— Необязательно идти нам обоим. Ты поспи.
Но я все равно пошел с ним.
Нам повезло. Как раз на дороге нам попалась группа спасения, мы проголосовали, и нас посадили. Эта группа должна была осмотреть именно нашу ферму и ферму Шульцев. Папа сказал водителю, что мы проверим оба места и доложим, когда вернемся в город. Тот не возражал. Нас высадили на повороте, и мы зашагали к ферме Шульцев. Когда мы подходили, мне начали мерещиться кошмары. Одно дело закапывать в снег людей почти незнакомых, и совершенно другое — когда ждешь, что обнаружишь маму Шульц или Гретхен с синими застывшими лицами. Я не мог себе представить мертвого папу Шульца: такие, как папа Шульц, не умирают, они живут вечно. Или это так только кажется?
Но все же я не был готов к тому, что мы нашли.
Мы обошли маленький холмик, который скрывал их дом от дороги. Джордж остановился и сказал:
— Что ж, дом все еще стоит. Его сейсмоустойчивость оказалась надежной.
Я посмотрел на дом и вздрогнул, а потом завопил:
— Ой, Джордж — дерева нет!
Дом был цел, но яблоня — «самое прекрасное дерево на Ганимеде» — исчезла. Я побежал что было сил.
Мы уже подошли к дому, когда отворилась дверь. На пороге стоял папа Шульц.
Все они оказались невредимы, все до одного. От дерева осталась только зола в камине. Папа Шульц срубил его, как только вышла из строя энергетическая установка и температура начала падать — а потом, кусочек за кусочком, предал его огню. Рассказывая нам об этом, папа Шульц выразительным жестом указал на почерневшую топку:
— Глупость Иоганна они это называли. Думаю, теперь они уже не станут считать старого Джонни Яблочное Семечко ненормальным, а?
Он похлопал Джорджа по плечу.
— Но ваше дерево? — по-дурацки спросил я.
— Я другое посажу, много других. — Он замолчал и внезапно сделался серьезным. — Но твои деревья, Уильям, твои храбрые детки-деревца — ведь они погибли, да?
Я сказал, что еще их не видел. Он серьезно кивнул:
— Они погибли от холода. Гуго!
— Да, папа?
— Принеси-ка мне яблоко.
Гуго принес, и папа Шульц преподнес яблоко мне.
— Ты снова их посадишь.
Я кивнул и сунул яблоко в карман.
Они рады были услышать, что мы уцелели, хотя мама Шульц раскудахталась над сломанной рукой Молли. Оказывается, Ио пробрался к нашему участку еще во время первого периода бури, обнаружил, что мы ушли, и вернулся, отморозив в результате своих усилий оба уха. Сейчас он в городе, ищет нас. Но они были в полном порядке, все до одного. Они спасли даже свою живность: коровы, свиньи, куры, люди, все сбились в кучу, от мороза их спас огонь, который дала яблоня. Теперь животные снова были водворены в амбар, раз электростанция опять начала действовать, но в доме все еще сохранились следы их пребывания — и запахи тоже. Мне показалось, что мама Шульц больше расстроена тем, что ее безукоризненную гостиную пришлось превратить в скотный двор, чем масштабами бедствия. Не думаю, будто она осознавала, что большинство ее соседей погибли. Это до нее еще не дошло.
Джордж отверг предложение папы Шульца пойти с нами на нашу ферму и посмотреть, что от нее осталось. Тогда папа Шульц сказал, что он проводит нас до дороги, где ходят грузовики, потому что он хочет добраться до города и посмотреть, чем он может быть там полезен. Мы выпили по кружке крепкого чаю мамы Шульц, съели по куску хлеба и пошли. Я все думал о Шульцах и о том, как здорово, что мы нашли их всех живыми и невредимыми, пока пробирались к нашему участку. Я сказал папе, что это просто чудо. Он покачал головой:
— Ничуть не чудо. Они из тех людей, которые всегда выживают.
— А какие люди всегда выживают? — спросил я.
Он очень долго думал над моим вопросом и наконец сказал:
— Именно такие люди всегда выживают, такой уж у них тип. И наверно, это единственный способ, которым можно определить такой тип: они выживают.
Я сказал:
— В таком случае и мы тоже из того типа людей, которые всегда выживают?
— Может быть, — согласился папа. — Так или иначе, а через все это мы прошли.
Когда я отсюда уходил, дом был развалиной. С тех пор мне довелось увидеть десятки обрушившихся домов, и все-таки я был в шоке, когда мы поднялись по тропинке и увидели, что он и в самом деле развалина. Наверно, в глубине души я надеялся, что через некоторое время проснусь невредимый в теплой постельке и все будет в полном порядке. Поля были на месте — и это все, что о них можно было сказать. Я соскреб снег с того места, где, как я знал, начинали колоситься посевы. Растения, естественно, погибли, а земля была твердая. Я был абсолютно уверен, что погибли даже земляные черви: нцчто не могло предупредить их, чтобы они забрались поглубже, под линию заморозков.
Мои маленькие деревца, конечно, тоже погибли. Мы нашли двух кроликов, прижавшихся друг к другу и застывших, они лежали под обломками, которые остались от амбара. Мы не нашли ни цыплят, ни кур, кроме одной, нашей самой первой. Она все еще сидела на яйцах на гнезде — оно не разрушилось, а сверху его покрывали обломки крыши амбара. Она и с места не сдвинулась, а яйца под ней замерзли. Наверно, это меня больше всего и достало.
Я был всего-навсего парень, который прежде владел фермой.
Папа бродил по дому. Он вернулся в амбар и заговорил со мной:
— Ну, Билл?
Я поднял голову:
— Пап, с меня довольно.
— Тогда вернемся в город. Скоро грузовик должен поехать.
— Я хочу сказать: меня это все достало.
— Я знаю.
Сначала я взглянул на комнату Пегги, но здесь папа уже поработал. Там валялся мой аккордеон. На футляр намело снегу через сломанную дверь. Я счистил снег и подобрал инструмент.
— Оставь его, — посоветовал папа. — Он здесь сохранится в целости, а тебе ведь даже некуда его положить.
— Не думаю, что я сюда вернусь, — заявил я.
— Хорошо.
Мы связали в узел все, что собрал папа, добавили туда еще аккордеон, двух кроликов и курицу и понесли все это к дороге. Скоро показался грузовик, мы залезли туда, папа бросил кроликов и курицу в кучу таких же туш, которые удалось где-нибудь найти. Папа Шульц ждал на своем повороте. На обратном пути мы с папой пытались отыскать Мэйбл на дороге, но не нашли. Может быть, ее подобрала другая группа, когда увидели, что она так близко от города. Я был этому рад. Конечно, ее следовало подобрать — но мне не хотелось делать это самому.
Я же не каннибал.
Мне удалось немного поспать и даже чего-то глотнуть, а потом меня отправили в следующую спасательную экспедицию. Колония начинала уже привыкать к новому порядку. Те, у кого уцелели дома, вернулись в них, а о нас, всех остальных, заботились на приемной станции; образ жизни напоминал тот, который установился, когда наша партия только прилетела. Еды, естественно, стало меньше, и впервые за все время, с тех пор как сюда начали прибывать первые колонисты, на Ганимеде ввели нормы на питание.
Нет, голодная смерть нам не грозила. Прежде всего, приходилось кормить не так уж много народу, а продукты все-таки были. По-настоящему тяжкий момент наступил позже. Было решено сдвинуть зиму на три месяца, то есть начать все снова, с весны. Из-за этого наступила путаница в календаре. Но зато у нас появилась возможность получить новый урожай в наиболее короткое время и возместить тот, который мы потеряли.
Папа продолжал выполнять свои инженерские обязанности в конторе.
По плану собирались запустить еще две энергетические установки, возле экватора, и каждая из них могла бы в одиночку обслужить тепловую ловушку. Никак нельзя было допускать еще одной такой катастрофы. Разумеется, оборудование приходилось доставить с Земли, но в одном отношении нам повезло: Марс как раз находился в таком положении, что мог служить посредником между Землей и нами. На Землю тотчас ушло сообщение о нашей трагедии, и вместо следующей партии иммигрантов, с новым рейсом нам должны были доставить все, в чем мы нуждались, чтобы восстановить разрушенное.