В помещении витал неистребимый дух крючкотворства. Они двинулись подлинному коридору мимо бесконечных рядов кабинетов, где толпились служащие, теснились столы, транстайпы, автоматизированные архивы, стрекочущие механические картотеки. Лифт мигом перенес их на другой уровень, они миновали еще несколько коридоров и остановились у двери какого-то кабинета.

— Заходи, — сказал один из охранников.

Дон вошел. Дверь плавно за ним закрылась. Охранники остались снаружи.

— Садись, Дон.

Это был начальник той самой четверки. Теперь он щеголял в мундире офицера службы безопасности и восседал за письменным столом подковообразной формы.

Дон спросил:

— Где доктор Джефферсон? Что вы с ним сделали?

— Сядь, тебе говорят.

Дон не шевельнулся, и лейтенант продолжал:

— Зачем усложнять себе жизнь? Ты знаешь, где находишься, знаешь, что способов тебя обломать у меня сколько угодно, а некоторые из них весьма неприятны. Может, сядешь и избавишь нас обоих от лишних хлопот?

Дон сел и сразу же заявил:

— Я требую адвоката.

Лейтенант медленно покачал головой, будто усталый и кроткий школьный учитель.

— Молодой человек, да ты, видно, романов начитался. Если б ты вместо этого изучал движущие силы истории, то понял бы, что логика закона чередуется с логикой силы в последовательности, определяемой особенностями культуры. Всякая культура вырабатывает свою основополагающую логику. Ты следишь за моей мыслью?

Дон замялся. Лейтенант продолжал:

— Ну, да это неважно. Дело в том, что требовать адвоката имело смысл лет двести назад, но не теперь. Словесные формы отстают от жизненных фактов. Тем не менее ты получишь адвоката или леденец на палочке — это уж что ты предпочитаешь. Но только после того, как я тебя допрошу. На твоем месте я выбрал бы леденец. Леденец питательнее.

— Без адвоката я разговаривать не буду, — твердо ответил Дон.

— Не будешь? Жаль. Дон, планируя беседу с тобой, я отвел на бесполезную болтовню ровно одиннадцать минут. Из них ты уже четыре потратил, нет, пять. Когда пройдет одиннадцать минут и ты начнешь выплевывать зубы, не забудь, что я не желал тебе зла. Теперь по поводу того, будешь ты говорить или нет. Есть несколько способов развязать человеку язык, и каждый из них имеет своих приверженцев. Наркотики, например веселящий газ, скополамин, пентотал натрия, не говоря уж о некоторых новых, более изысканных и относительно нетоксичных препаратах. Опытный оперативник может использовать даже обычный алкоголь, и при этом весьма успешно. У меня к наркотикам душа не лежит: они разрушают мозг, а в показаниях полно абсолютно бесполезных сведений. Ты бы удивился, узнав, какие груды хлама могут накапливаться в мозгу человека. Слышал бы ты все, что довелось выслушать мне. Есть еще гипноз со множеством разновидностей. Есть искусственная стимуляция неодолимых потребностей, подобных привыканию к морфию. Наконец, есть старомодное средство — боль. Кстати, я знаю одного мастера своего дела — полагаю, он сейчас находится здесь, — который успешно допрашивает самых несговорчивых, тратя минимум времени и действуя только голыми руками. Разумеется, к той же категории относится старый как мир способ, когда насилие или болевое воздействие применяется не к допрашиваемому, а к человеку, страдания которого для него невыносимы. Например, жена, сын, дочь. Ну, к тебе этот способ так вот сразу применить трудно: вся твоя родня находится на другой планете, — офицер взглянул на часы и добавил: — На треп осталось всего тридцать секунд, Дон. Может, начнем?

— Что? Минутку! Вы сами потратили это время, я почти ни слова не сказал.

— Мне некогда играть в справедливость. Извини. Но, — продолжал он, — кажущегося препятствия, не дающего применить к тебе самый последний способ, о котором я говорил, не существует. За то короткое время, что ты проспал в квартире доктора Джефферсона, мы сумели установить, что на самом-то деле такой объект раздобыть очень даже возможно. И он отвечает всем требованиям. А ты… ты выболтаешь все, лишь бы этому существу не сделали больно.

— Ну и…

— Это некая лошадка по кличке Лодырь.

Дон был застигнут врасплох и ошеломлен.

Офицер продолжал:

— Если ты настаиваешь, мы отложим разговор часа на три, и я распоряжусь доставить сюда твою лошаденку. Это может оказаться любопытным — по-моему, подобная методика к лошадям пока что не применялась. Насколько я понимаю, у них очень чувствительные уши. Кроме того, должен тебе сказать, что если мы возьмем такой труд доставить Лодыря к нам, назад мы его не повезем.

Отправим на бойню, и дело с концом. Не кажется ли тебе, что лошади в Нью-Чикаго — это анахронизм?

У Дона слишком кружилась голова, чтобы он мог дать хоть какой-то связный ответ или даже осознать все эти ужасные намеки. Наконец, он выпалил:

— Вы не посмеете! Вы этого не сделаете!

— Время вышло, Дон.

Дон был сломлен. Он глубоко вздохнул и тупо пробормотал:

— Валяйте, спрашивайте.

Лейтенант взял со стола катушку с пленкой и вставил ее в проектор, экран которого был обращен к нему.

— Назови свое имя, пожалуйста.

— Дональд Джеймс Харви.

— Твое венерианское имя?

Дон просвистел:

— Туман-над-Водами.

— Где ты родился?

— Корабль «Внешняя граница», между Луной и Ганимедом.

Вопросам конца не было. Похоже, все ответы уже были заранее перед глазами следователя на экране; раз или два он просил Дона кое-что дополнить или уточнить какую-нибудь деталь. Пройдясь по всей прошлой жизни Дона, офицер потребовал во всех подробностях рассказать о событиях, происшедших с момента получения радиограммы от родителей, в которой ему предписывалось взять билет на «Валькирию» и лететь на Марс. Единственное, о чем умолчал Дон, — это слова доктора Джефферсона о посылке. Он с тревогой ждал, что его вот-вот спросят об этом, но даже если офицер и знал о посылке, виду он не подал.

— Кажется, доктор Джефферсон полагал, что этот так называемый агент службы безопасности следил за тобой? Или, может, за ним самим?

— Понятия не имею. Не думаю, чтобы он знал об этом.

— «Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним»[127], — изрек лейтенант. — Расскажи-ка мне, что именно вы делали, покинув «Заднюю комнату»?

— А что, этот человек и правда за мной следил? — спросил Дон. — Нет, вы не думайте, я этого дракона никогда раньше не видел; скучно было в очереди стоять, вот я и решил чуток с ним полюбезничать.

— Я уверен, что так и было. Но вопросы задаю я. Продолжай.

— Ну, мы раза два или три меняли такси. Я не знаю точно, куда мы ехали. Город мне незнаком, и я почти сразу запутался. В конце концов мы вернулись в квартиру доктора.

Он не упомянул о звонке в «Караван-сарай». И вновь следователь, если, конечно, он знал об этом пробеле в показаниях, и ухом не повел. Лейтенант сказал:

— Хорошо. Кажется, мы к чему-то пришли.

Он выключил проектор, сел и несколько минут смотрел в никуда.

— Сынок, я ни капли не сомневаюсь в том, что ты потенциально нелоялен.

— Почему вы так говорите?

— Это я так, не обращай внимания. Тебе просто не с чего быть нам преданным: не то воспитание. Но не стоит волноваться. В моем положении человек должен исходить из соображений целесообразности. Ты собирался завтра утром лететь на Мар>с.

— Разумеется!

— Хорошо. Не думаю, что в твоем возрасте, да еще сидя на отшибе на ранчо, ты наделал бы много дел. Но ты попал в дурную компанию. Не опоздай на корабль. Если завтра ты еще будешь здесь, я, возможно, изменю свое мнение.

Лейтенант встал. Дон тоже.

— Я обязательно попаду на корабль! — согласился Дон и осекся: — Разве только…

— Разве только — что? — резко спросил лейтенант.

— Они не отдадут мой билет, пока в нем не будет визы службы безопасности, — выпалил Дон.

— Вот как? Это в порядке вещей. Я обо всем позабочусь. А сейчас можешь идти. Чистого неба!