Ветер дует сильнее. Стон становится громче. Будто мать оплакивает умирающее дитя. Она ежится.

Время не то чтобы остановилось, но ползет, ползет... Целая вечность необходима громиле, чтобы просто протянуть руку и взять у Электры чашку.

В окно ярко светит луна.

Обрывки бумаги во дворе все кружат и кружат.

Дверь в вестибюль внезапно открывается.

Она видит, как в кухню входит Дэвид Леппингтон. В руках у него миска из нержавеющей стали с остатками картофельного пюре. Свет за его спиной слишком ярок, и потому в дверях появляется лишь силуэт — черный и безликий. Издалека, как будто его голос доносится за тысячу миль, она слышит:

— Я подумал, что пора помочь.

И вновь она воображает себя в самом верхнем углу кухни, будто она не она, а крохотная шпионская камера, установленная там, чтобы заснять эту сцену. Вот — Электра и татуированный уголовник в центре кухни. Вот — доктор Леппингтон со стальной чашей в руке. А вот — воображает она — и она сама: спиной к стене, глаза расширены.

Вся сцена будоражила. А она не знает почему. Ее бросает в жар. Если бы она смогла сдвинуться с места, она сбежала бы из кухни.

И вдруг она понимает.

Это уже происходило со мной раньше. Я стояла в комнате с этими людьми, в точности как сейчас. Дэвид держал в руках стальную чашу — как и сейчас. Электра протягивала чашку юному варвару. Лунный свет лился в окно. Ветер бился о стену дома; и это была ночь, когда...

Бах!

Со звуком пушечного выстрела ветер распахнул дверь. И тут же ворвался в кухню, будто огромный разъяренный дух, которого слишком долго держали в заточении. Он завыл на них. Загремел сковородами у стены; сорвал со стен пучки сушеного тимьянa. Взметнул волосы Электры. Ударил Бернис в лицо, будто с маху дал ей пощечину. Потом поймал красные салфетки, сложенные на рабочем столе.

И тут же кухня заполнилась клочьями красного, которые, казалось, зависли в воздухе, будто капли крови в воде.

В это мгновение никто не шевельнулся. Будто сама судьба заставила застыть всех четверых, чтобы память об этой сцене закрепилась у них в мозгу.

Да. Это уже однажды случилось, со внезапной звенящей ясностью подумала Бернис. И мы четверо уже были раньше вместе. Теперь мы воссоединились.

Дэвид Леппингтон схватил наружную дверь и с силой хлопнул ею о дверную раму, изгоняя вихрь на улицу.

В кухне внезапно стало тихо. Кроваво-красными снежинками салфетки плавно осели на пол.

Тишина казалась безмерной.

Одиннадцать вечера. Бернис открыла дверь шкафа в своем номере. Она уже переоделась в пижаму и решительно настроилась как можно скорее укрыться в теплой постели. Дверь она уже забаррикадировала, подтащив к ней бюро.

За окном ветер стонал меж башен гостиницы; он тряс оконные рамы, и Бернис чувствовала ледяные порывы сквозняка из-под двери.

Быстрым движением она вытащила чемодан с посеребренными застежками.

О боже, я теперь действительно как алкоголик, который лихорадочно ищет бутылку водки в укромном месте, нацелившись на первый глоток спиртного.

Но не водка — видеопленка была ее пороком. Она жаждала увидеть вступительные кадры с Майком Страудом в очках и в белом льняном костюме. Огонь полыхал в ее сердце — и только это видео способно его затушить. Это жалкое, дурацкое, гнусное видео. Она знала, что оно превратилось в наркотик. Откуда ей знать почему. Ей надо его смотреть. Ей надо выглядывать поверх одеял из хрупкой безопасности кровати и смотреть, что происходит с Майком; как он открывает дверь — дверь в мою комнату номер 406 — и как что-то, потянувшись из темноты коридора, вырывает его из комнаты с такой силой, что очки слетают у него с носа.

Теперь, сильнее чем когда-либо, ей нужно было знать, что случилось с героем видеозаписи. Где он? Жив ли он? Мертв?

Может, эти чудные светлые волосы стали зелеными ото мха и в них ползают гадкие твари? Может, он лежит, давно уже холодный, в каком-нибудь закоулке подвала прямо у нес под ногами?

Она включила телевизор. Приглушила звук.

Ах, всегда такая тактичная, Бернис, уколола она саму себя, и когда ты перестанешь пасовать перед людьми? Тебе надо было сказать Электре, что она накличет кошмар, беду, дав место кладовщика этому громиле Блэку.

Она вставила кассету в плейер, вздрогнув, когда пленка вырванная из ее рук жадным механизмом, исчезла в его утробе.

Гостиница, и плейер, и Электра, и Джек Блэк — все они в сговоре; все они строят планы, как расправиться с тобой, Бернис. Они хотят посмотреть, как ты страдаешь.

Перестань, приказала она самой себе, обрубая параноидальный ход мысли. Это тебя разъедает болезненное увлечение этой пленкой.

Уничтожь пленку. Забудь о ней.

Проще сказать, чем сделать.

Теперь она у нее в крови.

Она нажала на кнопку перемотки и забралась в кровать. Двигалась она быстро, будто толкнула спящую — и возможно, свирепую — собаку. Она тебя не укусит, попыталась успокоить она себя.

Не верь этому, Бернис. Видео запустило зубы в твою яремную вену — глубоко и надежно, будто грязный вампир, который ни за что не отпустит тебя до самого Страшного суда.

Пока перематывалась пленка, она услышала за стеной приглушенное звяканье. Это доктор Лсппингтон, вероятнее всего, закрывает дверь ванной, готовясь ко сну. В отдалении послышался шум бегущей воды.

Наверное, чистит зубы, подумала она в тщетной попытке вытеснить пугающий клубок мыслей, преследующих ее по ночам. Он милый человек. С приятной внешностью. Дружелюбный, очень приятный. Одинокий? Да, Электра мастерски выудила у него этот клочок информации. И никакого романтического увлечения? Откуда ей знать.

Если я его попрошу, может быть, он увезет меня отсюда.

Эта мысль пришла ей в голову так неожиданно, что она удивилась. Но тут же она осознала, что мысль, должно быть, достаточно давно пряталась где-то в глубине ее мозга. Внезапно она осознала, что хочет уехать из этой готической уродины, называемой гостиницей; раз и навсегда уехать из Леппингтона.

Но это же чертовы американские горки: стоит тебе пристегнуть ремень — и уже не слезешь. Приходится оставаться до последнего.

С металлическим щелчком пленка остановилась. Бернис шагнула с кровати, чтобы нажать кнопку «PLAY», и тут же охнула от ледяного сквозняка, гуляющего по полу. Будто входишь в морозильную камеру, подумала она, дрожа с головы до ног; все тело под тонкой тканью пижамы покрылось мурашками.

Она присела перед плейером: на экране телевизора красовалось размытое зеленое "О".

Остановись, Бернис.

Остановись, пока у тебя еще есть шанс.

Знаешь, тебя ведь никто не заставляет.

Ты можешь лечь и заснуть.

Но знаешь, что не заснешь.

Бессонница запустила в тебя свои когти.

Так подумай о том, что произошло сегодня вечером.

Ты обедала с Электрой и доктором.

Оленина была жесткой, как сапог мамаши Рили[9].

Нет, не была, просто у тебя нет аппетита, милочка.

Силы небесные, я даже думаю теперь, как Электра Чарвуд.

Она тебя заразила.

Я могу лежать в постели и думать о том, как мы все стояли в кухне. Электра, Джек Блэк — сплошные татуировки, шрамы и глубоко посаженные мрачные глаза; потом вошел доктор Леппингтон с пустой миской из нержавеющей стали.

В эту минуту я поняла, что это уже однажды случилось со мной раньше. Что я была в одной комнате с этими людьми. У доктора Леппингтона была в руках не то миска, не то чаша. Вся атмосфера была напряженной, будто наэлектризованной. Мои мышцы так сковало от напряжения, что казалось, я вот-вот лопну. Что-то должно было случиться; что-то невероятное.

И тут распахнулась дверь. Ветер подхватил красные салфетки и закружил их по комнате, создавая впечатление, что сам воздух наполнился кровью — летающими сгустками крови, красной, живой крови.

Потом, когда все прибрали и громила Блэк — готова поспорить, что он отсидел в тюрьме, подумала она, — удалился в свои новые апартаменты над каретным сараем, она, и Электра, и доктор Леппингтон вернулись в парадную гостиную, где пили послеобеденный кофе.