Почувствовав резкий болезненный укол, Борис Николаевич дернулся и потерял сознание. Но лишь на мгновение.

— Готово? — спросил Антон Ильич.

— Да…

— Ну-ка… — Он ударил несколько раз по щекам лежащего, и Борис Николаевич легко открыл глаза. — Встать можешь?

Борис Николаевич кивнул. Он хотел что-то сказать, но вдруг почувствовал, что не может произнести ни слова. И, странное дело, от этого не возникло чувство тревоги, нет, вовсе нет. Наоборот — легкость, желание подчиняться. Кому? Антону Ильичу, кому же еще. Теперь он — его господин, а Борис Николаевич — его верный и преданный раб…

— Встать! — приказал Антон Ильич.

Борис Николаевич легко поднялся на ноги. Тело слушалось его великолепно, словно и не было тех томительных, бесконечных минут, когда он валялся на полу.

— Подними руку! — последовала вторая команда.

Борис Николаевич подчинился.

— Вторую. Теперь — присядь. Встань. Сядь. Закрой глаза…

Борис Николаевич с радостью повиновался. Он был рад, что ему приказывают. Он хотел, чтобы ему приказывали. Он стремился подчиняться. Он…

— Неплохо, — удовлетворенно заметил Антон Ильич.

Чекисты кивнули. Молодой незаметно вытер вспотевший лоб. Лишь бы Антон Ильич не отразил в рапорте, что они так долго возились с обычным «нормативом».

— Не бойтесь, — заметил Антон Ильич, словно подслушал его мысли. — Я не скажу начальству, что вы возились, как мокрые курицы… — он неожиданно нахмурился и добавил пару непечатных слов. — Все! Замяли. Теперь — на улицу, и ждите нас!

Кивнув, несколько смущенные чекисты испарились.

— Слушай меня внимательно, — обратился Антон Ильич к зомбированному Борису Николаевичу. — Чтобы не случилось, ты должен слушаться меня одного… Повтори!

Борис Николаевич с охотой, бездумно повторил.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Антон Ильич. — Сейчас мы выйдем из клуба. Ни с кем по пути не общаться, на вопросы и приветствия не отвечать. Ясно?

— Ясно! — четко, по-военному повторил Борис Николаевич, теперь каждая клеточка его организма хотела лишь одного — с радостью подчиняться Антону Ильичу.

— Замечательно! Мы пойдем следующим маршрутом, запоминай…

Через несколько минут ничего не соображающего Бориса Николаевича благополучно вывели из клуба «Пьерро» и усадили в специальный «рафик». Дверцы захлопнулись, машина резко взяла с места и, сделав полукруг, скрылась за поворотом. Охранники клуба никак не отреагировали на это происшествие — да и какое это, честно говоря, происшествие: просто вывели человека друзья, посадили в машину и уехали. Так, по крайней мере, выглядело со стороны.

Да, было, все было…

Возвращаясь из цепких объятий прошлого, Борис Николаевич вздохнул. Он вдруг обнаружил, что стоит возле окна, уткнувшись лбом в прохладное стекло, и бездумно смотрит на кирпичную кладку.

«Русская кладка. Три обычных кирпича. Затем — тычковый. И вновь три обычных…»

Увезли. Как березовую чурку увезли. Как Буратино безмозглого… Впрочем, почему «чурка»? Сам вышел, сам сел да еще и улыбался, наверное. Вот чекисты повеселились-то! Хотя нет. Вряд ли. Слишком ответственным было задание. Не посмели бы…

Последняя мысль неожиданно развеселила Бориса Николаевича. Еще как посмели бы! Это же Россия, а не какая-нибудь там Германия. Не просто развеселились, а еще бы напились по этому поводу. И не в одном месте, и не в двух… Он вдруг вспомнил, как читал в одной из газет… это в какой же?.. нет, запамятовал, ну, да ж ладно, не в этом суть дела. Так вот, случилось это происшествие в одном небольшом городке. Обнаружили школьники, что на территории школы находится авиационная бомба, старая, еще времен войны. Об опасной находке сразу же сообщили саперам, а учителя, тем временем, собственными силами эвакуировали из классов всех учеников. Эвакуировали и ждут, когда же приедут саперы. А тех все нет и нет. Все нет и нет! Час прошел, другой, третий… Прошел день. Начался второй. К концу второго дня саперы все же прибыли. Долго ругались, не зная, с какого бока подступиться к находке. Так и не разминировав, то есть не обезопасив бомбу, решили отвезти ее за город и взорвать. Повезли. И почти тотчас угодили в аварию. Только чудом бомба не взорвалась, когда грузовик горе-саперов на немалой (почему?) скорости влетел в пассажирский (!!!) автобус. Тут, конечно же, ГАИ, ВАИ и прочие любители жареного в виде зловредных журналистов. В конце концов, общими усилиями удалось довезти опасную находку до полигона и там ее взорвать. Да и то, изрядно помучавшись, так как вдруг пошел дождь, и эта самая проклятая бомба все никак не желала взрываться по-человечески. А если к этому добавить, что бомба оказалась, естественно, нашей, родной, отечественной, а не немецкой, то объяснение всему приключившемуся только в одном слове — Россия-матушка.

Борис Николаевич захохотал.

— Вам весело? — раздался знакомый голос из динамиков.

Борис Николаевич машинально кивнул, вытирая выступившие слезы.

— Это хорошо, что у вас поднялось настроение, — продолжил голос, и в его странной металлической интонации неожиданно послышались нотки сочувствия, — а то мы уже начали опасаться… — но чего именно опасаться, голос уточнять не стал, выдержал короткую паузу и вновь продолжил уже обычным тоном: — Конечно, понять вас можно, Борис Николаевич, но и вы нас, грешных, поймите правильно… — и тут голос начал (уже в который раз!) долго и подробно, но без лишних фактов и намеков, объяснять, что они все вместе выполняют ответственное правительственное задание и что успех этого задания, естественно, успешно выполненного (это голос подчеркнул несколько раз), зависит во многом от состояния самого Бориса Николаевича и только от него, а не от искусства врачей, например…

Голос затянул свою обычную «песню», подумалось Борису Николаевичу. Вспышка неожиданного веселья прошла, словно организм разрядился, сбрасывая с себя очередную порцию нервного напряжения. А ведь точно — порция напряжения, именно так! За день (имеется в виду любой предыдущий день этого долгого и довольно странного заточения) Борис Николаевич, незаметно для себя, «заряжался» настолько, что обязательно требовалась разрядка, и ночи в последнее время не стало хватать. Раньше — постой, когда же?.. ну да, еще в том году! — ему хватало этих нескольких ночных часов, и утром он вновь просыпался бодрым, готовым к любым испытаниям, к любым неприятностям, если они, конечно же, не дай Бог, вдруг появятся.

Испытания! Какие, к черту, испытания… Борис Николаевич мысленно сплюнул на чистый пол. Вид тщательно убранной комнаты несколько успокоил его, и он вдруг подумал, что никогда не видел тех, кто здесь занимается уборкой. Интересно, это мужчины или женщины? А может быть, целые команды — сменные, со своим негласным уставом, с дикими правилами.

— А вот скажите мне, — неожиданно для себя перебил голос Борис Николаевич, — люди, которые убирают мою комнату, это мужчины или женщины?

Возникла пауза. Казалось, голос поперхнулся от столь каверзного вопроса.

— Я что-то не то спросил? — вежливо поинтересовался Борис Николаевич. — Только вы не думайте, пожалуйста, что я пытаюсь кого-нибудь подколоть… — Он не выдержал и улыбнулся, совершенно не думая о том, что телеглаза тотчас отметили на экранах мониторов эту кривую усмешку. — Мне это и в самом деле интересно.

Наконец голос пришел в себя.

— А почему это вас вдруг заинтересовало, Борис Николаевич? — почти задушевно спросил голос.

— Простое любопытство, знаете ли…

— Нет, Борис Николаевич, вы уж, батенька, признавайтесь! — засмеялся голос, но как-то нехорошо, с плохо скрываемым раздражением. — Как говорится, колись, брат, колись, вынимай камень из-за пазухи!..

Борис Николаевич нахмурился.

Врезать что ли им? И ничего они мне не сделают. Ситуация не та. Столько денег угробить, для того чтобы…

— Сейчас расколюсь, — спокойно начал Борис Николаевич и стал рассказывать о том, что он думает по поводу специально подготовленных команд глухонемых (!) карликов (!!) да к тому же кастратов (!!!), которые назначаются или тщательно отбираются из значительных кадров ФСБ — наверняка есть такие кадры, ну как же не быть, без кадров никак нельзя, как же без кадров, кадры решают все!.. — чтобы достойно выполнить одну-единственную, но очень (очень-очень-очень!) важную для всего государства задачу: убрать комнату Бориса Николаевича, пока он изволит отсутствовать по государевым делам…