Движение рычага — и власть над ракетой целиком перешла к автопилоту. Это безмозглое электронно-механическое устройство покачало головой и решило, что курс ему не нравится. Изображение Луны скользнуло вниз и вперед, если выражаться привычными терминами, и корабль разворачивался до тех пор, пока его нос не нацелился в точку около сорока градусов к востоку от диска земного спутника.

Теперь корабль мчался к точке, в которой ему было суждено встретиться с Луной, и автопилот занялся двигателем. Кадмиевые поглотители выдвинулись еще немного, и пришпоренная ракета увеличила скорость. Россу показалось, что на грудь ему навалился целый выводок толстяков. Стало тяжело дышать, и перед глазами поплыл туман.

Если бы «робот Джо» был способен чувствовать, он не стал бы гордиться тем, что сделал; все решения были приняты за него загодя, когда корабль еще не оторвался от земли. Морри, посоветовавшись с Каргрейвзом, поставил во внутренности автопилота один из заранее изготовленных эксцентриков — этаких роликов хитрой формы. Эксцентрик «сообщил» автопилоту, каким путем надо лететь к Луне, куда направиться вначале, какую тягу должны давать двигатели и как долго.

Разумеется, автопилот не видел Луны и даже о ней не слыхал, но его электронные схемы указывали ему расхождение курса с неизменным направлением осей гироскопов и разворачивали ракету в направлении, заданном эксцентриком, заложенным в его внутренности. Эксцентрик был рассчитан дальним родственником Джо, большим компьютером ЭНИАК Пенсильванского университета. Разумеется, пользуясь бортовым вычислителем, Морри и Каргрейвз вполне могли решить любую задачу и управлять кораблем вручную.

Но Джо при помощи «старшего брата» проделывал это лучше, быстрее и куда более точно и не нуждался в отдыхе. Единственное, что требовалось от человека — это знать, чего он хочет от робота, и вовремя давать ему задания. Джо не был детищем Каргрейвза; своему появлению на свет компьютер был обязан тысячам ученых, инженеров и математиков. Во время ужаса последних дней Второй мировой войны дедушка робота управлял нацистскими ракетами «Фау-2». Его отца устанавливали на межконтинентальных ракетах международных сил ООН. В нынешнее время его брата или сестру можно было найти в любой ракете, будь она частным кораблем или государственным транспортником. Роботу все одно — отправиться ли через Атлантику или махнуть на Луну. Он делал то, что велел ему делать эксцентрик; он даже не знал — что он делает.

— Как там у вас внизу? — крикнул Каргрейвз.

— Кажется, все в порядке, — ответил Росс, еле ворочая языком.

— Мне плохо, — простонал Арт.

— Дыши через рот, и поглубже.

— Не могу.

— Тогда терпи. Осталось недолго.

На самом деле Джо удерживал максимальную тягу всего лишь пятьдесят пять секунд. Потом, по совету все того же эксцентрика, была отдана команда на снижение ускорения. Кадмиевые поглотители углубились в реактор, захватывая нейтроны; рев ракетного двигателя стал тише.

Скорость корабля не уменьшилась: он лишь перестал так быстро ускоряться. Достигнутая скорость сохранялась, и в космическом пространстве, где невозможно трение о воздух, уже ничто не могло замедлить движение корабля. Тем не менее ускорение было уменьшено до земного g — величины, достаточной для преодоления тяготения огромной массы Земли. На самом деле ускорение было уже меньше, поскольку притяжение планеты снизилось и продолжало падать; вскоре оно должно было и вовсе исчезнуть — в точке, расположенной в двухстах тысячах миль от планеты, там, где сравниваются притяжения Земли и Луны.

Двигатель корабля развивал такую тягу, что члены экипажа весили несколько меньше, чем на Земле. Искусственное тяготение имеет совершенно иную природу, чем земной вес, который ощущается, только когда человек связан с Землей, стоит на ней, плывет в океане или летит в атмосфере. Притяжение Земли существует и в открытом космосе, но у организма нет возможности ощущать его непосредственно. Если кто-то падает с огромной высоты, скажем, пятнадцать тысяч миль, то он не чувствует, что падает; ему кажется, что Земля мчится навстречу, грозя обрушиться на него.

После того как уменьшилось колоссальное стартовое ускорение, доктор окликнул Арта:

— Тебе уже лучше?

— Да, теперь все в порядке, — ответил тот.

— Вот и отлично. Может быть, поднимешься сюда? Отсюда лучше видно.

— Еще бы! — в один голос воскликнули Росс и Арт.

— Давайте, но только осторожнее.

— Ага! — оба отстегнули ремни и полезли наверх, к пульту управления, цепляясь руками за скобы, приваренные к стенкам кабины.

Добравшись до пилотских кресел, они уселись на балках, поддерживающих сидения пилотов, и выглянули наружу. После того как Джо изменил курс, Луны из своих гамаков они не видели. Отсюда же мальчики могли видеть ее в нижней части иллюминатора. Она была круглой, серебристо-белой и такой яркой, что свет буквально слепил глаза; но заметного увеличения размеров диска пока не наблюдалось. В угольно-черном небе яркими бриллиантами сияли звезды.

— Вы только посмотрите! — выдохнул Росс. — Кратер Тихо светит, словно прожектор!

— Эх, взглянуть бы на Землю, — сказал Арт. — Этой консервной банке побольше б иллюминаторов, а то одного мало.

— А чего ты хочешь иметь за такие деньги? — осведомился Росс. — Часы с фонтаном? Это же бывший грузовик.

— Я могу показать ее на экране, — предложил Морри, включая радар.

Спустя несколько секунд экран засветился, но картинка их разочаровала. Арт с легкостью разобрался в ней — в конце концов, радар был его головной болью, — но с точки зрения эстетики изображение никуда не годилось: какое-то расплывчатое пятно, одноцветное и невыразительное, на периферии круга, который представлял на экране кормовое направление корабля.

— Что ты мне показываешь? — сказал Арт. — Я хочу увидеть планету целиком — в виде глобуса с континентами и океанами.

— Подожди до завтра. Мы выключим двигатели и развернем корабль. Тогда ты увидишь: Землю, Солнце — что хочешь.

— Ладно. А с какой скоростью мы идем? Хотя, постой, я и сам вижу, — сказал Арт, вглядевшись в приборную доску. — Три тысячи триста миль в час.

— Неправильно, — сказал Росс. — Прибор показывает четырнадцать тысяч четыреста миль в час.

— Ты что, спятил?

— Сам ты спятил. Протри очки!

— Спокойно, ребята, спокойно! — вмешался Каргрейвз. — Вы смотрите на разные приборы. Какую скорость вы хотите знать?

— Скорость, с которой мы движемся, — настаивал Арт.

— Ну, Арт! Я удивляюсь тебе! Ты же сам настраивал приборы. Подумай хорошенько, что ты сказал.

Арт уставился на приборную панель и смутился.

— Ах да, я совсем забыл. Так, мы набрали четырнадцать… нет, уже почти пятнадцать тысяч миль в час в свободном падении… но мы же не падаем!

— Мы все время падаем, — авторитетно заявил Морри, выпрямившись в пилотском кресле. — С той самой секунды, как мы стартовали, мы постоянно падаем, но наши двигатели преодолевают падение.

— Да, да, я понял, — прервал его Арт. — Я забыл, но теперь вспомнил. Значит, три тысячи триста миль в час — это та скорость, о которой я говорил. Точнее, три тысячи триста десять.

«Скорость» в космосе — это очень тонкое и неоднозначное понятие, поскольку ее величина зависит от того, какую точку пространства выбрать в качестве начала координат, а ведь космические объекты постоянно находятся в движении. Скорость, которой интересовался Арт, представляла собой скорость «Галилея» вдоль линии, соединяющей Землю с точкой, в которой корабль должен был встретиться с Луной. Данная величина вычислялась автопилотом путем сложения трех громоздких выражений: во-первых, ускорения, приобретаемого за счет работы двигателей, во-вторых, движения корабля, обусловленного его близостью к Земле — «свободного падения», о котором говорил Арт. Третьей составляющей суммы являлось вращение Земли вокруг собственной оси: сюда входили скорость и направление, зависящие от времени старта и географической широты полигона в Нью-Мексико. Строго говоря, последний член не прибавлялся, а вычитался, если уж применять арифметику к такого рода вычислениям.