Так рука об руку они шли по полутемной улице. Один — светловолосый, высокий, худой, почти гибкий и с легким, как у танцора, шагом, другой — низенький, темный и унылый, с походкой тяжелой и упорной.

Все еще говоря тем же мягким светским голосом, с той же чарующей улыбкой на губах, Майк Страуд вел Максимилиана Харта вверх на холм к усадьбе Джорджа Леппингтона. И к пещере, что теперь зияла, будто широкий и темный рот, ждущий, чтобы его накормили.

К половине девятого вечера субботы Дэввд Леппингтон вышел из квартиры Электры Чарнвуд на втором этаже «Городского герба». С ним пошел Джек Блэк. Голова гиганта — бритая, в татуировках и шрамах, будто голова Франкенштейна, — поворачивалась вправо-влево, выслеживая любого человека (или существо), который мог бы пробраться мимо инфракрасных сенсоров сигнализации, вмонтированных в стены.

Блэк отключил сигнализацию, которая уже завела предупреждающие завывания: их обоих засекли сенсоры, стоило им войти в вестибюль.

— Я могу поехать с тобой в больницу, если хочешь — Голос Блэка был низким и хриплым.

— Нет. Я думаю, ты будешь в большей безопасности в гостинице вместе с Электрой и Бернис.

— Но ты ведь мне все еще не доверяешь. — Это был не вопрос, а утверждение.

Дэвид остановился и внимательно вгляделся в Блэка его пронизало внезапное озарение:

— Ты же можешь читать мои мысли?

Блэк кивнул:

— Иногда.

— И что я сейчас думаю?

— Ты напуган до чертиков.

— Это еще мягко сказано.

— И там еще мешанина всякого.

— Например?

— Это скорее чувства, чем слова. Ты боишься за людей. За Электру, за Бернис, за старика в больнице. За жителей города.

— Есть еще что-нибудь?

— Да.

— И что?

— Бернис. Она тебе нравится. У тебя возникает теплое чувство, когда ты думаешь о ней. А ты о ней много думаешь.

— Как по-твоему, я ее люблю?

Блэк пожал плечами, собрав морщинами в раздумье лоб.

— Не знаю. — Он снова пожал плечами. — Просто не знаю, что такое любовь.

Дэвид помедлил, глядя на гиганта в шрамах.

— А что я сейчас думаю?

— Что, может быть, ты начинаешь мне доверять. Что в конечном итоге ты не веришь, что я такой уж отъявленный ублюдок. — Безобразное лицо Блэка раскололось усмешкой. — Впрочем, тебе по-прежнему претит моя физия, а?

Дэвид обнаружил, что отвечает ему улыбкой.

— Дай мне время, никто не совершенен.

— Ты хороший мужик, — сказал Блэк. — Это не помешало бы мне вдарить тебе разок и забрать твой бумажник. Ты хороший мужик, но ты слишком себя достаешь, знаешь?

— Поверь мне, Джек, я далеко не святой.

— Ближе всех, кого мне, черт побери, доводилось видеть. Ты так заботишься о тех, кто рядом с тобой, что иногда это тебя внутри напрочь корежит. И тогда это на самом деле причиняет тебе боль.

— Ну, это может быть скорее помеха, чем благо. Каждый должен временами быть немного эгоцентристом. Как по-твоему?

И снова безобразное лицо расплылось в усмешке.

— Я? Я всегда в первую очередь думал о себе. Приходилось. Мать бросила меня, когда мне было пара недель от роду.

На мгновение взгляд глубоко посаженных глаз стал отсутствующим. Дэвиду подумалось, что сейчас он еще что-нибудь скажет о своем, вероятно, жалком, богом забытом детстве. Но Блэк внезапно спросил:

— Кто такая Катрина Уэст?

Дэвид бросил на него пораженный взгляд.

— Катрина Уэст? — Он ошарашенно тряхнул годовой: не мог же он о ней сейчас думать? — Подруга из прошлой жизни, я учился с ней в школе. Почему? В чем дело?

Блэк нахмурился, но отсутствующий взгляд не исчез.

— Забавно. Это пришло, как, ну знаешь, взаправду отчетливо. — Он поглядел на Дэвида. — Она о тебе думает.

— Что она думает?

— Не знаю... это правда сильно, как бы... мощно. Сечешь?

— Катрина Уэст — на расстоянии сотен миль, в больнице. Ты хочешь сказать, что действительно можешь прочесть ее мысли?

— Какие-то обрывки. Это обычно не слишком внятно. Это не работает как какие-нибудь там часы. Но иногда я могу настроиться на одного человека, вроде как на волну чьих-нибудь мыслей, как радио, сечешь? Иногда мне кажется, что я могу прочесть мысли каждого человека в целом городе. И тогда в моей голове начинает грохотать этот шум, просто грохот, бум, пока мне не начинает казаться, что голова у меня сейчас расколется напополам...

Голос его стал выше и напряженнее. Дэвид увидел, что он пытается сглотнуть то, что, должно быть, было кошмарным ощущением. На лицо Блэка вернулось каменное выражение, напомнив Дэвиду бетонную стену, — жесткое, невыразительное, непроницаемое.

Они достигли кухни. Впереди была дверь черного хода в гостиницу, запертая на замки и надежные засовы. Дэвид проверил мобильный телефон, потом вернул его в карман. Он попросил дать ему с собой какой-нибудь фонарь, и Блэк, ненадолго исчезнув в кладовой при кухне, вынырнул с внушительным агрегатом с ручкой как у пистолета и линзой размером с блюдце. Более всего фонарь напоминая странную модель футуристического лучевого ружья пятидесятых годов.

— Миллион ватт, — сообщил Блэк. — Электра сказала, батареи заряжались весь день, так что тебе должно хватить. Еще что-нибудь нужно? — Он кивнул в сторону кухонных принадлежностей, развешанных по стенам. — Нож, например?

— Нет. — Дэвид покачал головой. — Я себя скорее поврежу, чем... э... врага, думаю, следует их называть.

— Готов.

Дэвид кивнул:

— По возможности.

— Ты правда считаешь, они тебя не тронут?

— На это я и ставлю. Думаю, я нужен им во плоти и крови — по крайней мере в ближайшее время.

— Ты босс.

Дэвид не умел читать мысли, но знал, что именно таким и видит его сейчас Блэк. Босс. Реинкарнация давно почившего вождя Леппингсвальта. Он тоже поверил в предположение Бернис, что они — те самые четыре человека из дворца Леппингсвальта тысячелетней давности. В канун того черного дня, когда было наложено проклятие.

Блэк отодвинул засовы двери, потом застыл, изготовившись повернуть ключ в замке.

Дэвид выглянул в окно на задний двор.

— Похоже, пусто.

— Я открою дверь только на секунду. Эти твари двигаются чертовски быстро, О'кей?

— О'кей. Давай.

На это действительно ушло только несколько секунд. Блэк открыл дверь, Дэвид выскользнул в ночную прохладу, и дверь за ним с грохотом захлопнулась. Звук задвигаемых засовов эхом отдался по двору.

Дэвид застегнул куртку до самого горла. Посреди тьмы заднего двора его горло казалось странно беззащитным, кожа на шее — почти невыносимо чувствительной; ветер, гонявший по двору обрывки бумаги, словно ласкал ее холодными пальцами. И снова он отчетливо ощутил биение крови в артериях.

Он поднял глаза.

По ночному небу плыли рваные облака, будто призрачные плоты. Местами кучки звезд глядели меж них с ледяной ясностью.

Ладно, Дэвид, подумал он, поехали. Первая остановка — больница. Потом — найти способ избавить город от вампирской чумы.

Звучит несложно — если произнести это достаточно быстро, а?

Он бросил взгляд через плечо на гостиницу. В кухне Блэк смотрел в окно. Блэк коротко кивнул, что, как решил Дэвид, означало «удачи».

Господи всемогущий, удача ему понадобится. Он чувствовал себя совершенно беззащитным. Сейчас даже такое ненадежное убежище, как гостиница за запертыми окнами и дверьми, представлялась надежной крепостью.

Он крепче сжал похожую на рукоять пистолета ручку фонаря.

Хоть какое-то орудие.

Эти существа не любят свет. Но сейчас фонарь казался оружием столь же мощным, как пучок сельдерея.

Мысль о том, чтобы наставить его на вампира и заявить: «Только тронься с места, и ты у меня получишь», — казалась совершенно нелепой.

Дэвид почувствовал, как в нем темной волной нарастает истерический смех. Вернись в гостиницу, дурак, завались в номер с бутылкой виски и напейся. Великолепно, под завязку вдрызг напейся. Эта дурацкая затея тебе не по зубам. Ничего не выйдет. Ты идешь на верную смерть.