На «Aes Triplex» не было космических пехотинцев, если не считать доктора Пикеринга, который принадлежал к административному штабу корпуса космической пехоты и не был офицером Патруля. Все необходимые функции на корабле выполнялись кадетами и офицерами. Вспоминали время, когда даже самому младшему офицеру пехотного полка прислуживал собственный ординарец, но слуги оказались слишком дорогой роскошью для того, чтобы возить их за миллионы миль, расходуя понапрасну топливо, припасы и кубатуру. К тому же мелкие хозяйственные обязанности отвлекают ум космонавтов от тягучего однообразия полетов; даже такая малоприятная работа, как уборка сортира, выполнялась по очереди всеми членами корабельного экипажа, за исключением командира, его помощника и врача.

Воспитателем кадетов капитан Янки назначил лейтенанта Турлова, а тот, в свою очередь, распределил среди них обязанности помощника астрогатора, младшего вахтенного офицера, помощника механика и помощника бомбардира, организовав смены для исполнения этих никому не нужных обязанностей. Кроме того, лейтенант Турлов следил за тем, чтобы кадеты как можно чаще пользовались единственным учебным проектором, имевшимся на борту корабля. Еще старший помощник поделил между кадетами другие обязанности, не имеющие прямого отношения к учебе. Мэтт, например, был назначен корабельным «фермером». Поскольку гидропонические ванны обеспечивали корабль кислородом и овощами, он отвечал за кондиционирование воздуха и на пару с лейтенантом Брюнном занимался камбузом.

Теоретически все продукты, взятые на борт для длительного полета, заранее подвергнуты обработке и их не надо готовить; лишь нескольких секунд требуется для того, чтобы достать их из морозильника и разогреть в высокочастотной печи. Но многие офицеры Патрульной службы считают себя искусными поварами. Не был исключением и лейтенант Брюнн; говоря по правде, результаты его поварской деятельности говорили за себя, и пища на борту «Aes Triplex» всегда была просто пальчики оближешь.

Скоро Мэтт понял, что лейтенант Брюнн ждет от корабельной «фермы» не только элементарной очистки воздуха, при которой зеленые растения поглощают двуокись углерода и замещают ее кислородом; нет, заведующий корабельной столовой хочет, чтобы гидропонические ванны снабжали его крохотными зелеными луковицами, душистой мятой, помидорами, брюссельской капустой и молодым картофелем. Мэтт начал подумывать, а не проще ли было ему остаться в Айове и сажать кукурузу.

Когда Мэтт взялся за контроль состава корабельной атмосферы, он не умел даже измерить содержание углекислого газа, но скоро набил руку и уже как опытный ветеран проверял состав растворов в гидропонических ваннах, добавляя туда капсулы с солями. И все это благодаря советам Брюнна и учебной кассете 62- А-8134 «Основы гидропоники для космических кораблей с диаграммами роста и формулами микроэлементов», которую он взял в корабельной библиотеке. «Ферма» начала ему нравиться.

До тех пор пока люди не откажутся от привычки принимать пищу, корабли, отправляясь в длительные полеты, будут вынуждены брать запасы продовольствия на борт из расчета семисот фунтов на человека в год. Растения в гидропонических ваннах позволяют до какой-то степени снизить эти ограничения. Жизнь растений протекает по замкнутому циклу; им нужно немного: воздух, углекислый газ и вода — с ничтожными добавками азотнокислого калия, фосфата кальция и сернокислого железа.

Хорошо сбалансированная жизнедеятельность на корабле очень напоминает земную; для того чтобы один цикл приходил на смену другому, нужна энергия, но сырье используется то же самое, раз за разом. Поскольку бифштексы и многое из того, что едят, трудно производить на борту обычного космического корабля, их приходится брать с собой. Поэтому накапливаются отбросы, помои, бумага и прочее. Теоретически все это, конечно, можно переработать и использовать снова, но на практике сделать такое бывает сложно.

Но любая масса на борту корабля с атомным двигателем может быть использована в качестве реактивной массы. Расщепляемые материалы реактора расходуются очень медленно; вместо этого они нагревают другие материалы до исключительно высоких температур и затем выбрасывают их из сопла в виде «пара». Несмотря на то что для создания реактивной массы может сгодиться хоть ботва репы, хоть что, основное назначение «фермы» — извлекать из воздуха углекислый газ. Для этого на борту корабля должно находиться примерно десять квадратных футов зеленой поверхности на человека.

Лейтенант Брюнн, все время требующий разнообразия фруктов и овощей, заставлял Мэтта выращивать все больше и больше зелени; в результате воздух становился настолько «свежим», настолько насыщенным кислородом, что растения начинали вянуть из-за нехватки углекислого газа. Мэтту приходилось внимательно следить за его содержанием в атмосфере корабля и время от времени компенсировать недостаток углекислого газа, сжигая ненужную бумагу или ветки растений.

В каюте лейтенанта Брюнна хранился большой запас самых разнообразных семян; однажды Мэтт пошел в его каюту за семенами персидских дынь — собрался их посадить. Брюнн показал, где они лежат, и разрешил выбрать, какие Мэтта больше устраивают. Кадет принялся шарить в пачках и вдруг воскликнул:

— Мистер Брюнн, вы только посмотрите!

— Что там у вас?

Офицер посмотрел на пакет в руке Мэтта. На пакете было напечатано: «Семена дыни, персидская разновидность, особенно крупные, 12-К-4728а». Мэтт вынул из пакета конверте семенами — там стояла надпись: «Семена анютиных глазок, гигантская разновидность».

Брюнн покачал головой.

— Это вам урок, Додсон. Никогда не полагайтесь на складских клерков, иначе на полпути к Плутону вы обнаружите, что вместо космических карт вам погрузили полторы сотни медных плевательниц.

— Так что же мне посеять вместо дынь? Канталупы?

— Давайте лучше арбузы — старик обожает арбузы.

Мэтт вышел из каюты с семенами арбуза, но заодно прихватил и пакет анютиных глазок.

Через восемь недель он соорудил нечто вроде вазы из кухонной миски, обвернутой в лист пористой целлюлозы, которая использовалась в гидропонике, чтобы жидкость не вылетала из ванны при невесомости. После этого Мэтт наполнил «вазу» водой, поставил туда новый урожай и торжественно поместил «вазу» в центре стола перед обедом. Увидев веселые цветки анютиных глазок, капитан Янки не удержался от улыбки.

— Браво, джентльмены, — захлопал он в ладоши, — вот сюрприз так сюрприз! Будто ты дома! — он повернулся к Мэтту. — Наверно, вас надо за это благодарить, мистер Додсон?

— Да, сэр, это я. — Мэтт даже покраснел от удовольствия.

— Гениальная мысль. Господа, предлагаю освободить мистера Додсона от плебейского титула, который он носит, и с этой минуты вместо «фермера» называть его «ученым агрономом». Кто «за», прошу поддержать.

Раздалось девять «да» и одно громкое «нет», от помощника командира Миллера. Тут же старший механик внес новое предложение: выгнать Миллера из-за стола, пусть доедает на камбузе. Что и сделали.

Лейтенант Брюнн принялся объяснять причину — почему да из-за какой неприятности появился этот цветник. Капитан Янки нахмурился.

— Надеюсь, вы догадались проверить остальные пакеты, мистер Брюнн?

— Э-э… Нет, сэр.

— Займитесь этим.

Лейтенант немедленно встал.

— После обеда.

Брюнн опять сел.

— Это напомнило мне один случай, когда я был «фермером» на старом «Персивале Лоуэлле»[45] — не теперешнем, а который был до него, — продолжал капитан Янки. — Мы сели у Южного полюса Венеры и уж не знаю как занесли на корабль вирусную инфекцию, какую-то ржавчину — не смотрите на меня так, мистер Йенсен, и с вами такое может случиться, особенно на новой планете!

— Я, сэр? Я совсем на вас не смотрел.

— Да неужели? Значит, вы улыбнулись, глядя на анютины глазки?

— Совершенно верно, сэр!

— Хм! Так вот я и говорю, занесли на корабль какую-то ржавчину, и дней через десять мой огород был похож на огород эскимоса — зимой. Я тщательно обработал гидропонические ванны, сделал стерилизацию, все пересадил. Та же ерунда. Инфекция захватила весь корабль — что тут будешь делать! До конца полета мы питались одними консервами и то — экономили как могли. А меня за это заставили есть на камбузе.

вернуться

45

Американский астроном Персиваль Лоуэлл (1855–1916) происходил из талантливой семьи: его брат Эббот Лоуренс Лоуэлл (1856–1943) был известным педагогом и политологом, президентом Гарвардского университета в 1909–1933 годах; сестра Эми Лоуэлл (1874–1925) — известная поэтесса и литературный критик. Сам Персиваль Лоуэлл наиболее известен тем, что первым высказал и до последних дней отстаивал гипотезу об искусственном происхождении открытых в 1877 году итальянским астрономом Джованни Скиапарелли (1835–1910) марсианских каналов.