А действительно ли он умер — тот человек, с которым Дон ужинал всего несколько часов назад? Или агент службы безопасности соврал ему из каких-то своих соображений?

Доля правды, конечно, в его ответе была. Дон своими глазами видел, как они поджидали доктора, чтобы его схватить. В конце концов, Дона самого задержали, запугивали, допрашивали, а багаж просто-напросто стащили. А ведь он ничего такого не совершил! Ровным счетом ничего, черт возьми, просто занимался своими, вполне законными делами.

Дон затрясся от злости. Он позволил сделать из себя пешку! И Дон торжественно поклялся себе, что больше с ним такого не будет. Теперь-то он видит, что по меньшей мере раз шесть мог и должен был проявить упорство. Ему бы сразу начать борьбу, тогда доктор Джефферсон, возможно, сейчас был бы жив. «Если, конечно, он умер», — добавил про себя Дон.

Но он был подавлен проигрышным раскладом. Дон пообещал себе больше никогда не думать о соотношении сил, а только о достижении результата.

Он подавил дрожь и вскрыл посылку. Мгновение спустя лицо его вытянулось. В патрончике не было ничего, кроме мужского перстня — дешевой пластиковой безделушки, какие валяются на любом сувенирном лотке. На нем была выдавлена заглавная буква «Я» в староанглийском написании и обведена кружком; в бороздках виднелась белая эмаль. Перстень был броский, но очень простенький и если и представлял для кого-то ценность, то только для человека с неразвитым и дурным вкусом.

Дон повертел его так и сяк, потом отложил в сторону и развернул упаковку. Больше ничего не было, даже записки — перстень был завернут в чистую белую бумагу. Дон задумался. Уж наверняка не из-за перстня разгорелся весь этот сыр-бор. Он решил, что существуют лишь две возможности: либо полиция безопасности подменила посылку, и тогда он, вероятно, уже бессилен что-либо сделать, либо пакет был действительно тот, что надо, и кольцо только для отвода глаз. А раз так, то, стало быть, важно лишь остальное содержимое посылки, даже если на вид это просто пустая бумага.

Дон разволновался при мысли о том, что, возможно, повезет сообщение, написанное невидимыми чернилами, и принялся размышлять, каким способом проявить текст. Нагреванием? Химическими реактивами? Радиацией? И тут он понял, что читать текст, если текст здесь вообще имеется, — не его дело. Понял, и ему стало обидно. Ведь Дону надо было всего лишь передать послание отцу.

Дон решил, что пакет, скорее всего, пустышка или фальшивка, подосланная полицией. Он не мог знать, какие сведения они выжали из доктора Джефферсона. И тут вспомнил, что есть еще один способ проверить это, хотя способ, возможно, заведомо неудачный. Дон подошел к видеофону и попросил соединить его с квартирой доктора. Правда, тот не велел ему звонить, но ведь обстоятельства изменились.

Дону пришлось немножко подождать, потом экран засветился, и он оказался лицом к лицу с тем самым лейтенантом службы безопасности, который его допрашивал. Офицер полиции уставился на Дона.

— О господи, — устало сказал он. — Так ты мне не поверил? Ложись-ка спать; тебе вставать через час или около того.

Ни слова не говоря, Дон дал отбой.

Итак, доктор Джефферсон либо мертв, либо все еще в руках полиции. Что ж, примем как данность то, что пакет — от доктора; теперь он передаст эту бумагу по назначению, сколько бы елейно-вежливых штурмовиков ни выставил против него Нью-Чикаго! Уловка, которую доктор, по-видимому, использовал, чтобы никто не понял истинного назначения бумаги, заставила Дона задуматься, каким образом скрыть ее важность. Наконец, он достал авторучку, разгладил бумагу и начал писать записку. Бумага была похожа на обычную почтовую, и письмо, набросанное на ней, никого бы не удивило. Впрочем, эта бумага и впрямь могла оказаться писчей.

«Дорогие мама и папа, — начал Дон. — Утром я получил вашу радиограмму и очень обрадовался…»

Он писал размашистым почерком, заполняя бумагу пустыми фразами, а когда места на листе не осталось, черкнул внизу, что допишет послание и отправит все разом, как только корабль войдет в зону радиосвязи с Марсом. Потом сложил письмо, сунул его в бумажник и спрятал в сумочку, которую обычно носил на запястье. После этого посмотрел на часы.

Господи! Через час вставать. Так какой смысл ложиться вообще?

Но глаза закрывались сами собой. Он увидел, что шкала будильника имела деления от «вежливого напоминания» до «встряски», установил переключатель в крайнее положение и забрался в кровать.

Его мотало туда-сюда, слепящий свет бил в глаза, сирена то чуть затихала, то выла напропалую. Дон мало-помалу пришел в себя и сполз с кровати. Та сжалилась и бушевать перестала.

Боясь, что снова уснет, завтракать в номере он не стал, а натянул одежду и пошел искать гостиничное кафе. Дон выпил четыре чашки кофе, плотно позавтракал, затем освободил номер и, запасшись мелочью, чтобы расплатиться за такси, отправился на вокзал «Гэри». В бюро бронирования «Межпланетных линий» он потребовал билет. Незнакомый клерк посмотрел там-здесь, потом ответил:

— Что-то не видать. И в визированных его тоже нет.

Это была последняя капля.

— Поглядите получше, он должен быть здесь! — воскликнул Дон.

— Но… Минуточку, — служащий взял со стола листок бумаги. — Дональд Джеймс Харви? Получите ваш билет в комнате 4012 на втором этаже.

— А в чем дело?

— Понятия не имею. Я всего лишь кассир. Тут так написано.

Озадаченный и раздосадованный, Дон разыскал нужную комнату. На двери не было никаких надписей, кроме одной: «Входите». Он вошел и… снова оказался лицом к лицу с лейтенантом службы безопасности, которого видел ночью.

Офицер поднял глаза.

— Да убери ты эту кислую рожу, Дон, — сказал он сердито. — Я сегодня спал не больше твоего.

— Чего вы от меня хотите?

— Раздевайся.

— Зачем?

— Зачем-зачем… Обыскивать мы тебя будем, вот зачем. Ты что, думаешь, мы дадим тебе улететь без досмотра?

— Хватит мною командовать, сыт по горло, — медленно проговорил Дон. — Вам надо — вы и раздевайте.

Офицер нахмурился.

— У меня бы, конечно, нашлась для тебя пара убедительных ответов, но я и сам уже сыт по горло, Келли! Артим! Разденьте его.

Спустя три минуты один глаз Дона начал заплывать, а здоровой рукой он бережно поддерживал покалеченную. «Во всяком случае, перелома нет», — решил он. Лейтенант и его подручные удалились в заднюю комнату, забрав сумочку и одежду Дона. Ему пришло в голову, что дверь за спиной не заперта, но Дон сразу же отказался от этой затеи. Вряд ли имело смысл бежать через всю станцию в чем мать родила.

Несмотря на явное поражение, Дон впервые за много часов испытал душевный подъем.

Наконец, лейтенант вернулся и сунул ему одежду.

— Держи. А вот твой билет. Если хочешь переодеться в чистое, твои сумки вон там, за столом.

Дон молча забрал багаж, но переодеваться не стал, время было дороже. Когда он одевался, лейтенант вдруг спросил:

— Когда ты успел нацепить этот перстень?

— Его переслали из школы.

— Дай-ка взглянуть.

Дон стянул кольцо с пальца и швырнул лейтенанту.

— Можешь оставить его себе, ворюга!

Лейтенант поймал кольцо и равнодушно ответил:

— Ну-ну, Дон, против тебя лично я ничего не имею.

Он внимательно осмотрел кольцо и бросил его обратно:

— Лови!

Дон поймал кольцо и снова надел, после подхватил свои сумки и направился к выходу.

— Чистого неба, — сказал лейтенант. Дон не обратил на него внимания.

— Я сказал: чистого неба!

Дон обернулся, посмотрел ему в глаза и ответил:

— Надеюсь, мы когда-нибудь еще встретимся… во внеслужебной обстановке.

И вышел. Все же они обнаружили письмо. Дон заметил, что его нет, когда забирал сумочку и одежду.

На этот раз Дон решил подстраховаться и перед взлетом сделал укол от тошноты. Отстояв очередь на инъекцию, он едва успел взвеситься до предупредительного сигнала. Уже на входе в лифт Дон увидел, как ему показалось, знакомую личность, неуклюже взбиравшуюся на площадку грузового лифта чуть в стороне. Сэр Исаак Ньютон. Во всяком случае, выглядел он точно так же, как и его вчерашний случайный знакомый, хотя Дон и понимал, что человеку отличить одного дракона от другого почти невозможно.