Я поднял голову: передо мной стоял какой-то мальчишка. Он спросил:

— Что опечалился, Уильям, мой мальчик? Космическая болезнь?

Это был тот подонок Джонс. Встреча меня просто ошеломила. Знал бы я, что он собирается эмигрировать, — да я дважды бы подумал, прежде чем лететь. Я спросил: какого черта, откуда он взялся.

— Естественно, оттуда же, откуда и ты. Помнится, я тебе задал вопрос.

Я ответил, что никакой у меня космической болезни нет, и спросил, откуда у него такое дурацкое предположение. Он потянулся, схватил меня за руку и повернул ее так, что стало видно красное пятнышко от укола. Он засмеялся, а я отдернул руку. Он снова засмеялся и показал мне свою руку: на ней было точно такое же красное пятнышко.

— С лучшими из нас такое случается, — сказал он. — Не робей, — потом предложил: — Пошли. Давай осмотрим это заведение, пока нас снова не заставили привязаться.

Я отправился с ним. Он не был человеком, которого я бы выбрал в друзья, но все-таки как-никак знакомый. Мы добрались до люка, ведущего на следующую палубу. Я начал было пролезать в люк, но Джонс меня остановил:

— Пошли лучше в рубку управления!

— Ты что? Да нас же не пустят!

— Попытка не пытка! Пошли.

Мы отправились другим путем и миновали короткий коридор. Он кончался дверью с надписью: «РУБКА УПРАВЛЕНИЯ — ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Ниже кто-то приписал: «Это значит — тебе!» — и кто-то другой добавил: «Кому? Мне?» Джонс попробовал дверь, она была заперта. Сбоку виднелась кнопка, он нажал на нее. Дверь отворилась, и мы оказались лицом к лицу с мужчиной с двумя нашивками на воротнике. За ним стоял мужчина постарше, с четырьмя нашивками, он спросил:

— Кто там, Сэм? Скажи им, что сюда нельзя.

Первый мужчина сказал нам:

— Вам что, ребятишки?

Джонс ответил:

— Извините, сэр, мы интересуемся астрогацией. Нельзя ли нам получить разрешение осмотреть рубку?

Я видел, что он собирается нас выставить, и уже стал поворачиваться, чтобы уйти, как вмешался второй мужчина:

— К чертям, Сэм, впусти их!

Младший, пожав плечами, ответил:

— Как скажете, капитан.

Мы вошли, и капитан приказал:

— Уцепитесь за что-нибудь, не плавайте в воздухе. И не трогайте ничего, не то я вам уши отрежу. Ну так кто вы такие?

Мы ему объяснили. Он сказал:

— Рад с тобой познакомиться, Хэнк, и с тобой тоже, Билл. Добро пожаловать на борт, — потом он протянул руку и дотронулся до рукава моей скаутской формы, он опять вылезал наружу: — Сынок, у тебя белье высовывается.

Я покраснел и объяснил ему, как получилось, что я ношу форму под одеждой. Он засмеялся и сказал:

— Так значит, ты нас надул и заставил все-таки ее поднять в воздух? Вот здорово, да, Сэм? Выпьете чашечку кофе?

Они ели бутерброды и пили кофе — не из чашек, конечно, а из полиэтиленовых мешочков, вроде тех, которыми пользуются, когда кормят маленьких детей. На мешочках были даже надеты соски. Я сказал — нет, спасибо. Укол, который сделала мне мисс Эндрюс, помог мне, и я чувствовал себя бодрее, но не настолько хорошо. Хэнк Джонс тоже отказался от кофе.

В рубке управления совсем не было иллюминаторов, только большой телевизионный экран, вделанный в переборку, ведущую к носу корабля, но он был выключен. Я подумал, что сказала бы миссис Тарбаттон, когда б узнала, что капитан вовсе не может видеть, куда мы направляемся, и вроде бы ему это и ни к чему. Я спросил его насчет иллюминаторов. Он сказал, что они только для туристов.

— Ну что бы ты здесь делал с иллюминатором? — спросил он. — Высунул бы голову и высматривал дорожные знаки? Что нужно, нам тут и без него видно. Сэм, включи видео и покажи ребятишкам.

— Есть, капитан.

Второй мужчина подлетел к своей койке и принялся манипулировать рубильниками. Бутерброд он оставил висеть в воздухе.

Я осмотрелся. Потолок у рубки был круглый, и та ее часть, куда мы вошли, — шире противоположной: противоположная находилась фактически в самом носу корабля, и стены постепенно расширялись. Две койки — одна для пилота, другая — для его напарника, были прижаты к стенке, которая отделяла рубку от пассажирского помещения. Почти все пространство между койками занимал компьютер. Койки выглядели куда роскошнее, чем у пассажиров: они повторяли форму тела, как в больничной кровати, поэтому голову и колени можно было держать поднятыми кверху. А по бокам приделаны подлокотники, чтобы упираться руками и управлять кораблем. Над каждой койкой дугой изгибалась приборная доска, так что можно было наблюдать за показаниями приборов лежа, даже если голова прижата к подушке из-за большой перегрузки.

Загорелся телевизионный экран, и мы увидели Землю: она заполнила его почти весь.

— Это вид с кормы, — объяснил помощник пилота, — передается телевизионной камерой, которая в хвосте. Они у нас расставлены по всем направлениям. Теперь попробуем «вид спереди»!

Он включил другую камеру, но ничего особенного мы не увидели, только несколько крошечных точек, которые могли быть звездами. Хэнк заметил, что гораздо больше звезд можно наблюдать из иллюминатора.

— Экран предназначен вовсе не для наблюдения за звездами, — ответил помощник. — Когда нам нужно наблюдать за звездным небом, мы используем астроглаз. Вроде этого.

Он откинулся на койке, пошарил у себя под головой и натянул на лицо какое-то сооружение: резиновый глазок совпал с одним его глазом, а он даже головы с подушки не поднял. «Астроглаз» — так в шутку называют телескоп с встроенным в него перископом. Нам он посмотреть в прибор не предложил, и я снова повернулся к приборной доске. Там была парочка радарных устройств, очень похожих на те, какие можно найти в любом поднимающемся в атмосферу корабле, даже в геликоптере, и всякие другие приборы. Назначения большинства из них я не понимал, хотя некоторые были совсем простыми — такие, как определитель скорости приближения, определитель температуры сопла, прибор, определяющий массовое соотношение, скорость реактивной струи и тому подобное.

— Посмотри сюда, — предложил помощник пилота; он что-то привел в действие, на экране очень ярко вспыхнуло крошечное пятнышко, немного помигало, потом исчезло. — Это был «Нью-Йорк-Верх», я засек его радарный мозг. Вы не по телевизору его видите: это радар дает изображение на такой же экран.

Он еще поиграл ручками настройки, замигал другой огонек: две долгие вспышки, одна короткая.

— Это в том месте, где строят «Звездного скитальца».

— А где сейчас «Мэйфлауэр»? — спросил Хэнк.

— Хотите посмотреть, куда направляетесь, да?

Он опять тронул клавиши, загорелся еще один огонек, где-то сбоку: три короткие вспышки, пауза, снова три короткие вспышки… Я усомнился — непохоже, чтобы мы именно туда направлялись. Тогда капитан пояснил:

— Мы движемся кружным путем, чтобы миновать всю эту суматоху. Хватит, Сэм. Закрой свою доску.

Мы вернулись туда, где капитан все еще жевал бутерброды.

— Так ты скаут-орел[87]? — спросил он меня.

Я сказал, что да, и Хэнк сказал, что и он тоже.

— Сколько тебе было лет, когда ты получил это звание? — спросил капитан.

Я ответил — тринадцать. Тут же Хэнк похвастался, что ему было двенадцать, а капитан уверил нас, что он стал «орлом» в одиннадцать лет. Я вообще-то ни одному из них не поверил. Капитан сказал: а теперь вот мы собираемся на Ганимед, и он нам обоим завидует. Второй пилот удивился: чему тут завидовать?

Капитан вздохнул.

— Никакой у тебя романтики в душе, Сэм: Так и будешь водителем парома, пока не помрешь.

— Может, и так, — ответил тот. — Зато я часто ночую у себя дома.

Капитан заявил, что космонавты не должны жениться.

— Вот я, например, — похвастался он. — Я всегда хотел быть космонавтом в глубоком космосе. И получил уже назначение, но меня захватили в плен пираты — и я потерял свой шанс. А к тому времени, когда снова появилась такая возможность, я был уже женат.