— Лапшин? Вы ко мне?

— Нет, — съязвил я, — к Галочке. То есть к вашей жене. Что это она на работе? Я думал, ей положен декретный отпуск.

Павел Степанович вздохнул.

— Не лезьте в чужую семейную жизнь, Лапшин, — сказал он мне. — Что у вас?

Не говоря ни слова, я протянул ему фотографии, предварительно вынув их из конверта.

Некоторое время в кабинете стояла мертвая тишина. Наконец он нарушил ее, причем таким замогильным голосом, что я вздрогнул:

— Вы с ума сошли, Лапшин?

— А что такое? — невинно поинтересовался я.

— Что вы мне суете?! — разгневанно говорил со мной шеф.

— Фотографии, — безмятежно отвечал я, потому что не так-то легко меня запугать.

— И что я должен с ними делать?!

— Публиковать, естественно.

— Как?! — заорал он на меня. — Как публиковать?! Взять и просто так опубликовать? А текст кто будет писать — Пушкин?

Только теперь до меня дошло, что, собственно, хотел от меня мой немыслимый шеф.

— Я еще не совсем представляю себе, что напишу, — оправдывался я. — Мне просто хотелось застолбить подвал для завтрашнего выпуска.

— Я бы вам и полосу на это дело отдал, — проворчал Павел Степанович. — Но ведь вы… Послушайте, Лапшин, мне наплевать, откуда у вас эти снимки, целее буду, если ничего не буду знать, у меня ребенок скоро родится…

— Я в курсе, — вставил я.

— Но вы-то! — прогремел он. — Вы-то должны понимать, что этот текст должен немедленно идти в номер, вы же профессионал, вашу мать, что же вы мне подносите половину материала! Где текст, я вас спрашиваю?!

— Вчера Сюткин подорвался на бомбе, — перебил я его в надежде, что это поможет ему заткнуться.

Он и вправду ошеломленно на меня уставился, давая мне спасительную передышку.

— Вы хотите сказать, что это как-то связано? — медленно до него начало что-то доходить.

— Именно, — кивнул я. — Костя лежит в больнице. Мне нужно срочно его увидеть и, если удастся, поговорить с ним.

Казалось, что он сейчас лопнет от злости.

— Так что же вы здесь делаете?! — снова заорал он. — Вы думаете, я тут скучаю без вас?

— Что вы! — усмехнулся я. — Я вообще подозреваю, что вы вспоминаете обо мне, только когда я вхожу в ваш кабинет. Я же говорю, что предупредить вас хотел. И заодно застолбить подвал.

— Если через минуту вы еще будете находиться в моем кабинете, Лапшин, я вас убью, — сказал он. — ВОН!!! И чтоб через три часа, максимум через четыре, текст лежал передо мной! Ясно!

— Более чем, — ответил я и как можно быстрее ретировался из кабинета.

Галочка смотрела на меня осуждающе:

— Опять вы ему на нервы действуете, Лапшин? — вздохнула она.

— Это еще нужно хорошенько подумать — кто кому, — заметил я. — Чем вы его кормите, Галочка? Пусть переходит на молочное. Он уже на людей бросается.

Рябинина сидела на прежнем месте в прежней позе. Приятно, черт возьми, когда тебя ждет женщина. Есть в этом что-то от Вечности.

— Наконец-то! — встала она. — Застолбил подвальчик?

Она даже словами моими выражается. Ладно, Лапшин, угомонись. Просто она тоже журналист, причем ничуть не хуже тебя.

Может быть, даже и лучше.

— Все в порядке, — сказал я. — Едем к Косте.

По дороге в больницу я рассказал ей о визите в мою квартиру таинственного незнакомца.

— Не надо было мне уходить вчера, — вздохнула она. — Глупо получилось.

— Не знаю, — с сомнением покачал я головой. — Может быть, при тебе он ничего бы не сказал. Может быть, он ошивался где-нибудь поблизости и ждал, пока ты уйдешь.

Рябинина посмотрела на меня как на больного и снова вздохнула:

— Лапшин! — сказала она как тупому. — Но ведь именно об этом я и говорю. Не уйди я — не лез бы ты в эту кашу. Ты что, не знал, что у Президентов бывают двойники?

— Знать-то знал, — ответил я. — Но доказательств до сей поры у меня не было.

В приемном покое больницы нас долго не хотели вводить в курс дел по поводу состояния больного Сюткина. В итоге мне пришлось пригрозить, что сопровождающая меня популярная журналистка Юлия Рябинина разделает под орех всю их шарашкину контору, если они немедленно не свяжут нас хотя бы с лечащим врачом Константина Сюткина.

Через пять минут мы уже разговаривали непосредственно с самим врачом.

Выглядел он удивительно: белоснежно чистый халат, застегнутый на одну пуговицу, и грязный засаленный колпак на голове.

— Состояние больного Сюткина тяжелое, — уныло сообщал он. — Больной находится в коме. Посещения запрещены.

— А увидеть его можно? — спросила Рябинина.

Врач отрицательно покачал головой. Смотреть на него было тяжело. Казалось, он сам нуждается в помощи.

— Что это вы так плохо выглядите? — спросил я его. — Переживаете чужую боль как свою?

Он бросил в мою сторону быстрый взгляд и ответил:

— Может быть, вас это удивит, но это действительно так. Просто мне надоели посещения. Больной в бессознательном состоянии, а около него кто только не крутится! Пресса, милиция, еще черт знает кто!

— Кто? — быстро спросил я.

— Что — кто? — удивленно посмотрел он на меня. — Я же говорю: пресса, милиция.

— А еще кто? — напомнил я ему. — Ну, вы сами говорите: «еще черт знает кто»… Вот я и спрашиваю — кто?

— До свидания, — заторопился он. — У меня, знаете ли, не один больной Сюткин. Честь имею!

— Подождите, доктор! — остановил я его.

Он обернулся.

— Что еще?

— А что это вы только на одну пуговицу застегиваетесь? — спросил я. — Времени нет? А колпак почему не постираете?

Он долго смотрел на меня, пытаясь понять, причем здесь его колпак, а потом пожал плечами и сказал:

— До свидания, — и засим удалился.

— Куда ты теперь? — спросила меня Рябинина, как только мы с ней вышли из больницы на улицу.

— В редакцию, — ответил я. — Материал писать. Завтра покупай «Российскую молодежную».

— Вот еще, — усмехнулась она. — Вечером будешь дома?

— Надеюсь.

— Я приеду.

— Что мне тебе сказать на это? Ура.

— И на том спасибо, — сказала она мне.

При входе в редакцию охранник сообщил мне:

— Павел Степанович приказал, как только вы явитесь, сказать вам, что он ждет вас в своем кабинете.

Я взглянул на часы. У меня было еще как минимум два часа. Что он горячку порет? Да и то сказать, материал уж больно горячий.

Я прошел через все коридоры и дошел до его кабинета. В предбаннике меня, естественно, встретила Галочка.

— Слава Боту! — вздохнула она, увидев меня. — Павел Степанович ждет вас.

— Галочка, вы меня пугаете, — сказал я ей. — Совсем недавно при моем появлении вы упоминали черта. С чего вдруг такая переоценка ценностей?

— Павел Степанович ждет вас, — повторила она и уткнулась в свои бумаги.

Я кивнул и вошел в кабинет.

Меня ждали.

Напротив шефа в кресле для посетителей сидел незнакомый мне мужчина.

— Вызывали, Павел Степанович?

Шеф отвел глаза от своего гостя и перевел их на меня.

— А, Лапшин, — сказал он слишком индифферентным голосом. — Вызывал. Знакомьтесь.

Едва моя фамилия прозвучала, как гость Павла Степановича медленно поднялся со своего места и посмотрел на меня. Это был молодой мужчина с холодными серыми глазами.

— Знакомьтесь, — повторил Павел Степанович. — Лапшин, наш сотрудник. А это — Васильев Иван Альбертович. Из службы безопасности.

Помню, я подивился его причудливому имени-отчеству. Но только мельком.

Молодой человек шагнул в мою сторону.

— Здравствуйте, Григорий Иванович, — сказал он мне, протягивая руку.

Я понял, что материал в завтрашний номер не пойдет. Но я и представить себе не мог, как многого я еще не понимал.

Конечно же, была инструкция, и, конечно же, Борис Николаевич про нее забыл…