Он постоял, прижавшись щекой к морде лошади, и почесал пони за ушами. Потом тихо заговорил, пустившись в подробные разъяснения, будто Лодырь мог понять слова, дававшиеся Дону с таким трудом.

— Вот такие дела, — заключил он. — Мне нужно уезжать, а тебя мне взять с собой не разрешат.

Он мысленно возвратился к первому дню их дружбы. Лодырь был еще совсем жеребенком, но Дон его тогда испугался. Пони казался большим, опасным, возможно, что плотоядным. Дон ни разу не видел лошадей, пока не прилетел на Землю, и Лодырь был первым конем, которого он увидел вблизи.

Дон внезапно почувствовал, как к горлу подкатывает комок, и замолчал. Продолжать не было сил. Обняв пони за шею, он расплакался. Лодырь тихо заржал, понимая — что-то случилось, и все тыкался в хозяина носом. Дон поднял голову.

— Прощай, малыш, и береги себя. — Он резко повернулся и бегом бросился к общежитию школы.

2. «МЕНЕ, МЕНЕ,

ТЕКЕЛ, УПАРСИН»[121]

Школьный вертолет высадил его на аэродроме в Альбукерке. Чтобы успеть на ракету, Дону пришлось поторопиться, так как служба управления полетами потребовала от пилота вертолета обойти стороной арсенал в Сандии. Взвешивая багаж, Дональд столкнулся с еще одним новшеством службы безопасности.

— В твоих манатках есть фотоаппарат? — спросил весовщик, когда Дон подал свои сумки.

— Нет. А что?

— А то, что когда мы будем досматривать твой багаж на флюороскопе, то засветим пленку.

По-видимому, рентгеновским лучам не удалось обнаружить в его белье никакой бомбы, так что сумки Дональду вернули, и он поднялся на борт крылатой ракеты «Санта-Фе Трэйл», курсирующей между Юго-Западом и Нью-Чикаго. В салоне он пристегнул ремни безопасности, улегся на подушки сиденья и стал дожидаться взлета.

Поначалу, на взлете, рев двигателей беспокоил его больше, чем перегрузка. Но шум отстал, как только они перешли звуковой барьер, и наконец дало себя знать ускорение. От перегрузки у Дона потемнело в глазах.

Он очнулся, когда корабль перешел в режим свободного падения, по крутой параболе скользя над равнинами. Дональд сразу же почувствовал сильное облегчение: не надо больше терпеть этот чудовищный гнет, сдавливающий грудную клетку, стискивающий сердце, эту тяжесть, от которой мышцы становятся словно ватные.

Но, не успев насладиться этим благословенным ощущением легкости, он пережил новую напасть: его желудок, казалось, пополз вверх, к горлу. Сначала Дон встревожился, ибо не мог объяснить это неожиданное и невыносимое ощущение. Потом у него возникло дикое подозрение. Возможно ли? Только не это! Этого не может быть… только не космическая болезнь. Нет, только не у него! В конце концов, он родился в невесомости, а космическая тошнота — удел ползающих по земле, этих жалких кротов!

Но подозрение мало-помалу перерастало в уверенность; годы вольготной жизни на планете подорвали его иммунитет. С затаенным смущением Дональд подумал, что и впрямь ведет себя будто крот. Перед взлетом ему не пришло в голову попросить пилюлю от тошноты, хотя он и проходил мимо прилавка, отмеченного ярко-красным крестом.

Вскоре скрываемое стало явным. Дон едва успел схватить один из пластиковых пакетов, которые раздавали пассажирам специально на этот случай. После этого он почувствовал себя лучше, хотя слабость не проходила. Вполуха Дон принялся слушать доносящееся из динамика записанное на пленку описание местности, над которой они пролетали. При подлете к Канзас-Сити небо из черного опять стало лиловым, крылья вновь обрели опору, а пассажиры снова почувствовали перегрузку, когда ракета плавно пошла на посадку. Планировала она со свистом, по длинной пологой траектории. Дон поднял спинку кресла.

Спустя двадцать минут, когда навстречу кораблю понеслась посадочная площадка, радар запустил носовые двигатели, и «Санта-Фе Трэйл» приземлился. Полет занял меньше времени, чем путешествие на вертолете от школы до Альбукерке. И часу не прошло, как корабль проделал в восточном направлении такой же путь, какой в свое время крытые фургоны переселенцев, двигаясь на запад, преодолевали за восемьдесят дней, если все шло хорошо. Ракета местного сообщения приземлилась на поле, на самой окраине города, рядом с огромной, все еще немного радиоактивной равниной, где теперь располагался главный космодром планеты, а когда-то в прошлом — старый Чикаго.

Дон задержался, пропуская вперед семейство индейцев нава-хо, и сошел с корабля следом за скво. К борту медленно подполз трап-эскалатор. Дональд ступил на него и поехал к зданию вокзала. Внутри он растерялся: в огромном помещении царила суета. Бесчисленные этажи располагались как над поверхностью земли, так и под землей. Станция «Гэри» обслуживала не только «Санта-Фе Трэйл» и «Маршрут 66», но и другие местные ракеты, летающие на Юго-Запад; а кроме того — еще дюжину местных линий. Тут пересекались пути трансокеанских судов и линии грузовых трубопроводов, вдобавок он обслуживал и космические корабли, курсирующие между Землей и станцией «Околоземная», а от нее — к Луне, Венере, Марсу и спутникам Юпитера; эта сеть была чем-то вроде станового хребта империи, включавшей в себя великое множество миров.

Дональд привык и к безбрежной пустоте космоса, и к обширным равнинам Нью-Мексико, поэтому его выводили из себя и угнетали копошащиеся толпы народа. Когда люди ведут себя наподобие муравьев, они теряют достоинство, и Дон чувствовал это, хотя и не мог выразить своих ощущений словами. Но ничего не поделаешь, жизнь есть жизнь. Дон увидел три шара — эмблему «Межпланетных линий» — и пошел по светящимся стрелкам к кассам предварительных заказов.

Равнодушный клерк уверил Дона, что в кассе ничего не знают о заказанном для него месте на «Валькирии»[122]. Дон терпеливо втолковал ему, что место бронировали с Марса, и предъявил радиограмму от родителей. Только после этого клерк нехотя согласился позвонить на «Околоземную». Отделение на спутнике подтвердило заказ. Повесив трубку, клерк повернулся к Дону:

— О’кей, можете прямо тут оплатить билет.

У Дона упало сердце.

— Я думал, он уже оплачен.

У него был при себе аккредитив, подписанный отцом, но денег на оплату полета к Марсу все равно не хватило бы.

— Да? Они мне ничего такого не говорили.

По настоянию Дона клерк опять позвонил на космическую станцию. Да, полет был оплачен, поскольку билет заказывали из пункта назначения. Что же это за служащий, который не способен разобраться в своих бумажках? Полностью побежденный клерк выдал наконец Дону билет на место номер 64 на борту ракетного корабля «Дорога Славы», вылетавшего с Земли на «Околоземную» следующим утром в 9 часов 3 минуты 57 секунд.

— Служба безопасности вас пропустила?

— Что? Это еще зачем?

Клерк, похоже, с радостью ухватился за такую замечательную возможность законным способом увильнуть от своих обязанностей.

Он забрал у Дона билет.

— Вам что, лень новости послушать? Давайте-ка ваши документы.

Дон неохотно вручил ему удостоверение личности; клерк вставил его в опознаватель и вернул.

— Теперь отпечатки больших пальцев, — велел он.

Дон оставил отпечатки и сказал:

— Это все? Я могу получить свой билет?

— И он еще говорит «это все»! Будьте здесь завтра утром примерно за час до отлета. Тогда и заберете билет, если, конечно, Межпланетное бюро расследований разрешит.

Клерк отвернулся. Дон тоже. Он чувствовал себя потерянным и не знал толком, что делать дальше. Директору школы он сказал, что переночует в отеле «Хилтон-Караван-сарай», в котором его семья останавливалась несколько лет назад, в единственной гостинице, название которой он знал. С другой стороны, ему необходимо было отыскать доктора Джефферсона — «дядюшку Дадли», — раз на этом так настаивала его мать. Едва перевалило за полдень, Дон решил, что пристроит свои сумки, а уж потом отправится на поиски.

вернуться

121

В библейской Книге пророка Даниила (гл. У, ст. 1-31) рассказывается, как последний царь вавилонский из халдейской династии Валтасар во время осады его столицы Вавилона войсками Кира, царя персидского, и Дария, царя мидийского, устроил во дворце пышное пиршество, где вместе с приближенными кощунственно пил вино из похищенных в Иерусалимском храме золотых и серебряных сосудов. В разгар пира таинственная рука начертала на стене роковые слова: «Мене, мене, текел, упарсин», которые призванный в пиршественный зал пророк Даниил объяснил следующим образом: «мене» — исчислил Бог царство твое и положил ему конец; «текел» — ты взвешен на весах и найден очень легким; «упарсин» — разделено царство твое и отдано мидийцам и персам.

вернуться

122

Валькириями (то есть буквально «выбирающими убитых») в скандинавской мифологии называли воинственных дев, подчиненных богу Одину и участвующих в распределении побед и смертей в битвах. Павших в бою храбрых воинов валькирии уносят в Валгаллу, небесный чертог Одина, где прислуживают им, поднося выпивку и следя, чтобы пиршественные чаши не пустовали.