— Что ж, господин председатель, в таком случае правительству придется кормить нас до тех пор, пока оно не выполнит свои обязательства по отношению к нам. Я свои права знаю.

Мистер Толли посмотрел на него так, как будто он только что надкусил яблоко и обнаружил внутри мистера Сондерса.

— Вашим детям мы не дадим погибнуть от голода, — сказал он, — но что до вас, вы можете грызть хоть скалы. Не станете работать — не будете есть.

Сондерс пытался протестовать:

— Это вам даром не пройдет! Я подам в суд на Управление, и на вас подам, как на несущего ответственность правительственного чиновника! Вы не имеете права…

— Заткнитесь! — заорал на него мистер Толли и продолжал уже спокойнее, обращаясь ко всем нам: — Мы можем прояснить и этот пункт. Вас соблазнили приехать сюда розовыми обещаниями, и теперь ваше разочарование естественно. Но вы подписали контракт с Колониальным управлением там, на Земле. У вас нет контракта с общественным советом Ганимеда, а я его председатель, и граждане Ганимеда не должны вам ровно ничего. Мы стараемся вам помочь просто по своей порядочности и из сочувствия. Если вам не нравится то, что мы вам предлагаем, не пытайтесь навесить все ваши проблемы на меня. Я этого не потерплю. Разбирайтесь с представителем Иммиграционной службы. Он для того здесь и присутствует. Все, собрание закрыто.

Но представителя Иммиграционной службы тут вовсе не было: он и не подумал прийти на собрание.

Нас одурачили, это уж точно. И было совершенно ясно, что никакого выхода нет. Некоторые из иммигрантов отправились на прием к представителю Колониальной службы, но ничего утешительного от него не услышали. Он объявил, что уже сложил с себя свои обязанности, по горло сытый невыполнимыми инструкциями, приходящими за пятьсот миллионов миль из управления на Земле, и тщетными попытками их выполнить. Он уезжает домой, как только сдаст дела сменщику. Все опять взбудоражились: если он может поехать домой, значит, и им можно. «Мэйфлауэр» все еще крутился над нами на орбите, загружаясь. Масса народу потребовала, чтобы их отправили на нем назад.

Капитан Харкнесс твердо сказал: нет, он не имеет права бесплатно перевозить их через половину Солнечной системы. Так что они снова накинулись на представителя Колониальной службы, жалуясь и протестуя еще громче. Наконец, мистер Толли и совет решили вопрос. Ганимеду не нужны недовольные и слабаки. Если Управление отказывается увести обратно тех, кто настаивает на том, что их одурачили, и не желает остаться, тогда следующий корабль не получит разрешения на выгрузку. Представитель сдался и написал Харкнессу распоряжение взять на борт пассажиров.

Наша семья обсудила эти события в палате у Пегги в больнице так уж пришлось, потому что врачи держали ее там в комнате, где давление было, как на Земле. Остаемся мы или летим назад? Папа оказался в затруднительном положении. На Земле он, по крайней мере, работал сам на себя, здесь же он был только наемным служащим. Если уволиться и взять участок, ему придется два-три ганимедских года на кого-то батрачить, прежде чем он начнет основывать свое хозяйство. Но главным затруднением была Пегги. Несмотря на то что на Земле она выдержала все медицинские испытания, она не могла приспособиться к низкому давлению на Ганимеде.

— Надо смотреть правде в глаза, — сказал Джордж Молли. — Мы должны отправить Пег в те условия, к которым она привыкла.

Молли посмотрела на него: лицо у него вытянулось и стало длиной с мою руку.

— Джордж, ведь ты не хочешь возвращаться, правда?

— Не в этом дело, Молли. На первом месте — благополучие детей, — он повернулся ко мне и добавил: — Ты этим не связан, Билл. Ты достаточно большой, чтобы решать за себя самому. Если тебе хочется остаться, я уверен, это можно устроить.

Сразу я ничего не ответил. Я явился на это семейное сборище в жутко дурном настроении, и не только из-за того, как тут с нами обошлись, — меня сильно задели шуточки тех двух местных мальчишек-колонистов. Но, знаете, что меня завело больше всего? Эта палата с искусственным давлением. Я уже привык к низкому давлению, и оно мне нравилось. В палате у Пегги, где давление поддерживалось таким же, как земное нормальное, я себя чувствовал так, будто плавал в теплом супе. Я едва мог дышать.

— Не думаю, что мне хотелось бы вернуться, — сказал я.

Пегги сидела в постели, следя за нами огромными глазищами, точно маленький лемур. Теперь она сказала:

— И я не хочу возвращаться.

Молли ничего не ответила, только похлопала ее по руке.

— Джордж, — сказала она, — я много об этом думала. Ты же не хочешь возвращаться, я знаю. И Билл не хочет. Но нам и не надо возвращаться всем. Мы могли бы…

— Об этом не может быть и речи, Молли, — твердо перебил ее папа. — Не для того я на тебе женился, чтобы нам жить врозь. Если приходится возвращаться тебе, вернусь и я.

— Я не об этом. Пегги может вернуться вместе с О’Фарреллами, а моя сестра ее встретит и позаботится о ней на Земле. Она ведь хотела, чтобы я оставила с ней Пегги, когда узнала, что я решила уезжать. Это хороший выход.

Говоря это, она смотрела мимо Пегги.

— Но Молли… — начал папа.

— Нет, Джордж, — перебила она. — Я все обдумала. Мой первый долг — это ты. Ведь о Пегги есть кому позаботиться: Феба будет для нее матерью и…

К этому моменту Пегги перевела дыхание.

— Не хочу я жить с тетей Фебой! — завопила она и разревелась.

Джордж сказал:

— Так не получится, Молли.

— Джордж, еще и пяти минут не прошло, как ты был согласен оставить здесь Билла, совсем одного.

— Но Билл уже практически мужчина!

— Он еще недостаточно взрослый, чтобы жить одному. И я вовсе не говорю о том, чтобы оставить Пегги одну, Феба будет ее любить и заботиться о ней. Нет, Джордж, если все женское население сбежит домой при первых трудностях, никаких пионеров не будет. Пегги должна вернуться, но я остаюсь.

Пегги прекратила свое нытье ровно на то время, чтобы успеть сказать:

— Не поеду я назад! Не хочу! Я ведь тоже пионер — разве не так, Билл?

Я подтвердил:

— Конечно, Пег, конечно!

Подошел и похлопал ее по руке. Она схватилась за мою ладонь. Не знаю уж, что заставило меня сказать то, что я сказал дальше. Видит небо, эта пигалица всегда меня раздражала своими бесконечными вопросами и тем, что пыталась делать все, что делал я. Но я услышал свой голос, произносящий слова:

— Не беспокойся, Пегги. Если ты поедешь назад, я тоже с тобой поеду.

Папа посмотрел на меня с раздражением и повернулся к Пегги:

— Билл поторопился высказаться, детка. Ты не должна ловить его на слове.

Пегги спросила:

— Но ты ведь сказал это серьезно, разве нет, Билл?

Я уже пожалел о своих словах. Но сказал:

— Конечно, Пегги.

Пегги повернулась к папе:

— Видишь? Но это неважно. Мы ведь не возвращаемся, никто из нас. Пожалуйста, папа — я поправлюсь, я обещаю, что поправлюсь. Мне с каждым днем все лучше и лучше.

Так оно, конечно, и было — в палате с искусственным давлением. Я-то там сидел, обливаясь потом и жалея о том, что раскрыл рот.

Молли сказала:

— Тут уж мне нечего сказать. Что ты думаешь, Джордж?

— М-м-м…

— Ну?

— Что ж, я подумал, что можно ведь одну комнату у нас в доме держать под искусственным давлением. Я мог бы сделать в мастерской небольшой компрессор.

Пегги внезапно прекратила лить слезы:

— Это значит, что мне можно будет выйти из больницы?

— Пока, моя милая, это только идея. Но если папа сможет ее осуществить… — Молли, казалось, сомневалась. — Это не ответ на наши проблемы, Джордж.

— Вероятно, нет. — Папа поднялся и распрямил плечи. — Но я решил одно: мы все едем — или мы все остаемся. Лермеры держатся друг друга. Это решено.

Освоение собственных участков было не единственным, в чем мы ошиблись. На Ганимеде было скаутское движение, хотя весть об этом не дошла до Земли. После высадки мы больше не устраивали сборов скаутов «Мэйфлауэра»: все были слишком заняты, чтобы даже подумать об этом. Состоять в организации скаутов — большое удовольствие, но иной раз на это просто не остается времени. У отрядов Леды тоже не было сборов. Раньше они обычно встречались в городском зале, а теперь мы заняли его под столовую и лишили их места. Наверно, то, что мы оставили их ни с чем, не способствовало их дружескому расположению к нам. Однажды возле магазина мне навстречу попался какой-то мальчишка. Я заметил у него на груди маленькую нашивку. Она была самодельная и не очень аккуратная, но я ее разглядел.