Распахнув гигантские крылья, ворон устремил яркие, как драгоценные камни, глаза на Дэвида и неподвижным взглядом уставился в лицо приезжего. Точно спустился с небес, чтобы посмотреть на Дэвида поближе, удостовериться в том, кто это. Желтый клюв раскрылся, чтобы испустить на удивление громкий крик. Почти тут же гигантские крылья снова забились. Причем с такой силой, что поднятый ими ветер погнал по платформе клочки бумаги. А затем птица медленно взмыла над крышами, длинные черные крылья с силой, но неспешно разгоняли воздух.

Ну что ж, надо думать, это воплощение кого-то из предков явилось приветствовать мое возвращение, с улыбкой сказал себе Дэвид. Мысль легковесная, если не сказать непочтительная. По крайней мере ему хотелось так считать. Но шагая к выходу, он видел, как птица все еще кружит в небе над вокзалом, и не мог избавиться от ощущения, что она наблюдает за ним. Как будто ей любопытно, с чего это последний сын Леппингтонов вернулся в город своих отцов? И что он станет делать дальше?

Дэвид Леппингтон стоял на ступенях вокзала. В вышине широкими кругами парил ворон. Поблескивающие глаза птицы, без сомнения, следили за каждым его движением.

Это твое королевство, Дэвид. ЛЕППИНГТОН. Город у тебя в крови, думал он.

Ну уж нет, беспечно ответил он внутреннему голосу. Я двадцать лет в глаза его не видел.

Леппингтон — твое королевство. Правь им мудро, запомни урок.

А как увидишь большого дракона, беги со всех ног, добавил он в рифму вторую совсем уж непочтительную строку. Но голос, произнесший у него в голове начальные слова, был почему-то стариковским. Казалось, он вспоминал, как кто-то очень серьезно произносит эти слова, как будто жизненно важно, чтобы слушатель запомнил их.

А, ладно, я дома, думал Дэвид, теперь уже безо всякого почтения. И где же мои подданные? Почему меня никто не встречает?

Со ступеней, ведущих к дверям вокзала, он оглядел рыночную площадь. Если это были его подданные, то они и виду не подали, что заметили возвращение короля. Меж дюжины прилавков, расставленных в глубине площади, лениво бродили покупатели — большинство весьма преклонных лет. Площадь замыкал ряд викторианских зданий: библиотека, полдюжины магазинчиков, какое-то заведение под названием «Купальни». Надо всем этим возвышался «Городской герб» — четырехэтажное чудовище в псевдоготическом стиле с остроконечными башнями по углам. Над его крышей на ломте синюшного неба, как на жердочке, примостилась темная с прозеленью туча. По туче скользила черная птица: ворон поднялся так высоко, что казался не более чем темным пятнышком.

Дэвид окинул взглядом сборище разномастных зданий. Полковник Леппингтон, может, и принес городу процветание в виде живодерни и консервного завода, но не привил ему стиля.

Позади Дэвида вокзал подпирала бойня. Пути заканчивались у бескрайней кирпичной стены этой громадины, чья тень раз и навсегда зависла не только над вокзалом, но и над значительной частью города. Перед самыми перронами от путей ответвлялась колея, огибавшая здание вокзала и исчезающая в гигантских воротах во внешней стене скотобоен. Очевидно, сюда подгоняли товарные поезда, чтобы загружать их десятками тысяч ящиков с бараньими и говяжьими консервами для последующей отправки в самые отдаленные уголки страны. Кто знает, сколько тысяч коров и овец отправились здесь в мясорубку.

— Никогда нет такси, когда оно нужно, как по-вашему? Это был тот самый старик, чью физиономию едва не расквасил громила в поезде. — Знаете, — продолжал старик, — когда такси не нужно, машины выстраиваются в очередь по всей площади. Сегодня? Ни одного. Ни единого. Не говоря уже об автобусах. Грязные колымаги. И водят их наглые невежды.

О боже. У Дэвида Леппингтона упало сердце. Пойман за петлицу городским занудой. С каждой минутой город нравился ему все меньше.

— Вам далеко? — осведомился старик, оглядывая Дэвида с головы до ног.

— Нет. Всего до той гостиницы.

— А, «Городской герб»? Недурно, недурно. Хотя теперь он и не так хорош, как в былые времена, когда им заправлял Билл Чарнвуд. Его дочка делает, что может, с тех пор как... Но сами знаете, каковы девицы в наше время. Разучилась работать молодежь. Они понятия не имеют, что значит работать до седьмого пота. Я что-то не припоминаю вашего лица, молодой человек. Вы в гости?

— А... да. — Не говори, ему ничего, не то он будет стоять тут и допрашивать тебя весь день.— Ненадолго с визитом, — добавил Дэвид.

— Семейные дела?

— Да. — Дэвид подхватил сумку, намереваясь двинуться к гостинице. Собирался дождь. Хорошая мысль, подумал он, ухватившись за идею. — Гм, похоже, дождь собирается, — сказал он в надежде, что старик согласится и отправится на поиски такси.

— А, вы о нашем старом ворчуне? — Старик кивнул в сторону тучи. — В это время года он всегда клубится над крышами. Впрочем, никогда не проливается.

Черт, этот путь к спасению был закрыт.

— Знаете, вы мне кого-то напоминаете. — Старик потеребил нижнюю губу большим и указательным пальцами. — Давайте посмотрим.

Арнольда Шварценеггера? Денца Уошингтона? Шэрон Стоун? Искушение сказать что-нибудь столь легкомысленное, что граничило бы с грубостью, становилось все сильнее.

Старик внимательно всматривался в лицо Дэвида.

— Да.. да. У вас очень знакомое лицо, молодой человек. Думаю, дело в глазах. И ваш рост. Весьма представительная внешность для молодого человека. Служите в полиции?

— Нет... я врач.

— Врач? Чертовски хорошая профессия.

Да гори ты синем пламенем. Дэвид едва удерживал на лице вежливую улыбку. Старикан намеревался простоять здесь весь день, пока не выжмет из него все подробности его личной жизни.

(Я бреюсь безопасной бритвой с лезвиями «Bic», мои любимые фильмы — «Полет Феникса» (Джимми Стюарт — просто уникум), «Жажда жизни» и «Эд Вуд» Тима Бертона; нет, я ненавижу «мыльные оперы» о больнице: все врачи там всегда кажутся ненастоящими; я люблю еду, которая мне вредна, — ватрушки, индийскую кухню, шоколад, а когда я отправляюсь в постель, на мне нет ничего, кроме презерватива, шерсти на груди и распутной ухмылки. Хм, господи, оставьте свои фривольные комментарии, док).

Продолжая фальшиво улыбаться, Дэвид вдруг сообразил, что пропустил вопрос.

— Мое имя?

— Да, я не совсем его расслышал? — допытывался старик.

— Леппингтон.

Внезапно старик удивленно сморгнул. И впервые за все это время не нашелся что сказать. А ведь его не лишила дара речи даже вероятность того, что головорез в поезде измочалит его в лепешку.

Теперь старик, открыв рот, отступил на шаг назад, затем снова удивленно сморгнул.

О черт, подумал Дэвид. Прокололся. Наверное, сболтнул-таки что-нибудь. Может, о том, что сплю в презервативе и шерсти... это научит тебя, мой мальчик.

— Хм... простите. Я не уверен, что правильно вас расслышал. Мне показалось, вы сказали... хм... Леппингтон?

— Да, — бодро отозвался Дэвид. — Леппингтон. Так же, как город. Полагаю, это...

Закончить ему не пришлось. Старик пробормотал несколько слов, одно из которых могло быть и «такси», и поспешно зашагал прочь в город. Время от времени он оборачивался, чтобы бросить на Дэвида чуть ли не враждебный взгляд.

Ты уверен, что не сболтнул чего-нибудь легкомысленного, Дэвид?

Что бы это ни было, свое дело оно сделало: зануда ушел. В вышине огромный черный ворон издал пронзительный крик. Расправив неподвижные теперь крылья, он парил прямо над головой. И вновь у Давида возникло сильнейшее ощущение, что за ним наблюдают.

Время близилось к полудню, говорливый старик ушел, и Дэвид сообразил, что голоден. Заказывая номер в гостинице, он узнал, что время заезда в ней час дня. У него в запасе был еще час, и Дэвид направился к двери в здании вокзала, на которой висела табличка «ПРИВОКЗАЛЬНАЯ ЧАЙНАЯ».