расписывая отцу свой первый самостоятельный полет. Отец дождался, когда Мэтт на минутку смолк, и сказал:

— Выпрямись-ка, сынок.

— Что? — не понял Мэтт.

— Ты сутулишься и как будто хромаешь. Что, все еще нога? — Нет, нога в порядке.

— Ну так распрямись, плечи расправь. У тебя должен быть гордый вид. Неужели им все равно, какая у вас осанка?

— А что в ней такого особенного?

И тут в гостиную случилось зайти Билли.

— Мэтти, — вмешался он, — ты ходишь вот так, смотри.

Билли пригнулся и начал ходить по комнате, намеренно искажая легкую и небрежную поступь космонавта. Его кривлянье сильно напоминало ужимки и шажки шимпанзе.

— Вот так ты ходишь.

— Ни хрена подобного.

— Хрена ни хрена, а ходишь ты именно так.

— Билл, — сказал отец, — пойди умойся, скоро обедать. И чтоб больше я от тебя такого не слышал. Ступай!

Когда Билли вышел, отец повернулся к Мэтту и сказал извиняющимся голосом:

— Я думал, мы здесь одни. Конечно, Мэтт, твоя походка совсем не такая, как тут кривлялся Билли, но нормальной ее тоже не назовешь.

— Но… папа, все космонавты ходят так. Мы же привыкли к невесомости, а при невесомости все время ходишь, пригнувшись, чтобы если что — оттолкнуться от переборки или схватиться за скобу. И понятно — когда попадаешь туда, где есть сила тяжести, мы ходим так, как сейчас я. Мы называем такую походку «кошачьи лапы».

— Пожалуй, ты прав: невесомость не очень-то переспоришь, — задумчиво сказал отец. — А ты не считаешь, что было бы неплохо почаще практиковаться в простой ходьбе? Чтобы не терять форму?

— В невесомости-то?.. — Мэтт замолк. Как можно объяснить, что такое невесомость, человеку, никогда не бывавшему в космосе? — Ладно, папа. Пошли обедать.

От такого бедствия, как торжественные обеды, которые устраивались дядюшками и тетушками Мэтта, отказаться было никак нельзя. Каждый раз его просили рассказать про Академию, и все выпытывали, что же чувствует человек, оказавшись в космическом пространстве. Но впечатление было такое, что их не слишком интересовали ответы Мэтта. Взять, например, тетку Дору. Двоюродная бабушка Дора была старейшим членом семьи. Раньше она вела очень активную жизнь, занималась благотворительностью и делами церкви, но вот уже как три года оказалась прикованной к постели. Мэтт навестил ее, потому что очень настаивала семья.

— Она так часто жалуется, что ты ей не пишешь, Мэтт, и поэтому…

— Мама, послушай, но у меня нет времени писать письма, ты же знаешь!

— Да-да, знаю. Но она же гордится тобой, Мэтт. Она хочет задать тебе тысячу вопросов. Обязательно надень форму, ей это понравится.

Вместо тысячи вопросов бабушка Дора задала один. Она спросила, почему Мэтт не пришел к ней сразу, как только приехал. После этого ему пришлось выслушать во всех подробностях какой растакой-разэтакий у них новый пастор, какие шансы у нескольких родственниц и знакомых выскочить замуж, как обстоят дела со здоровьем каких-то пожилых женщин — о большинстве из них Мэтт и слыхом не слыхивал, — включая подробности перенесенных операций и последующего лечения.

Когда, наконец, ему удалось унести ноги — вроде как встреча у него, не пойти ну никак нельзя, — голова у Мэтта шла кругом. Так что, вполне может быть, именно визит к тете Доре убедил его, что не стоит бросать Патруль и возвращаться в Де-Мойн.

Именно это, а не Марианна.

Марианна была той самой девушкой, которой он обещал регулярно писать и регулярно писал, во всяком случае чаще, чем она ему отвечала. Мэтт заранее ей сообщил, что приезжает в отпуск, и Марианна по этому поводу организовала пикник, который прошел очень весело. Мэтт встретился со старыми друзьями и не без интереса отметил, что кое-кто из дамского пола смотрит на него, как на героя. Среди гостей оказался некий молодой человек, года на три или четыре старше Мэтта, который пришел без спутницы. До Мэтта не сразу дошло, что у Марианны и этого некто имеются кое-какие планы на будущее.

Впрочем, его это не тронуло ни на грамм. Марианна была из породы тех девушек, которые не способны понять, чем звезда отличается от планеты. Сначала Мэтт вроде как этого не замечал, но однажды, когда у них было свидание без посторонних глаз, это и много чего еще выплыло на поверхность. К тому же Марианна назвала его форму «прелестной». После встречи с Марианной он начал догадываться, почему большинство офицеров Патруля не женятся до ухода в отставку — лет, примерно, до тридцати пяти.

Настенные часы показывали, что до отлета еще полчаса. Мэтт начал переживать за друзей. «Может, это Текс их заразил? Сам без царя в голове, и они от него набрались?» — подумал он. Не хватало еще опоздать с возвращением из отпуска! И тут он заметил всю троицу, когда она пробиралась через толпу. Мэтт схватил свою сумку через плечо и пошел к ним.

Он незаметно подобрался к ним сзади и произнес хриплым голосом прямо за спиной Текса:

— Мистер, вам следует немедленно прибыть к начальнику Академии!

Текс от неожиданности подпрыгнул, обернулся и узнал Мэтта.

— Мэтт, черт тебя побери! Совсем очумел, конокрад паршивый!

— Вот она, нечистая совесть. Привет, Пит! Привет, Оскар!

— Как отпуск, Мэтт?

— На отлично.