Крики было затихли, но ненадолго. Эдвардс Крикун бился в герметично закрытую дверь и выл:

— Выпустите меня отсюда! Выпустите меня отсюда!

На фоне всего этого шума раздался голос капитана Харкнесса, он вызывал через громкоговоритель:

— Эйч-двенадцать! Эйч-двенадцать! Доложите! Вы меня слышите?

И тут все заговорили одновременно.

Я во весь голос взревел:

— Тихо!

И через секунду действительно стало тихо. Пиви Бранн, один из моих «щенков», стоял передо мной и смотрел на меня круглыми глазами:

— Что случилось, Билли? — спросил он.

Я сказал:

— Дай-ка мне подушку с одной из коек. Живо!

Он сглотнул и выполнил приказание. Я сказал:

— Сними наволочку, быстро!

Он так и сделал, только очень долго возился, и протянул ее мне — но у меня не было свободной руки. Я сказал:

— Положи ее мне на руки!

Это была обыкновенная подушка из мягкой пенистой резины. Я вытащил из-под нее одну руку, потом другую, а потом встал на нее коленями и прижал руками. Она немного прогнулась в середине, и я уже испугался, как бы она не прорвалась, но она выдержала.

Крикун опять завопил, а капитан Харкнесс все еще просил, чтобы кто-нибудь из каюты эйч-двенадцать объяснил ему, что происходит. Я снова заорал:

— Тихо! — потом добавил: — Кто-нибудь, стукните Крикуна и заставьте его замолчать!

Идея получила всеобщее одобрение. Трое ребят. кинулись ее выполнять.

— Теперь все молчите, — приказал я. — Долго молчите. Если Крикун еще раз откроет рот, стукните его снова. — Я постарался набрать в легкие побольше воздуха и произнес: — Эйч-двенадцать докладывает!

Голос капитана спросил:

— Что у вас за ситуация?

— В корабле дыра, капитан, но мы ее заткнули.

— Это как же? И дыра, она что — большая?

Я объяснил ему — и это было все, что требовалось. Добраться до нас было нелегко, потому что — я только после это обнаружил — наш отсек коридора был изолирован герметичными дверями, а это означало, что им пришлось эвакуировать всех людей из двух кают по обе стороны от нас и напротив. Но вскоре двое мужчин в скафандрах открыли нашу дверь и выставили всех ребят, кроме меня. Потом вернулись. Один из них был мистер Ортега.

— Теперь можешь встать, паренек, — сказал он, и через шлем его голос доносился словно откуда-то издалека.

Второй мужчина сел на корточки и продолжал держать подушку вместо меня. Мистер Ортега держал под мышкой большую металлическую пластину. На одном боку у нее была липкая прокладка. Я хотел остаться и посмотреть, как он будет ставить эту заплату, но он вывел меня из каюты и закрыл дверь. Коридор снаружи был пуст, но я постучал в герметически закрытую дверь, и меня впустили в то помещение, где ждали остальные. Оци хотели знать, что происходит, но я не мог сообщить им никаких новостей, потому что меня выставили. Немного спустя мы почувствовали себя легкими, и капитан Харкнесс объявил, что на короткое время корабль перестает вращаться.

Мистер Ортега и второй мужчина вышли и поднялись в рубку управления. Вскоре после этого вращение совсем прекратилось и меня замутило. Капитан Харкнесс транслировал через корабельную систему оповещения все переговоры с людьми, которые вылезли наружу, чтобы чинить дыру, но я ничего не слушал. Пусть-ка попробует кто угодно чем-то интересоваться, когда его так мутит.

Вращение возобновилось: все вернулись на свои места, и нам разрешили вернуться в нашу каюту. Она выглядела по-прежнему, только лист металла был приварен к тому месту, куда попал метеорит.

Завтрак опоздал на два часа, а уроков у нас в то утро не было.

Вот как случилось, что я второй раз попал на капитанскую мачту.

Там были и Джордж, и Молли, и Пегги, и мистер Арчибальд, скаутский вожатый нашей палубы, и все ребята из моей каюты, и все корабельные офицеры. Остальные обитатели корабля наблюдали происходящее на экранах. Я хотел надеть свою форму, но она была вконец испорчена — порвана и вся в грязных пятнах. Я снял с нее свои знаки различия и выбросил ее в корабельный мусоро-сжигатель.

Первый помощник громко провозгласил:

— Капитанская мачта для наказаний и наград!

Все вроде как подтянулись, вошел капитан Харкнесс и встал перед нами. Папа вытолкнул меня вперед. Капитан посмотрел на меня и спросил:

— Уильям Лермер?

— Да, сэр! — отчеканил я.

Он сказал:

— Я прочту выдержку из вчерашней записи в бортовом журнале: «Двадцать первого августа в ноль-семь-ноль-четыре по стандартному времени, курсируя в свободном полете согласно плану у корабль был пробит мелким метеоритом. Предохранительные люки сработали удовлетворительно, и отделение, которое оказалось пробито — каюта эйч-двенадцать, — было изолировано без серьезной потери давления во всем корабле. Отделение эйч-двенадцать — спальня; там во время аварии находилось двадцать пассажиров. Один из пассажиров, Уильям Дж. Лермер, наложил временную заплату из материалов, которые нашел под рукой, и ему удалось поддерживать достаточный уровень давления, чтобы люди могли дышать, пока до них сумели добраться ремонтники. Его сообразительность, быстрая реакция и точные действия спасли жизни всех, кто был в отделении».

Капитан поднял голову от журнала и продолжал:

— Заверенная копия этой записи с подписями свидетелей будет переслана в Межпланетный Красный Крест с рекомендациями для незамедлительных действий. Другую копию мы вручим тебе. Мне нечем тебя наградить, вот разве что словами — прими мою сердечную благодарность. Я знаю, что говорю не только от имени офицеров, но и от лица всех пассажиров, особенно от родителей тех ребят, которые были в твоей каюте.

Он сделал паузу и поманил меня пальцем, чтобы я подошел поближе. И тихим голосом продолжил, обращаясь ко мне одному:

— Это действительно была отличная работа. Ты был на высоте. Имеешь право гордиться.

Я сказал, что считаю — мне просто повезло. Он ответил:

— Возможно. Но такое везение приходит к человеку, только когда он к нему готов, — он еще помолчал, потом спросил: — Лермер, ты когда-нибудь подумывал о том; чтобы учиться на космонавта?

Я ответил: наверно, думал, но никогда не относился к этому всерьез. Он сказал:

— Ладно, Лермер, если когда-нибудь так решишь, дай мне знать. Всегда можешь до меня добраться через Пилотскую Ассоциацию, Луна-Сити.

На этом проведение мачты закончилось, и мы пошли: мы с Джорджем вместе, а Молли и Пегги следом за нами. Я слышал, как Пегги говорила:

— Это мой брат!

Молли ее остановила:

— Молчи, Пегги. И не показывай на него пальцем.

Пегги обиделась:

— А почему нет? Он же и есть мой брат — что, разве не так?

Молли сказала:

— Да, правда, но не надо его смущать.

А я вовсе и не смущался.

Позже мистер Ортега разыскал меня и вручил маленький скрученный обломок металла величиной с пуговицу.

— Это все, что от него осталось, — сказал он, — но я решил, что тебе захочется его иметь — это тебе хоть как-то возместит твою испорченную скаутскую форму.

Я поблагодарил его и сказал, что ничего, пусть моя форма погибла, она ведь и мою шею тоже спасла. Я рассмотрел метеорит.

— Мистер Ортега, можно каким-нибудь образом определить, откуда он взялся?

— Не совсем, — ответил он, — разве что ты обратишься к ученым ребятам и попросишь его разрезать, тогда, может, тебе и удастся что-нибудь выяснить. Если, конечно, ты не возражаешь, чтобы его уничтожить.

Я сказал, что нет, лучше я его сохраню — и так и сделал. Он по-прежнему всегда при мне — карманный сувенир. Ортега продолжал:

— Это или кусочек кометы, или обломок погибшей планеты. Точно трудно сказать, потому что там, где мы были, не должно было оказаться ни того ни другого.

— И все-таки — он там оказался.

— Да, как ты говоришь — оказался.

— Мистер Ортега, почему же поверхность корабля не покрывают броней, чтобы не пропустить такую маленькую штучку? — я вспомнил, как выглядела обшивка корабля, когда ее пробило: она казалась ужасно тонкой.