Дон продвигался вперед, стараясь не думать о черной сернистой грязи, в которую он вошел. Здесь было мелко; за спиной остались пятьдесят ярдов воды, но он погрузился едва по колено. Оглянувшись, Дон решил идти дальше: если он видел берег, то и преследователи так же легко могли его разглядеть на воде. Дон напомнил себе, что двигаться нужно очень внимательно, чтобы не пойти ненароком по кругу.

Внезапно дно провалилось на фут или где-то около; он оступился и, потеряв равновесие, стал судорожно бултыхаться в воде. Но вот он собрался с силами и с трудом выполз обратно, поздравляя себя с тем, что не окунул лицо и глаза в грязь.

Послышался крик, и одновременно с криком — шипение, будто на раскаленную плиту плеснули водой, но только намного громче. В десяти футах от Дона поднялось облако пара и медленно растворилось в туманном воздухе. Он пригнулся и приготовился бежать, но бежать было некуда. Вновь раздался крик, отчетливо разнесшийся над водой. Туман приглушал звуки, но слова было разобрать нетрудно:

— Сюда! Сюда! Он в воде!

Откуда-то издалека в ответ донеслось:

— Идем!

Дон снялся с места, с опаской переступая по дну. Нащупав край обрыва, он потрогал его ногой и убедился в том, что и там, погрузившись по плечи, можно стоять и даже идти. Он медленно продвигался вперед, стараясь не создавать шума и с трудом сохраняя равновесие, когда за его спиной раздалось шипение луча.

У стоявшего на берегу солдата хватило ума сообразить, что палить наугад в колышущийся туман бесполезно. Куда лучше направить ствол горизонтально и, словно шлангом, водить лучом у самой поверхности воды. Дон присел, оставив над водой только лицо.

Луч прошел в нескольких дюймах над его головой; он отчетливо слышал шипение и чувствовал запах озона.

Внезапно шипение стихло, его сменила однообразная, старая как мир казарменная брань.

— Но, сержант… — отвечал голос.

— Я тебе дам «сержант»! Взять живым, тебе ясно? Приказ слышал? Угробишь парня — я тебя ржавым ножом разрежу! Хотя нет: отдам тебя мистеру Бэнкфилду, ублюдок ты эдакий!

— Но, сержант… он же уходил по воде! Я должен был его остановить!

— Заладил: «сержант, сержант»! Найди лодку. Возьми инфракрасный искатель! Включи портативный радар! Вызови базу — пусть пришлют вертолет!

— Лодку? Да где ж я ее возьму?

— Достань! Он не мог далеко уйти. Мы его найдем — живого или мертвого. И если мертвого, то лучше тогда тебе самому глотку свою перерезать!

Дон послушал-послушал и неслышно отправился вперед — от голосов подальше. Уже невозможно было разобрать, куда именно он идет: его окружали только черная гладь воды и туман. Какое-то время дно шло ровно, но затем начало круто понижаться. Идти дальше было нельзя, и Дон был вынужден остановиться.

Он задумался, стараясь не удариться в панику. Большой остров еще поблизости, и лишь туман укрывает его от тех, кто на берегу. Совершенно ясно, что при помощи какого-нибудь поискового устройства — скажем, инфракрасного искателя или иного потомка радара — они наколют его, словно жука на булавку. Вопрос лишь в том, как скоро здесь будет аппаратура.

А может, плюнуть на все и сдаться — и пошла она прахом, эта ядовитая жижа? Сдаться и рассказать Бэнкфилду, что, если ему нужно кольцо, то он должен найти Изобел Костелло? Дон наклонился вперед, с силой оттолкнулся ногами и поплыл брассом, стараясь держать лицо над водой.

Брассом Дон плавал не очень хорошо, к тому же приходилось все время держать лицо над водой, и плыть так было вдвое труднее. Начала болеть шея, а затем боль перекинулась на мышцы плеч и спины. Прошло еще какое-то время, позади остались бесчисленные метры водной поверхности — и болело уже все тело, даже глаза; и все равно Дону казалось, что он замер на одном месте, словно и не плывет, а бултыхается в большой ванной с серыми стенами из тумана. Было просто невероятным, что среди бесчисленных островков, составлявших провинцию Бьюкенен, можно заплыть так далеко и хоть на что-нибудь ни разу не натолкнуться… на песчаную отмель или, скажем, глинистую косу.

Дон перестал грести, лишь отталкивался ноющими ногами и шевелил кистями рук. Ему почудился шум лодочного мотора, но так это или нет — точно было сказать нельзя. Впрочем, Дону было уже на все наплевать: пусть плен, лишь бы кончились поскорей эти мучения. Но звук, или призрак звука, исчез где-то вдали, и он снова был один на один с этой серой безликой пустыней.

Он согнул спину, собираясь плыть дальше, и тут его нога задела за дно. Дон осторожно вытянул ногу, задрав при этом повыше голову… да, так оно и есть. Он замер на пару секунд, отдыхая, потом потрогал вокруг себя дно. С одной стороны оно опускалось, с другой шло ровно или даже с легким подъемом.

Вскоре плечи его вылезли из воды, но ноги еще увязали в иле. Он шел ощупью, будто слепец, — глаза, самое большее, что могли сделать, — это помочь удерживать равновесие. Нога его проверяла перед собой дно, находя места, где оно поднимается, и возвращаясь назад, когда дно снова начинало уходить вниз.

Вода доходила ему уже лишь до пояса, когда глаза заметили впереди в тумане какое-то темное пятно. Дон рванулся вперед и тут же вновь провалился по шею. Затем дно быстро пошло на подъем, и через несколько секунд Дон выполз на сушу.

После этого его решимости хватило только на то, чтобы укрыться за деревцами чика, росшими в нескольких футах от воды. Теперь его нельзя было обнаружить со стороны водоема. Дон осмотрел себя. К ногам присосалось около дюжины иловых вшей, каждая размером с ладонь ребенка. Морщась от отвращения, он отодрал их, затем снял шорты, рубашку и, отделавшись еще от нескольких паразитов, порадовался, что ему не встретился кто похуже — эволюция, создавшая венерианских драконов, породила немало совершенно жутких существ, которые были так же близки к аборигенам, как к человеку горилла. Многие из них были двоякодышащие, и в этом — другая причина неумения колонистов плавать.

Скрепя сердце Дон вновь натянул на себя мокрую грязную одежду и уселся, опершись спиной о ствол дерева. Он все еще отдыхал, когда от воды донесся голос мотора; теперь ошибки быть не могло. Дон замер, надеясь, что деревья укроют его от чужих глаз и что лодка пройдет мимо.

Лодка подошла к берегу и поплыла вдоль него, удаляясь вправо. Дон уже было почувствовал облегчение, когда двигатель вдруг умолк. В тишине раздались голоса:

— Придется осмотреть эту кучу грязи. Керли, пойдешь ты и Джо.

— Капрал, а как он хоть выглядит, этот парень?

— Да как тебе сказать… Капитан ничего толком не объяснил. Короче говоря, этот парень примерно твоего возраста. Хватай любого, кого увидишь. Он безоружен.

— Вернуться бы сейчас в Бирмингем.

— Давай, пошел!

Дон тоже пошел — правда, в другую сторону, двигаясь как можно быстрее и стараясь при этом не шуметь. Остров был покрыт густой шапкой растительности; Дон надеялся, что площадь его достаточно велика — если так, то отчего бы и не сыграть в прятки? Он отшагал уже около сотни ярдов, когда его напугало какое-то движение впереди: в отчаянии у него мелькнула мысль, что с лодки вполне могли высадить два патруля.

Но испуг сразу прошел: он увидел, что впереди не люди, а грегарианы. Они тоже заметили Дона и тут же пустились в пляс, приветливо блея и прижимаясь к его ногам.

— Тихо! — настойчиво прошептал Дон. — Меня же из-за вас поймают!

Толкуны на его слова не обратили никакого внимания: им хотелось одного — поиграть. Дон решил плюнуть на них и пошел вперед в окружении пятерки зверьков. Он раздумывал, как ему отделаться от этих лизунчиков, которые своими нежностями могли залюбить его до смерти или привести в руки преследователей, и в этот миг процессия вышла на поляну.

Здесь расположилось все стадо — примерно две сотни голов — от малышей, которые тут же облепили его колени, до седобородого патриарха, пузатого, ростом Дону с плечо. Они радостно приветствовали человека, приглашая его остаться.