Басби опять кивнул.

— Мы слышали его по приемнику мистера Вонга, — он ткнул большим пальцем в угол комнаты и на мгновение задумался. — Чисто они все это обстряпали. Ну просто один к одному повторили операцию коммодора Хиггинса: города бомбить не стали — уничтожили только корабли, а потом сели и спокойненько выкурили нас из городов.

— А хоть какие-нибудь корабли у нас остались? — спросил Дон.

— Не знаю. Сомневаюсь. Впрочем, это не имеет никакого значения.

— Почему?

— Потому что они сами себя перехитрили. Что они теперь могут нам сделать? Да ничего. Воевать с туманом — единственное, что им осталось. А мы глотаем этот туман с детства и знаем планету лучше, чем они.

Остаток дня и всю ночь Дону позволили отдыхать. Прислушиваясь к разговорам солдат, он пришел к выводу, что Басби — не просто благодушный оптимист и что положение вовсе не такое уж безнадежное. На первый взгляд, все выглядело хуже некуда — насколько было известно, силы Федерации уничтожили все корабли Космической гвардии. Судя по радиопередачам, «Валькирия», «Наутилус» и «Адонис» погибли, а вместе с ними — Хиггинс и большая часть его людей. О судьбе «Прилива» никто не знал, но это ничего не значило. Те крохи информации, которыми располагали на Венере, складывались наполовину из слухов, наполовину — из официальной пропаганды Федерации.

Возможно, у Воздушных сил еще сохранились боевые машины, спрятанные где-нибудь в буше, но пользы от них было мало: все это были стратосферные шаттлы, которым для запуска требовались стационарные катапульты. Что касается Наземных войск, то добрая половина их личного состава погибла или попала в плен на базе на острове Бьюкенена и в других гарнизонах помельче. Оставшихся в живых солдат отпустили, но из офицеров на свободе остались только те, которые, подобно Басби, к моменту нападения были откомандированы из своих частей.

Расчет Басби тогда занимался обслуживанием радарной установки за чертой Нью-Лондона; лейтенант спас свое подразделение, оставив ненужную теперь станцию.

Разумеется, гражданское правительство молодой республики было низложено, и почти все его члены — схвачены. Старшие военные чины, арестованные во время первого штурма, тоже выбыли из игры. Дон удивился, что при таких обстоятельствах Басби продолжает действовать так, будто во главе армии по-прежнему еще стоят генералы, а он сам командует подразделением регулярной армии, которому поставлена четкая боевая задача. Его подчиненные не утратили esprit de corps[142]. Похоже было, что они готовы месяцами и даже годами вести партизанскую войну, преследуя и изматывая силы Федерации, и в окончательной победе нисколько не сомневались.

Один солдат объяснил Дону:

— Им нас не поймать. Мы знаем эти болота, а они — нет. Они не смогут уйти дальше чем на десять миль от города, даже если оборудуют свои катера радарами и всякими навигационными приборами. А мы проникнем к ним ночью и, перерезав им глотки, уже к завтраку будем дома. Мы не дадим им вывезти с планеты ни тонны радиоактивной руды, ни унции лекарств. Пребывание здесь им так дорого обойдется, что они предпочтут убраться подобру-поздорову.

Дон кивнул.

— Как говорил лейтенант Басби, им до смерти надоест воевать с туманом.

— Басби?

— Ну да, лейтенант, ваш командир.

— Вот как его зовут… А я что-то не уловил.

На лице Дона появилось удивленное выражение.

— Видишь ли, я тут только с нынешнего утра, — объяснил солдат. — Меня сегодня освободили, и я намылился домой, а настроение у меня было так себе. Я зашел сюда, к Вонгу перехватить чего-нибудь съедобного, и встретился с лейтенантом… как его? Басби? Ну вот, он опять призвал меня на службу. И, надо сказать, это снова вселило в меня надежду. Огонька не найдется?

Укладываясь спать в сарае мистера Вонга вместе с парой десятков солдат, Дон узнал, что большинство людей не принадлежит к первоначальному составу подразделения Басби, в котором насчитывалось всего пять человек — все они были техниками-электронщиками. Прочие члены партизанского отряда оказались отбившимися от своих частей солдатами. Оружие сохранили немногие, но это с лихвой восполнялось вновь обретенной надеждой.

Прежде чем заснуть, Дон принял решение. Поначалу он хотел, не откладывая дела в долгий ящик, переговорить с Басби, но потом подумал, что не стоит беспокоить офицера посреди ночи. Наутро, проснувшись, Дон обнаружил, что солдаты ушли. Он выскочил во двор, где миссис Вонг кормила цыплят, и по ее подсказке отправился к берегу. Лейтенант готовил своих людей к маршу. Дон торопливо подошел к нему.

— Лейтенант! Можно с вами поговорить?

Басби нетерпеливо отмахнулся:

— Я занят.

— Всего минуту. Пожалуйста!

— Ну ладно, чего тебе?

— Скажите, где я могу записаться добровольцем?

Басби нахмурился. Дон стал настаивать, объясняя, что он уже собрался было записаться в армию, а тут началась война.

— Если ты хотел вступить в армию, то мог бы сделать это уже давно. Но все равно, ты сам говорил, что большую часть жизни провел на Земле. Так что, извини, — ты не наш.

— Но я же один из вас.

— А мне сдается, что ты — юнец, голова которого забита романтическими бреднями. Ты не дорос даже до права голоса.

— Я достаточно взрослый, чтобы воевать.

— А что ты умеешь?

— Ну, я неплохо стреляю. Во всяком случае, из ручного оружия.

— Что еще?

Дон лихорадочно соображал; только теперь ему пришло в голову, что от солдата требуется не только желание сражаться. Он умел ездить верхом. Но здесь это ничего не значило.

— Да, вот еще: я умею довольно прилично говорить на языке драконов.

— Это уже что-то. Нам нужны люди, способные общаться с аборигенами. Что-нибудь еще?

Дон хотел напомнить, что он сумел выжить, пробираясь по бушу, но лейтенант об этом и сам знал. Это всего лишь доказывало, что Дон — настоящий «туманоед», несмотря на свою сложную биографию. А о предметах, которые он изучал в школе на ранчо, Басби и вовсе будет не интересно слушать, подумал Дон.

— Я умею мыть посуду.

На лице Басби появилось что-то вроде улыбки.

— Вот это — ценное качество для солдата. И все же, Харви, я сомневаюсь, что ты нам подойдешь. То что нам предстоит, это не маршировать на военном параде. Нам придется скитаться по безлюдным местам, и, скорее всего, мы так и не получим жалования, которое нам полагается. Это означает голодную жизнь, грязь, непрерывное передвижение. Ты не только рискуешь погибнуть в бою; если тебя поймают — сожгут за измену.

— Да, сэр. Все это я обдумал еще ночью.

— И хочешь после этого воевать?

— Да, сэр.

— Подними правую руку.

Дон поднял руку. Басби продолжал:

— Даешь ли ты торжественную клятву защищать Конституцию Республики Венера от всякого врага, внутреннего и внешнего, и добросовестно служить в Вооруженных силах республики в период военного положения вплоть до последующего увольнения правомочным на это командиром, а также подчиняться законным приказам вышестоящих офицеров?

Дон глубоко вздохнул.

— Клянусь.

— Очень хорошо, солдат. Теперь — марш в лодку.

— Есть, сэр!

Впоследствии у Дона было много — да еще как много! — случаев пожалеть о своем решении. Впрочем, как и у каждого, кто добровольно поступил на военную службу. В основном-то он был доволен, но вслух об этом не признался бы никому: он быстро приобрел чисто солдатскую привычку постоянно жаловаться на войну, погоду, кормежку, туманы и глупость верховного командования. Бывалый солдат умеет заменять развлечения, отдых и даже еду этим древним, общепринятым и вполне безобидным литературным жанром.

Дон обучился приемам ведения партизанской войны: бесшумно ходить, беззвучно наносить удар и исчезать в темноте, прежде чем противник успеет поднять тревогу. Выживали лишь те, кто постиг эту науку в совершенстве; те, кому это не удавалось, погибали. Дон выжил. Он научился и массе других вещей: засыпать на десять минут, когда выдавалось время, просыпаться при первом же шорохе, бодрствовать ночь напролет, а то и две-три кряду. Вокруг губ появились не по возрасту глубокие морщины, а на левой руке красовался бледный сморщенный шрам.