— Ну и что? — смотрел на меня Сюткин.

— Я же говорю — женщина писала, — снова вскинулась Рябинина.

— Не обязательно, — покачал я головой. — Это мог быть и мужчина. Но кое-что отличает его от, допустим, Кости и меня.

— Что? — спросил Костя.

Рябинина выжидающе на меня смотрела — говори, мол, не томи душу.

— Тот, кто писал этот текст, — заявил я, — можно сказать, не мужчина и не женщина.

— Как это? — подняла Рябинина бровь.

— Вот так, — твердо говорил я. — Он — Игрок. Игрок с большой буквы. Он не воспринимает жизнь без игры. В старину таких людей называли авантюристами.

Через некоторое время три авантюриста вошли в зал развлечений «Нирвана».

А как еще можно назвать людей, которые вознамерились обнаружить преступника исключительно визуальным способом, то есть смотреть на тех, кто играет, и выбирать, кто из них может быть потенциальным преступником? Предприятие, заранее обреченное на неуспех.

То есть — авантюра.

Но что-то, согласитесь, в этом было. Во всяком случае это лучше, чем гадать на кофейной гуще.

Едва я снова увидел пассажиров, которые бессмысленно, на первый взгляд, толпились в этой осточертевшей мне «Нирване», я понял, что и пяти минут здесь не выдержу.

— Послушайте, — сказал я, — вы посмотрите тут, ладно? А я пойду поброжу. Мне нужно кое-что обдумать.

— Куда ты? — спросила Рябинина.

— Не знаю, — честно ответил я. — Но мне надо.

Надеюсь, сказано это было достаточно твердым голосом, потому что спорить она не стала. Только пожала плечами и отвернулась.

Я мигнул Сюткину и вышел на зала. Спиной я чувствовал, как он недоуменно смотрит мне вслед. Его проблемы.

Я действительно не имел какой-то конкретной цели. Просто меня чуть не стошнило, когда я увидел эту толпу. Ну что такое, в самом деле! Каюта — «Нирвана», каюта — «Нирвана»! И никаких развлечений!

Рябинина удостоила меня внимания — это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что не люблю, когда хорошенькие женщины долго на меня дуются, даже если они и правы. Вернее, тем более, если они правы. А плохо, потому что она может начать свою волынку сначала, а я к этому, мягко говоря, не готов и вряд ли когда-нибудь готов буду. Не хочу я их браков. Как говорил мой незабвенный друг Серега Истомин, хорошее дело браком не назовут.

Итак… Что мы имеем? Труп, пару сердечных приступов, дурацкое объявление на всю подводную лодку и толпу обуянных ужасом пассажиров. Кому это надо?

Стоп, Лапшин, ты о чем-то подумал, но эта ситуация с Рябининой не дает тебе сосредоточиться. Остановись, подумай серьезно, что-то такое ты нащупал.

Мне действительно не давала покоя какая-то мысль, точнее, даже не мысль, а воспоминание о ней. Будто промелькнуло что-то и тут же исчезло в глубинах сознания. Что-то неуловимое, легкое, воздушное.

А может быть вполне, что это было грубое, тяжелое, материальное, но ты забыл, Лапшин, потому что ты Лапшин, и этим все сказано. Рябинина может тебе развить эту тему, если ты, конечно, захочешь ее об этом спросить.

Ну ладно. Пойдем с другого конца. Итак, мы знаем, что один из самых ярых игроков этой лодки — это Петр Петрович Петух. Личность во многом замечательная. Проиграл больше двадцати тысяч долларов — не хило для одного вечера.

Мог бы он стоять за всем этим? Не факт, как говорит Костя Сюткин, не факт. Но подумать стоит.

Зачем ему поднимать панику на лодке, которая, в сущности, принадлежит ему и его людям? Чтобы взять пробы грунта? Смешно. Похож он на маньяка? Если он псих, то явно в другой области. Похож он на игрока? Разумеется, если проигрывает по двадцать тысяч баксов и даже больше. Но это эпизод в его жизни. Он, кажется, просто перенервничал. Поругался с командиром, с Туровским, лодка его получила повреждение, вот он и запсиховал. Рулетка вообще-то неплохо снимает напряжение, вот он и пошел играть, и проиграл, он же не профессиональный игрок.

Я чувствовал, что хожу вокруг и около, что еще немного, и я приближусь к чему-то такому, после чего отгадка будет видна как на ладони, но мне не хватало, все время чего-то не хватало. Может быть, одного звена в этой цепи, может быть, двух, может, нескольких.

А может, Лапшин, ты не ту цепочку рассматриваешь, а? Может быть, тебе нужно с другого конца попробовать?

В расстроенных чувствах я вернулся в «Нирвану».

— Ну? — бросился ко мне Костя. — Что?

— Что? — удивился я.

— Нашел?

— Кого?

— Как — кого? — смотрел он на меня своими по-детски открытым взором. — Убийцу!

Нормально, да?

— Ах, — убийцу, — протянул я. — Нет, не нашел. Он вышел куда-то.

— Кто вышел? — не понял Костя.

— Убийца, — невинно смотрел я на него.

— Куда вышел?

— Не знаю, — пожал я плечами, — покурить, наверное.

Только сейчас до него дошло, что над ним откровенно смеются.

— Веселишься? — ухмыляясь, спросил он.

— Причитаю, — ответил я. — Пошел ты к Аллаху со своими расспросами. За кого ты меня принимаешь? Отошел, прикинул кое-что к носу, вернулся и указал перстом: вот он. Что я тебе — Вий?

— Ладно, не злись.

Я кивнул.

— Где мисс Марпл?

— В смысле Рябинина? — переспросил он и мотнул головой в сторону рулетки, — там. Следит.

— Понятно. На боевом посту, значит?

— Вроде, — снова ухмыльнулся Костя.

— Одобряю, — кивнул я. — Вечером сверим наши наблюдения.

Еще некоторое время я все-таки походил, присматриваясь к игравшим, но ничего такого экстраординарного не видел. Люди как люди. Играют и играют. И в подавляющем большинстве своем — проигрывают. Причем немалые, нужно сказать, суммы. Безумие какое-то.

Безумие.

— Ну что? — сказал я, когда под утро мы вернулись в каюту. Какие будут мнения?

Рябинина лежала на кровати и взглядом изучала потолок. Костя помолчал, а потом сказал:

— Лично я ничего не понял. Можно подумать на всех без исключения. Все они ради сотни баксов и убьют, и мать продадут.

— Костя, — поморщился я. — Без эмоций, пожалуйста. Только факты.

— Да какие факты?! — возмутился он. — Какие могут быть факты? Я никогда в жизни не видел в одном месте столько отвратительных харь. Даже если кто и спокоен, все равно, если последить за ним, видно, как он переживает. Переживать из-за денег — непристойно!

Я даже ахнул.

— Эва! — проговорил я. — А зарплату свою в фонд помощи беженцам не пробовал отдавать?

— Это разные вещи.

— А когда месяцами выплаты задерживали — не переживал, что ли, бессребреник ты наш?

— Не передергивай, Гриша, — как-то беззащитно попросил Костя, и мне стало стыдно.

Он был искренен в своем негодовании, я первый кто должен был это понять.

— Ну хорошо, — сказал я и обратился к Рябининой. — Ну, а что скажет уважаемая сыщица?

Все так же глядя в потолок и не меняя выражения лица, Рябинина произнесла:

— Гасите свет. Спать хочется.

Все было без изменений до той самой поры, пока не объявились эти открытки.

Туровский уже просто смеялся.

— Нет, это же верх безвкусицы! — восклицал он. — Да еще с Новым годом поздравляет! Что за мудака земля носит, а?

— Не земля, а лодка, — возразил я ему.

— Один хрен — мудак! — махнул рукой Туровский.

Я зашел к нему в каюту, чтобы спросить, что он думает об этих открытках, которые получили Вероника с Вячеславом Сергеевичем, Абдулов и Блудов. Последний рассказал об этом Косте, а тот — нам с Рябининой.

— Ну, что ты думаешь об этом? — спрашивал я распорядительного директора.

— А что мне об этом думать? — вздыхал тот. — Ничего я не хочу об этом думать. Я не я и лодка не моя. Слышал, что власть переменилась?

— Максим, — пытался я его как-то урезонить. — У кого лежали эти открытки? Я так понимаю, что это те самые открытки, которыми вы в числе прочих подарков хотели поздравлять участников круиза. Я прав?