— Как кстати! — заметил он. — Как своевременно! Эти письмена на стене.

Дон принялся было торопливо комментировать сообщение, но тут началось представление, и он отвлекся. Пока передавали новости, сцена рядом со столиком незаметно ушла в пол, и из образовавшегося углубления поднялось дрожащее в токах воздуха облако, испускавшее лиловое, багровое и розовое сияние. Облако рассеялось, и Дон увидел, что сцена снова вернулась на место, теперь уже с танцовщицами. На заднем плане появилась декорация с изображением горы. Доктор Джефферсон был прав: девушки, на которых стоило поглазеть, выступали на сцене, а не обслуживали столики. Дон так увлекся, что даже не заметил, как принесли заказ. Доктор тронул его за локоть.

— Поешь чего-нибудь, пока не лишился чувств.

— Что? Да-да, сэр. — Дон с аппетитом принялся за еду, но глаза его не отрывались от сцены. В труппе был один мужчина, изображавший Тангейзера[124], но Дон не знал и знать не хотел, кого этот артист играет; он замечал его, лишь когда тот заслонял собой остальных. Так и с ужином: Дон увидел, что именно ест, успев уже на две трети опустошить тарелку.

— Тебе нравится? — спросил доктор.

Дон внимательно посмотрел на сцену, но вдруг понял, что Джефферсон спрашивает о еде.

— Конечно! Ужасно вкусно! — он с интересом принялся изучать содержимое тарелки. — А что это?

— Неужели не узнаешь? Запеченный детеныш грегариана.

Дону потребовалась пара секунд, чтобы уразуметь, что такое грегариан. В раннем детстве он видел сотни маленьких сатироподобных двуногих существ — faunas gregarious veneris Smythii[125]-но сначала не мог увязать общепринятое в обиходе название с дружелюбными, глупыми существами, которых он и его товарищи по играм, впрочем, как и все остальные колонисты Венеры, всегда называли «толкунами» из-за их неистребимой привычки толпиться, толкаться, тыкаться рыльцами, садиться людям на ноги и вообще всячески выказывать неутомимую жажду физического контакта.

Но съесть детеныша этих самых толкунов? Дон почувствовал себя каннибалом и во второй раз за день чуть не уподобился земному кроту, попавшему в космос. Подавившись, он сумел пропихнуть в себя этот кусок, но больше — нет, с него хватит.

Он вновь повернулся к сцене. Венерианская «гора» исчезла, а вместо нее появился мужчина с усталыми глазами, который без умолку выпаливал шутки, жонглируя при этом горящими факелами. Дона этот номер не заинтересовал, и он принялся разглядывать зал. Мужчина, сидевший от них через три столика, встретился с ним глазами и, будто бы не заметив, сразу же отвернулся. Дон призадумался, затем внимательно оглядел мужчину и, кажется, его узнал.

— Доктор Джефферсон?

— Да, Дон?

— Вы случайно не знаете венерианского дракона, который называет себя Сэр Исаак Ньютон? — спросил он и на всякий случай просвистел настоящее имя венерианца.

— Не делай этого! — резко остановил его доктор.

— Чего не делать?

— Не выпячивай не по делу свое происхождение, во всяком случае сейчас. Почему ты спрашиваешь об этом э-э… Сэре Исааке? — доктор говорил очень тихо, едва шевеля губами.

Дональд рассказал ему о случайной встрече на вокзале.

— Когда я оттуда уезжал, то был совершенно уверен, что полицейский за мной следил. И теперь тот же самый человек сидит вон там, только теперь он в штатском.

— Ты уверен?

— Кажется, да.

— М-м… ты можешь и ошибаться. Или он просто пришел сюда после службы, хотя полицейскому тут делать нечего, с его-то жалованьем! Слушай, не обращай на него внимания и давай больше о нем ни слова. И о драконе тоже. И обо всем остальном, что хоть как-то касается Венеры. Сделай вид, будто ты просто веселишься, но очень внимательно прислушивайся ко всему, что я тебе буду говорить.

Дон попробовал так и сделать, но теперь ему было трудно сосредоточиться на веселье. Даже когда вновь появились танцовщицы, он почувствовал, что его так и тянет обернуться и посмотреть на человека, испортившего им вечеринку. Тарелку с запеченным грегарианом убрали, и доктор заказал для Дона блюдо под названием «Гора Этна». Кушанье и вправду напоминало вулкан — над верхушкой даже тянулась вверх струйка пара. Дон зачерпнул немного и понял — а ведь действительно лед с огнем. Блюдо то остужало, то обжигало небо, и он с удивленьем подумал: «Как можно такое есть?» — но из вежливости и с опаской попробовал еще ложечку. Вскоре он обнаружил, что все съедено, и даже пожалел, когда больше ничего не осталось.

В перерыве представления Дон попытался порасспросить доктора Джефферсона, что тот на самом деле думает о военном психозе, но доктор решительно перевел разговор на занятия его родителей и принялся рассуждать о прошлом и будущем Системы.

— Сынок, пусть тебя не волнует день сегодняшний. Все это просто мелкие неприятности, которые неизбежно предшествуют объединению Системы. Через пять сотен лет историки вряд ли их даже отметят. Будет Вторая империя — к тому времени уже шесть планет.

— Шесть? Вы что же, серьезно думаете, что нам когда-нибудь что-то удастся сделать с Юпитером и Сатурном? Вы, наверно, имеете в виду спутники Юпитера!

— Нет, я говорю о шести «настоящих» планетах. Мы подтащим поближе к огоньку Плутон и Нептун, а Меркурий отодвинем подальше, чтобы немножечко поостыл.

Мысль о перемещении планет поразила Дона. Она звучала дико, невероятно, но он не стал спорить, коль скоро его собеседник придерживался мнения, что все в мире возможно.

— Роду человеческому необходимо жизненное пространство, — продолжал доктор Джефферсон. — В конце концов, Марс и Венера населены разумными существами, и мы не можем продолжать их колонизировать, не прибегая к геноциду, да и неясно, чем обернется геноцид, даже с марсианами. Но перестройка этой Системы — не более чем инженерная задача, пустяк по сравнению с тем, что мы еще сделаем. Через пятьсот лет вне Системы будет больше землян, чем внутри нее; нами будет кишеть пространство возле каждой звезды класса G[126] в округе. Ты знаешь, что бы я сделал, будь я в твоем возрасте, Дон? Я бы постарался получить койку на «Первопроходце».

Дон кивнул головой.

— Хотелось бы.

«Первопроходец» — звездолет, который не был рассчитан на возвращение, — начали строить на Луне и на орбите вокруг нее еще в те времена, когда Дон и на свет-то не появился. Скоро корабль должен был отправиться в полет. Все или почти все ровесники Дона, по крайней мере в мечтах, хотели на нем полететь.

— Конечно, — добавил доктор, — без невесты тебе не обойтись.

Он показал на сцену, которую снова заполонили танцоры.

— К примеру, вон та блондинка. Как она тебе, ничего? По крайней мере, здоровая.

Дон улыбнулся, сразу почувствовав себя опытным сердцеедом.

— Вряд ли ей понравится судьба пионерки. По-моему, ей и здесь неплохо.

— Лучше спросим ее саму. Сюда, пожалуйста, — доктор подозвал метрдотеля, и сунул ему на лапу. Вскоре блондинка уже была возле их столика, но подсаживаться не стала. Ударил тамтам, его поддержал оркестр, блондинка принялась петь и напела Дону таких нежностей, которые смутили бы его даже в разговоре с гла-ay на глаз. Он больше не чувствовал себя ловеласом — наоборот, кровь прилила к лицу, и всякое желание брать эту женщину к звездам в момент пропало. Но все равно Дон был доволен.

Артисты уходили со сцены, когда свет внезапно мигнул и из громкоговорителей разнеслось:

— Угроза вторжения из космоса! Угроза вторжения из космоса!

Огни как один погасли.

На какое-то бесконечное мгновение воцарилась кромешная тьма и полная тишина; не слышалось даже приглушенного жужжания вентиляторов. Потом посреди сцены вспыхнул крошечный огонек, озаривший лицо выступающего комика. Он нарочито нелепо гнусавил: