– Даша, как ты со всем справляешься? – говорю без конкретики. В машине Артем, при нем я не могу говорить открыто. Хоть он сейчас нас явно не слышит. – Я с ума схожу просто от того, что боюсь снова окунуться в прошлое. А как ты с этим миришься?

Шумова наверняка меня понимает. Бросает взгляд и смотрит снова на дорогу.

– Не справляюсь, Лиза, – говорит она. Качает головой. – Конечно, я знаю, что ты хотела сказать. О похождениях Дена я уже в курсе. Когда-то надеялась, что мне кажется. Сама оправдания ему придумывала. А потом все поняла. – Она делает паузу. А потом добавляет тише. – Поэтому я хочу развестись. Но есть проблемы.

– Какие?..

– Он меня не отпустит. И давай закроем тему. И так тошно от этого.

– Хорошо, прости.

Надо же как бывает. Меня всегда настораживал Дэн, он из тех, кто нравится женщинам, и подруга всегда выворачивалась наизнанку, чтобы ему соответствовать. Хотя я не понимала, зачем ей это нужно.

Подруга и так красавица. Любой был бы счастлив на месте ее супруга.

Да и потом, разве можно находиться в браке с тем, кому не доверяешь?

А Дашка определенно что-то подозревала.

И вот, выясняется, что она и уйти не может по своей воле.

Больше мы не говорим. А вскоре Шумова высаживает нас у торгового центра. Мы обещаем друг другу обязательно еще созвониться, и она уезжает. А я спешу в развлекательную зону, взяв Артема за руку.

Но он еле ноги переставляет. Что-то недовольно бурчит на мою просьбу «давай, быстрее».

– Ты же сам хотел пиццу, чего плетешься?

Я только сейчас обращаю внимание на Артема. Он выглядит подавлено. И собственное раздражение стихает – становится стыдно. Разглядываю сына, и сердце щемит.

Артем, в принципе, бывает задумчив, но решаю поговорить. Хмурюсь:

– Что-то произошло?

– Нет.

– Артем, ты можешь мне рассказать, если…

– Мама, ничего не произошло!

Вздыхает и поднимает глаза:

– Он сегодня днем не позвонил Арише.

Сразу понимаю, что речь, конечно, о Вадиме.

– Ее это… расстроило?

– Нет. Но я слышал вчера, что он позвонит в обед, но не звонил.

– У него были дела, возможно. Хочешь ему позвонить сам?

– Нет.

– Артем, если у тебя появляется желание общаться с ним...

– Нет, мама, я не хочу. Просто он обещал.

Вздыхаю.

В другое время я бы попыталась снова пробиться, но сегодня ужасно устала. Завтра. Я попытаюсь завтра. Сегодня никакого заряда не хватает от угнетающих новостей.

Комом в горле стоит обида на Соколовского, не отпускает. И к сожалению, сейчас роль заботливой матери дается мне с большим трудом. Я лишь ее изображаю. Довольно поверхностно.

И признаться, даже рада, что мне не приходится участвовать в постановке картины «папа вас очень любит, но он бывает занят».

Только не сегодня.

Не сейчас, когда в голове крутится беседа Соколовского и Аксенова по сотому кругу.

Купив пиццу, мы присоединяемся к Инге и девочкам. Они играют на детских надувных горках. Артем идет на аттракцион, а я присаживаюсь за столик, расположенный тут же.

Девочки визжат, скатываясь с горок, Артем тоже катается. И даже прыгает в мягких кубиках. Но в отличие от девчонок, на его лице нет улыбки.

Не представляю, что будет с детьми, когда они снова разочаруются в отце. Ведь даже сын, пусть и не раскрывает объятия для контакта, но хотя бы некоторые его эмоции я могу считать.

Он рад, что в его жизни снова появился отец. Вот только ему, в отличие от добродушной Ариши, нужно больше подтверждений, что он сам этому отцу нужен.

Надо бы отвлечься, пытаюсь усиленно, но не могу избавиться от навязчивых мыслей,

Что-то не так. Что-то определенно не сходится.

Если бы я просто ушла, если бы не вынужденная встреча с Аксеновым и Вадимом после, я бы так и была уверена, что все услышанное правда.

Тогда к чему был этот участливый взгляд Вадима? Не выходит из головы, как тот противостоял Аксенову из-за меня.

А вдруг не так поняла диалог? Я ведь слышала всего отрывок разговора.

Может, быть это абсурдно, может, как Даша когда-то, всего лишь хочу найти Соколовскому оправдание. Нелепое, дурацкое. Но все же подруга права.

Нам нужно поговорить.

Откровенно поговорить.

И если он мне соврал про свою память, если он полон ненависти ко мне, и все, что ему нужно – Злата и его новая семья, то я это пойму. И приму. Не подслушав за углом, а в глаза взглянув.

Я готова выслушать Вадима, и если увижу, что нужна ему – высказать то, почему болит.

А если подтвердятся мои опасения – так тому и быть. Жизнь продолжается.

Должна сделать это в первую очередь для себя.

И мне больше не нужно куда-то уезжать для понимания, что именно чувствую. Пощечины судьбы и годы самоистязания научили разбираться в самой себе.

Этим отличается та Лиза из прошлого, которая увозила с собой ворох невысказанных обид и… сегодняшняя я.

– Ты чего, Лиз? – хмурится Инга, замечая в моем настрое перемены.

Хочу ответить, но вдруг звонит телефон.

С удивлением бросаю взгляд на экран – там светится имя вызываемого «Аксенов Савелий». Еще не ожидаю большого подвоха и отвечаю на звонок, считая, что у него уточнения по проекту.

Мы же недавно виделись, что могло измениться?

А когда слышу, что именно он говорит, сердце замедляет ритм.

Все вокруг смазанным фоном становится.

Как это выходит из проекта? Один? А Соколовский остается?

Ничего не понимаю.

Я подставила компанию?

Да, Вадим предупреждал, но ведь нет никаких доказательств, что это я.

Какие штрафы и неустойки?

Какое дно он мне обещает, если я сама не уйду?

И самое убивающее, что в голосе Аксенова наряду с яростью сквозит разочарование. Он, действительно, уверен, что я подставила.

Должны быть основания.

Но… даже если со временем разберутся, что это ошибка… я никак не могу уйти. Маме лучше, но поддерживающая терапия будет длится еще некоторое время, это немалые суммы. У детей дополнительные занятия, я копила на съем отдельной квартиры.

Разрыв договора означает оплата неустойки, потребуют с меня.

Это же несколько месяцев работы…

Кладу телефон и некоторое время пялюсь перед собой. А потом пересказываю, что только что услышала, скорее от шока делюсь. И не сразу замечаю, как бледнеет сама Инга.

– Ты, говоришь, он обвиняет тебя в слитых эскизах? Что они точь-в-точь похожи на те с помарками, которые ты показывала им, приводя расчеты?

Киваю.

– Лиз…

Вдруг понимаю, что Инга задает вопросы не просто так.

– Ты что-то знаешь? – поднимаю глаза.

– Я не уверена, то есть, я не знаю. Думала, все не так, Господи, я... – она прикрывает рот ладонью.

Мне приходится подсесть и встряхнуть ее за плечи. Инга, смотрящая сквозь меня, наконец фокусирует на мне взгляд.

Дети снова просят пить, даю им воду, Алиса рядом играет с плюшевым медведем, тянет за руку, но я на атомате ей отвечаю, что обязательно поиграю, через пару минут присоединюсь. И снова смотрю на Ингу.

– Лиза, послушай, – мотает головой она. – Только выслушай. Я думала, он ищет талантливого сотрудника, а тебе как раз была нужна работа. Ты ведь еще тогда говорила, что тебе сложно работать с Вадимом, что вам придется часто пересекаться и на других проектах. И я решила тебе помочь. Я не хотела, Боже мой, какой он мерзавец. Прости, Лиза, я такая дура. Что я натворила...

Инга обнимает себя за плечи, в ее глазах стоят слезы. А я выныриваю из оцепенения.

– Что происходит? – колотится теперь внутри так, что дрожат руки. Кажется, все вокруг звенит, не только под ребрами.

Она часто кивает:

– Я расскажу. Расскажу.

Берет свой стакан и пьет большими глотками, а затем оставляет его, звучно зацепив дном столешницу. И начинает говорить:

– В тот день, когда ты пришла под утро, помнишь? Я хотела тебе помочь, просто помочь, а он попросил показать твои работы, мол нужно узнать, подходишь ли ты под требования. Что ты вообще умеешь. А у тебя папка лежала с набросками. Я считала это просто черновики, ничего важного. Он попросил, а я сфотографировала.