– Я был не прав.

От услышанного сердце совершает кульбит. Вадим признается, что ошибся? В любом случае, это ничего не меняет, но… что он имеет в виду?

– Вдруг понял, что тест подделка?

Теперь он прищуривается и качает головой:

– Тест тут ни при чем. Я не должен был отдаляться от детей несмотря ни на что. Но у меня есть, хоть и не достойное, но оправдание.

– Не утруждай себя. Я все понимаю.

Усмехаюсь.

– Понимаешь?

– Знаешь, я не думала, что подобное случится со мной. Что человек, который утверждал, будто я и дети для него самое важное, вдруг станет безразличен. Нет, – я останавливаю его, поднимая ладонь, – речь не обо мне. А об Артеме и Арише. Я понимаю, это у нас, женщин, безусловная любовь к детям в крови, а ты… ты наверняка был просто гостем в их жизни. Возможно, ты пытался их полюбить, но раз так просто отказался, значит… значит, не смог. Нельзя просто так из головы выкинуть то, что было важно. Забыть. Значит, Федя и Злата… всегда были дороже.

– Лиза, – вздыхает Соколовский. Он трет переносится и опирается о стол локтями. А когда снова поднимает взгляд, становится сложнее дышать. – Есть то… чего ты не знаешь.

Мозг поплыл в новых отношениях? Злата запудрила? Как же, я прекрасно это понимаю. Никаких новостей.

– И что же?

Вадим медлит. Я не знаю, что он хочет мне рассказать. И признаться, считаю, что оправданий тут быть не может. Все предельно ясно – детей от любимой женщины мужчины не отвергают. В нашей ситуации, таким ребенком является Федя. А мои… мои дети, которые, конечно, еще и Вадима, вдруг становятся обузой для него.

Может, сейчас у Вадима и просыпается совесть, но не все можно исправить. Слова уже сказаны, время упущено. Дети, возможно, и забудут нюансы, даже Артем смягчится, он ребенок, которому отец нужен, и все со временем сгладится, а вот я нет. Я не забуду.

– Я говорил тебе, что попал в аварию.

– Говорил, – киваю. – Но, если ты и собирался… успеть нас остановить, – осекаюсь. Воспоминания по новой закручивают вихрь в груди. То, что Соколовский не хотел нас отпускать, снова бьет по самому болезненному. Не хотел бы – не отпустил. Вернул. Мы не в каменном веке, есть телефоны, видеосвязь. Поезда.

Но Вадим стал холоден.

А значит, все правильно. Нам было не по пути.

– Кое-что произошло, помимо самой аварии, Лиза, – добавляет Вадим, вырывая меня из мыслей. Он так это произносит, что по коже бежит мороз. – Именно поэтому я забыл то, что было важно.

Не по себе становится, но я выпрямляюсь, отгоняя охватывающее беспокойство:

– Если бы ты хотел, тебя бы не остановили обстоятельства.

Вадим смотрит так пристально, что в груди лишь разрастается беспокойство. Мне, правда, не понять, как можно забыть своих детей, поэтому ни одна его отговорка не может быть оправданием. И все же, я жду хоть какое-то объяснение.

Но только, боюсь, оно меня совершенно не порадует. Почему он молчит?

– Зачем ты уехала, Лиза? – задает вместо объяснений вопрос, который тут же переносит меня в прошлое.

Тяжесть в сердце, боль предательства.

Вадим мне изменил.

Изменил в тот момент, когда мы были на грани.

И в как вишенка на торте – Федя. Осознание, давящее на виски многолетней ложью – у моего мужа сын от моей подруги. Это то, что не вычеркнешь, не переступишь. А принять не получалось.

Разве этого недостаточно?

– Я не выдержала, Вадим. Ты обещал, что все исправишь… – запинаюсь, на это Вадим сужает глаза. – Но мне нужно было время, чтобы понять, как быть дальше.

Соколовский становится задумчивым.

– Что исправить?

Усмехаюсь. Он даже не скрывает, что ничего исправлять не собирался. Странный разговор. И я не понимаю, чего хочет добиться Вадим.

– Именно. Ничего невозможно было исправить. Поэтому я уехала.

– Допустим. Но ты увезла детей. Сейчас ты обвиняешь меня, что мы с ними отдалились. Но ты сознательно их увезла. Почему?

Я хмурюсь. Если он считает это отговоркой, то это низко. Переложить ответственность на меня очень удобно, чтобы умыть руки. И все же, как бы это ни звучало, не дает покоя мысль – есть что-то еще. В тоне Вадима нет обвинительных нот, тогда почему такой вопрос вообще звучит?

Как будто он действительно не понимает.

– Я все тебе писала в том письме. Дело ведь не в них, мы уезжали на месяц, два… мы бы вернулись, но…

– Но? Ты забеременела от другого, и планы поменялись?

Я забеременела от тебя! Но тебе и Ариша с Артемом стали чужими!

– Какая разница, Вадим? Я поняла, что мы не нужны тебе. Так ясно? Может, это было глупо, только я другой реакции ожидала, когда покидала город, – опускаю глаза, чтобы скрыть подступающие эмоции. Их Вадиму видеть не нужно. Делаю глубокий вдох, немного отпускает. – И все же, я поступила правильно. Теперь в этом сомнений нет.

Я нахожу в себе силы взгляд поднять. И теперь свой не отвожу.

– Видимо, в тот день, помимо аварии, – возвращаю Вадиму его же фразу, – кое-что, действительно, произошло. И ты вдруг понял, что любишь Злату…

Снова становится сложно дышать – я обхватываю чашку, чтобы занять руки.

Произносить такую болезненную правду, все равно что собственноручно раздирать едва покрытые коркой раны.

– Лиза, – Вадим вдруг кладет свои ладони, на мои. – Я хочу, чтобы ты знала. Все, что я чувствую к Злате, это совсем…

– Не нужно. Пожалуйста, не нужно, – отрезаю любую возможность подобраться к моему сердцу. Он терзает меня, я не могу так. Не выдержу. Поэтому повторяю: – Сейчас это не важно. У меня есть Руслан. А у тебя семья.

Вадим умолкает, он гладит большими пальцами мои руки, от этого жеста все внутри в тугой узел скручивается. Он раньше так делал.

– У вас серьезно? Ты любишь его, Лиза?

Сердце стучит у горла. Зачем он спрашивает? Как будто ответ на этот вопрос и есть решающий.

Достаточно лишь кивнуть, но даже вот так соврать не получается.

– Ответь, Лиза. Мне важно это знать.

У Вадима вдруг звонит телефон, он не поднимает, продолжая меня взглядом испепелять, но, когда абонент не унимается спустя три неотвеченных, все же тянется к телефону и смотрит на экран. И все же на звонок отвечает.

– Нам пора, – говорит он, завершив разговор.

– Нам?

Я на самом деле рада, что нас прервали. Говорить про Руслана, врать, мне тяжело. Пусть думает, что у нас с ним серьезно. Может, так наконец прекратит меня истязать?

В этот момент в мессенджере приходит сообщение, прочитав которое я сжимаю губы. Алла пишет, что Аксенов срочно собирает всех, причастных к проекту. Она сама присутствовать не сможет, но мне нужно быть обязательно.

– Кажется, нам по пути, – усмехается Вадим. – Могу подвезти.

– Я умею пользоваться такси.

– Брось, Лиза, к чему эта гордость? Во-первых, сейчас пробки и время ожидания такси может превысить допустимое, ты опоздаешь на совещание. А во-вторых, я все равно еду в офис. Или ты боишься?

Смотрит внимательно.

– Я не боюсь, – отвечаю, выдерживая темный взгляд.

И вскоре мы действительно едем в его джипе. Я словно устраиваю сама себе проверку. В самом деле – Бондарев не может быть со мной круглосуточно, а каждый раз шарахаться от Вадима – значит, проявлять слабость, и в конце концов, этот бег сведет меня с ума. К тому же считаю, что Соколовский не станет перегибать.

А я смогу ему противостоять.

Но я ошибаюсь, так ошибаюсь.

И в Вадиме, и в себе.

Когда мы останавливаемся на парковке, скорее тянусь к ремню безопасности, чтобы его отстегнуть. Но замок заклинивает, я дергаю его, как будто решается вопрос о жизни и смерти, но ремень не поддается.

– Надо заменить, – произносит Соколовский, – второй раз заклинивает.

Вадим наклоняется и подтягивает ремень, чтобы он так сильно меня не прижимал, и параллельно жмет на кнопку, пытаясь меня освободить. Но вдруг бросает взгляд на губы, а я застываю.

Нет, нельзя, так близко, снова.

Это катастрофа.