— О боже, — голос Бернис сорвался, — он...

— Нет. — Дэвид пощупал пульс старика. — Он снова без сознания. Пульс у него ровный.

— Но что он такое говорил? Что он имел в виду? Ты король, должен взять власть?

Возможности ответить у Дэвида уже не было. За спиной у него загремели кольца, зашуршала отодвигаемая в сторону шторка.

— А, доктор Леппингтон. — Сияя улыбкой, в бокс вошел доктор Сингх. — Как наш пациент?

— Он приходил в сознание.

— Приходил в сознание?

— Он говорил с нами незадолго до вашего прихода.

На это доктор Сингх ответил недоверчивой улыбкой.

— Правда? Говорил? Я полагал, что он в глубокой коме. Сотрясение мозга представляется действительно весьма значительным. Вы уверены, что он говорил? — И слова, и добродушно-насмешливая улыбка — как будто он подозревал, что над ним подшучивают.

— Да, — совершенно серьезно ответила Бернис. — Его слова звучали вполне внятно и осмысленно. Он рассказывал Дэвиду... доктору Леппингтону...

Она смешалась.

— Рассказывал что?

— Мой дядя был не в себе. Думаю, он путал фантазии и реальность.

— А-а-а, — кивнул доктор Сингх с понимающим видом, но Дэвид заметил то, как он качнулся вперед. Старый трюк, которому со временем обучаются все врачи приемного отделения, — качнуться вперед на пятках, чтобы незаметно попытаться унюхать алкоголь в дыхании собеседника.

С уколом внезапного гнева Дэвид вдруг сообразил, что доктор Сингх подозревает, что они с Бернис или пьяны, или находятся под действием наркотиков, или и то и другое разом.

— Ну тогда это и все, — сказал доктор Сингх (менторским тоном, подумал Дэвид: добрый доктор, очевидно, отмахнулся от мысли, что пострадавший старик мог только что заговорить, как от галлюцинации). — Мне только что сказали, что вашего дядю можно отвезти на рентген. Потом мы сможем подыскать ему более комфортабельную постель.

Дэвид опустил взгляд на старика: прикрепленная к его голове повязка с одного боку насквозь пропиталась кровью. Кожу Дэвида все еще продолжало как будто покалывать. На этот раз это был не гнев. Он чувствовал, что в глубине его сознания началось что-то вроде перетягивания каната, и противниками были память и забвение.

В это мгновение он осознал, что где-то в его мозгу действительно есть скрытое воспоминание. Что-то, чего ему не хотелось вспоминать. Но теперь это что-то неумолимо пробивалось на поверхность.

Он отступил назад, когда в кабинку вошли санитары, чтобы увезти каталку в рентгеновский кабинет. Кожу его покалывало, словно от живота к спине маршировал полк насекомых.

И тут страх — холодный и ужасающий — начал незаметно заливать его тело.

Рассвет только-только подернул небо серым, когда они выходили из больницы, — Бернис по-прежнему с ярко-красными губами и закутанная в теплую и слишком большую дубленку.

Дядя Дэвида так и не пришел больше в сознание и лежал теперь в больничной палате. Дэвид удостоверился, что цвет лица у него здоровый, дыхание и пульс сильные и ровные. Теперь им ничего не оставалось, кроме как ждать, что природа сделает свое дело. Если повезет, через несколько часов старик очнется сам. У него, конечно, будет головная боль, как от распоследнего похмелья, но по крайней мере он будет на пути к выздоровлению.

Уже на стоянке, когда они садились в «вольво», Дэвид спросил:

— Ты не против, если, перед тем как вернуться в гостиницу, мы заедем проверить дядин дом? Я хочу убедиться, что там все заперто.

Бернис кивнула, но что-то ее, очевидно, тревожило.

— Твой дядя словно предупреждал тебя. К чему все эти разговоры о том, что ты должен сам взять все под контроль, иначе мы все погибнем?

— А, это долгая история. — Дэвид устало улыбнулся. — И больше похожая на фантастическую сказку, если уж на то пошло.

Бернис улыбнулась в ответ, но голос ее прозвучал серьезно:

— Предположим, я верю в сказки. — Она внимательно смотрела на него. — Почему бы тебе не рассказать мне ее?

— Ладно. — Дэвид кивнул, спрашивая себя, с чего это она так заинтересовалась словами старика. — Я расскажу тебе то, что рассказал мне он.

Пока Бернис переключалась на заднюю передачу и задом выводила машину со стоянки, Дэвид начал рассказ.

К тому времени, когда они подъехали к Милл-хаус, небо было уже ровно серым. За десять минут езды Дэвид успел пересказать Бернис всю семейную легенду. Девушка слушала с напряженным вниманием, как будто его рассказ имел непосредственное отношение к ее собственной жизни.

Дэвид не знал, чем ее так могла заинтересовать эта история. Божественная кровь? Вампирские воинства? Наказ создать новые империи? Сам Дэвид списал эту историю как диковину, пустую байку.

Выключив мотор, Бернис осталась сидеть в машине. Бледное овальное лицо хранило серьезное выражение, словно она переваривала услышанное. Не в первый раз у Дэвида создалось впечатление, будто, разом перевернув две страницы в книге, он пропустил какой-то существенный элемент сюжета. Он что, слишком туп, чтобы понять, какой именно? Откуда у него ощущение, что все эти события — признание Электры, что она слышит шумы в подвале гостиницы, исчезновение пары из номера 101, контузия дяди — вместе складываются в единую связную картину? Только он почему-то не понимал, что это за картина. Или он смотрит на нее не под тем углом?

Налетевший ветер слегка качнул машину. Деревья, окружающие дом дяди, раскачивались, будто встряхивались огромные лохматые звери. Монстры просыпаются, сказал он самому себе. Чудовища просыпаются.

Какие чудовища? Какие монстры?

Деревья. Потому что так они и выглядят. Огромные деревянные чудовища, просыпающиеся от ночного сна, стряхивающие росу с похожих на скелеты конечностей-суков.

Нет, подумал он. Я чувствую, как просыпается что-то иное.

Чудовища пробуждаются.

Они возвращаются к жизни.

Он стряхнул с себя ощущение гнетущего холода, которое волнами накатывалось на него с того момента, как заговорил на больничной каталке дядя.

— Уже почти утро, — сказал Дэвид, намеренно прерывая ставшее почти осязаемым молчание. — Устала? Со слабой улыбкой Бернис качнула головой:

— Слишком много впечатлений.

Он открыл дверь машины, и в кабину тут же ворвался холодный воздух.

— Не думаю, что на эта уйдет много времени. Идешь со мной?

— Только попробуй меня остановить, — двусмысленно ответила она.

Через ворота в стене, похожей на крепостную, они прошли в сад. Ветер вздыхал, стряхивая с ветвей крупные капли воды. Бернис подняла воротник дубленки.

Дэвиду отдали ключи от дома (их забрала с собой полиция, чтобы затем передать в регистратуру в больнице). Он проверил двери дома. Все было надежно заперто.

— Живописно. — Бернис говорила вполголоса, словно из-за ландшафта чувствовала себя крохотной и незначительной. — Смотри, через сад течет ручей.

— Исток Леппинга, как мне сказали, — отозвался Дэвид. — Подожди здесь, я только запру дверь в мастерскую.

Открытая дверь в мастерскую раскачивалась на ветру.

— Все на месте? — Бернис обхватила себя руками, будто ей было холодно.

— Думаю, да, но не мешает проверить. Последнее, что нужно дяде, это вернуться домой и обнаружить, что взломщики поставили все вверх дном.

— Он здесь живет один?

Дэвид кивнул.

— Его жена умерла лет пятнадцать назад.

— Похоже, ничто не тронуто.

Дэвид быстро оглядел кузню. Бутылка виски по-прежнему стояла на полке, огонь в жаровне погас, но жар, исходящий от камней, чувствовался до сих пор. Меч, над которым трудился дядя, лежал на наковальне.

— Совсем по-артуровски, а? — Он кивнул на меч. — Мой дядя делал реплику магического фамильного меча.

— А, того, что был найден в рыбе?

— Того самого. — Дэвид попытался произнести эти слова беспечно, но сам воздух, казалось, был насыщен чем-то многозначительным и недосказанным, как будто вот-вот случится что-то невероятное. Чудовища просыпаются...