— Большое?

— Достаточно большое, чтобы в него уместилась такая штука. — Дэвид мрачно коснулся собственной головы. — Как закончим, надо будет завернуть тело в пластик и закопать.

— Есть какие-нибудь идеи относительно места? — спросила Электра, вернувшаяся с охапкой мягких белых купальных полотенец.

— Думаю, традиция требует закопать его или на перекрестке, или у проточной воды. Берег реки подошел бы лучше всего. А голову надо будет непременно закопать на противоположном берету. Не знаю, может, все фольклорные правила, как избавляться от сверхъестественных останков, — полная ерунда, но глупо было бы не следовать им буквально. Никогда не знаешь, что может быть жизненно важным. Вот так... — Он быстро оглядел инструменты. Кривые разделочные ножи, пила. Он касался каждого из инструментов, как будто благословляя. — Должно сойти.

— А почему бы тебе не взять меч и разом не снести твари голову? — вопросил Блэк.

— Потому что для этого нужен опыт работы мечом. А учитывая, что у меня его нет, мне придется прибегнуть к тому, что я знаю лучше всего: хирургическому методу. Ладно, все готовы?

Он поглядел на Блэка и Электру, которая кивнула, лица обоих застыли от напряжения.

— Хорошо. Так вот, сейчас почти три часа. У нас достаточно времени, чтобы понять, сработает ли наш план. Если нам удастся убить тварь в подвале, то тогда мы сможем продумать стратегию, которая позволит уничтожить и остальных вампиров. Идет?

Они кивнули.

Он подхватил поднос с разложенными на нем ножами и пилой.

— Хорошо. Пошли.

Электра и Блэк собрали в охапки полотенца, Блэк прихватил с собой ведро. В ведре лежало несколько пар резиновых перчаток, какие обычно надевали работники на кухне. Поверх перчаток покоилась катушка изоляционной ленты. Это была промышленная клейкая лента, наподобие «селлотейп», только эта была изготовлена из ткани и покрыта особым серебристым пластиковым соединением, отталкивающим воду и все прочие жидкости, какие могли быть на нее пролиты. Тварь, некогда бывшая Дианой Моббери, возможно, не станет лежать смирно, когда Дэвид начнет резать ей горло. Лентой они свяжут ей руки.

Проходя вестибюлем гостиницы, Дэвид глянул на окна. Внешний мир жил своей повседневной жизнью. Дэвид увидел, как по улице грохочут мимо автобусы; входят и выходят из магазинов люди, полицейский смотрит в карту, которую протягивает ему приезжий, и чешет в затылке, соображая, каков будет кратчайший путь. Из трубы, высившейся над крышей бойни, валил дым. Поезд отошел от станции, и Дэвид вознес молитву к небесам, чтобы оказаться на нем.

Когда Джек Блэк отпер дверь в подвал, это желание охватило его вновь, причем настолько сильно, что даже отдалось болью в желудке. Как там говорится? Он отдал бы все богатства обеих Индий, чтобы быть на этом поезде, гремящем по шпалам всю дорогу до Уитби и побережья. А это большие богатства. Ужасно большие. Но оно того стоит.

Только прямо сейчас ему нужно спуститься по этим сумрачным лестницам. Холод наползает из пустоты и теней внизу. Он поежился. Потом с глубоким вздохом он шагнул на лестницу в подвал, который вполне мог бы быть ужасающим преддверием самого ада.

В два тридцать, в точности тогда, когда Дэвид делал первые шаги в подвал, Бернис Мочарди и даун брели под городом.

С тем же успехом мы могли бы идти по пищеводу или внутренностям какого-нибудь гигантского зверя, думала Бернис, по внутренностям из камня и кирпича. Время от времени по каналу, прорубленному в центре туннеля, пробегала волна воды. Однажды из трубы на уровне их плеч с ревом вырвалась мыльная вода, едва не вымочив ее до нитки.

Она шла спиной к стене, все еще держась за руку Максимилиана Харта. Без сомнения, его присутствие служило ей большим утешением. В особенности во время долгих — настолько долгих, что казались бесконечными, — переходов через те участки туннеля, которые были погружены в темноту. Не будь тут этого человека, она чувствовала, что поддалась бы припадкам клаустрофобии, начала бы истошно кричать, когда тьма, казалось, вдавливалась в ее глаза, рот и горло будто чернильно-черная жижа, грозившая затопить и ее легкие, и ее разум.

Тьма, наверное, и впрямь переходит здесь внизу в иное качество, думала она. Как атмосферное давление, которое на вершине горы иное, чем у подножия, тьма здесь казалась намного плотнее, чем в подвале гостиницы, и почему-то почти жидкой. Бернис, дрожа, шла вперед.

А вот этот участок туннеля был чуточку лучше. Сюда попадал свет из водостоков в потолке высоко у нее над головой. Люди на улице, вероятно, видели самые повседневные решетки, установленные между тротуаром и обочиной проезжей части, куда в дождливые дни стекала вода, а маленькие дети роняли палочки от леденцов. Но эти маленькие решетки были Божьей милостью. Они пропускали драгоценные лучики света, которые освещали им путь. Теперь ей была видна узкая дорожка по обеим сторонам канала, по которому бежала гладкая лента воды; кирпичи, уложенные елочкой и создающие внутреннюю отделку туннеля. Они освещали даже паутину — плод трудов многих пауков за многие десятилетия, паутину, через которую ей проходилось протягивать руку я которая оседала у нее на коже липкими и прохладными нитями.

В этот момент она скорее почувствовала, чем услышала, низкое и глубокое грохотание. Оно просочилось сквозь землю, сквозь кирпичи в самые кончики ее пальцев, которыми она вела по стене вдоль туннеля. Это, наверное, поезд, подумала она, очевидно, мы недалеко от вокзала. В таком случае до подвала «Городского герба» остался какой-то десяток шагов. Если бы только знать, в какой он стороне. И в какое именно из ответвлений туннеля ей нужно повернуть.

Все еще держа Максимилиана Харта за руку. она свернула в туннель, отходящий от стены под ее рукой. Но и он вгонял в уныние тем, что выглядел в точности так же, как и предыдущий. Тот же узор елочкой в коричневатой кирпичной кладке. Канал, глубоко пробитый в полу у нее под ногами. Те же изящные и хрупкие занавеси паутины, затягивающие туннель от одной стены до другой. Тут и там у стен вздымались доросли поганок. Желтые, как переспелые бананы, они походили на сбившиеся в кучу сжатые кулаки, каким-то образом вырвавшиеся из кирпичной кладки. У дальней стены туннеля целая гроздь поганок гротескно срослась в единый ком, в подобие человеческого эмбриона — вплоть до глаз, ушей и ног. Пушистые нити паутины покрывали его как могильная пелена, похожая в сумраке на полупрозрачную марлю.

Она сделала шаг вперед, разорвала еще одну мембрану паутины, через которую насквозь прошла ее свободная рука. Большой кусок паутины прилип к черной юбке, комья липких нитей опушили черное кружево ее перчаток грязно-серым.

Тут она помедлила. Запах в этом месте был каким-то иным. В воздухе не было больше сырости, и влаги, и запаха земли. Сам воздух был отчетливо теплее; он отдавал медью; да, да, с трепетом изумления подумала она, воздух здесь наводнял определенно привкус какой-то совершенно иной вони.

Почему этот туннель так не похож на остальные?

Все началось без предупреждения.

Охнув, она поглядела вверх.

Послышалось громкое шипение, как от декоративного водопада. Мгновение спустя из водосточных отверстий в потолке хлынула жидкость.

Бернис было подумала, что это переполнились водой уличные водостоки.

Но потом она поняла, что сверху льется кровь.

Кровь лилась из дюжины сливов, расположенных вдоль свода. Тягучая и алая, она потоками низвергалась в канал в полу. Тут она собиралась в лужи, потом в потоки, которые становились все глубже и глубже. Все новая кровь вливалась в алый поток. Жаркая кровь нагрела воздух в туннеле, пока в нем не стало душно, как в теплице: это было липкое, давящее тепло, которое льнуло к ее обнаженной коже, заполняло ее ноздри всякий раз, когда она делала вдох. Кровь текла справа налево, унося клочья пены, кружащиеся по поверхности.