— Я думаю, что нам еще рано серьезно волноваться. Давайте, немного подождем, и я уверен, что все, в конце концов, будет хорошо… Утро вечера мудренее!..

Но старая пословица не оправдалась. События, которые произошли утром, казалось, напрочь перечеркнули все планы увеселительного круиза, и теперь только одно чувство завладело умами людей — страх перед будущим, которое вдруг стало абсолютно непредсказуемым…

А началось все в кают-компании во время завтрака, когда мелодичная музыка, тихо, ненавязчиво звучавшая из скрытых динамиков, вдруг смолкла, и через некоторое время раздался странный голос, как будто говорили через носовой платок:

— Дамы и господа! Считаю своим долгом предупредить вас о следующем. Смерть одного из гостей, а также два последующих сердечных приступа, естественно, не являются случайностью. Просто считайте, что началась довольно забавная игра. О ее цели и правилах вы узнаете чуть позднее. Смею вас уверить, что будет весело, по-настоящему весело… И последнее. Это относится к экипажу и к организаторам круиза. Ни в коем случае не пытайтесь изменить курс подводной лодки. Если вы вдруг захотите вернуться назад, то пострадают все. Мне никого не хочется пугать, но боюсь, что в живых останутся лишь те, кому повезет. Приятного путешествия, господа!..

Обеды, несмотря ни на что, были по-прежнему вкусны и, я бы сказал, ошеломляющи по подбору блюд.

Когда втроем — я, Рябинина и Сюткин — мы вошли в кают-компанию, чтобы в первую очередь утолить чувство звериного голода, который обуял нас на почве всех переживаний, в помещении царило напряжение, видимое невооруженным глазом. Казалось, оно было разлито в воздухе. Сначала я это отнес к моей излишней эмоциональности — мне пришлось пережить ту еще ночь — но, приглядевшись к окружающим повнимательнее, я понял, что обстановка действительно наэлектризована до предела.

Никогда в жизни не видел столько смертельно перепуганных людей в одном месте.

Рябинина, кажется, испытывала схожие чувства. Один Костя, наверное, пребывал в том состоянии, когда сначала нужно утолить одну, но пламенную страсть, я имею в виду его голод, а уж потом обращать внимание на остальные глупости. Поэтому, не успев даже войти в помещение, он завертел головой и, увидев наш столик, который к этому времени оставался единственным свободным, уверенно зашагал в его сторону.

Взгляды присутствующих были обращены к нам. Я слегка поежился и, решив пока ничего не предпринимать и ни о чем не расспрашивать, демонстративно взял Рябинину за локоток и повел ее к нашему столику. Тот факт, что она не отдернула руку, говорил о ее по меньшей мере смятении.

Вечер предыдущего дня закончился так бурно, так неожиданно, что автоматически стал одним из тех, которые называют незабываемыми.

Конечно, я зело удивился, увидев в проеме двери медсанчасти доблестного фотографа Константина Сюткина, но самое смешное в том, что не прошло и минуты, как я полностью забыл о его существовании. Сдав, наконец, потерявшую сознание женщину врачу из рук в руки, я, кажется, постоял с Туровским и даже закурил, хотя до этого несколько лет воздерживался от этой пагубной привычки.

Интересная вещь психология! Кто мне эта дама? Можно сказать, посторонняя женщина во всех отношениях. Что я, так сильно разволновался, что ли, что даже закурил? Вовсе нет. Мне просто вдруг так стало жалко этого директора Туровского, что захотелось ему помочь. Очень уж нелепо он выглядел со своими трясущимися руками, когда пытался достать из пачки сигареты. И закурил я, по существу, — из солидарности.

Сделав первую затяжку, я понял, чего мне не хватало последнее время. Наверное, мне нужно было расстроиться из-за того, что я не выдержал и сделал ее, эту первую затяжку. Но если это и произошло, если я и пожалел о чем-то, то только о шести с лишним годах, проведенных без этого облегчающего и расслабляющего дыма, — и пусть на меня ополчатся все медики мира.

Помню еще какую-то бабу, с разбега заехавшую мне в живот, с которой я автоматически начал шутить шутками Сергея Довлатова, моего любимейшего писателя. Но если в ту минуту он за мной наблюдал, то, наверное, перевернулся в гробу от стыда.

Так или иначе, о Сюткине я вспомнил только тогда, когда уже подходил к двери своей каюты, — и то только потому, что услышал его голос.

— Спасибо, не хочу, — сказал Костя.

Я открыл дверь и встал на пороге, как статуя командора.

— Если вы о кофе, — сказал я, — то мне он будет в самый раз.

— Лапшин! — проговорила Рябинина, делая большие глаза. — Ты куришь?

В пальцах у меня все еще дымилась сигарета.

— Вы удивительно наблюдательны, — заметил я, кивая головой. — Но в голосе вашем чувствуется претензия. Или я ошибаюсь?

— Тебя что, так расстроило это происшествие? — с интересом смотрела на меня Рябинина.

— Тебе пора поменять место работы, — сообщил я ей. — Примитивность изложения и подачи материала твоей газеты влияют на твои способности мыслить прямо пропорционально.

— Пропорционально чему? — удивилась она.

Я сам запутался, но, чтобы не привлекать к этому факту излишнего внимания, просто сказал:

— Слушай, курю, да?

Костя вмешался:

— Хорошие сигареты, между прочим, иногда даже полезны — расслабляют.

— Ну, ты нам зубки-то не заговаривай, — перешел я, наконец, к делу. — Раскалывайся, подлюка.

— Лапшин! — возмущенно воскликнула Рябинина, за что моментально получила справедливое возмездие.

— А вы бы, гражданочка, вообще помолчали, — как можно насмешливее сказал я ей. — Вас, можно сказать, здесь не стояло, так что сидите и не трепыхайтесь. А то вот позову здешних блюстителей порядка и пожалуюсь, что вы здесь находитесь незаконно. С неким Левой Яйциным вы уже встречались, могу устроить еще одно рандеву.

Не зная, что от меня ждать, она испуганно замолчала, косясь на дымившуюся у меня в руке сигарету. Я сделал глубокую затяжку и, наслаждаясь положением и дымом, пошло пустил струю дыма в потолок.

— Нуте-с, голуби, — проворковал я. — Давайте посмотрим, что мы имеем.

— Я все объясню, — сказал Сюткин.

Я внимательно посмотрел на него. Не такой он был человек, чтобы оправдываться. В повседневной жизни он, конечно, был более мягок, чем требовалось, но если он что-то делал, то это было стопроцентно продуманное решение, а решений своих он не менял никогда, за что и пользовался моим вполне заслуженным уважением. Мне всегда хотелось быть чуточку на него похожим, чтобы на такую же чуточку побольше себя уважать, но что-то всегда мешало мне проявить к себе благородную требовательность, а именно этим похвальным качеством и обладал Костя Сюткин.

— Ну-ну, — с интересом процедил я.

Оказалось, что Илья Блудов, врач этой шарашкиной конторы под названием «Заря», был когда-то одноклассником Кости. Они встретились за час до отплытия, случайно встретились, но именно эту случайность Сюткин воспринял как добрый знак и решился, наконец, на то, над чем непрерывно думал в течение последнего часа, предшествовавшего этой исторической встрече, именно за час до нее он встретил Рябинину и мучительно теперь размышлял своими пьяными мозгами, каким образом он смог бы ей помочь раздобыть аккредитацию на подлодку.

Остальное, как говорится, было делом техники. Они обнялись с Блудовым, облобызались, вспомнили время, когда сидели за одной партой. Костя поведал ему свою проблему, и тот походя, легко и играючи решил ее. Так легко решить проблему мог только хорошо пьющий человек, и Сюткин возрадовался. Он отдал Рябининой свою аккредитацию, рассказал о Блудове, вернулся к однокласснику и хорошенько с ним добавил.

Очнулся он в медсанчасти «Зари» на следующий день с невыносимой головной болью.