Дэвид медленно выдохнул. Так вот что чувствует человек по ту сторону баррикад в травматологии — родственник пострадавшего. Чувствует он себя препаршиво. Он не верит, что все под контролем. Он дает волю эмоциям. Глубоко вдохнув, Дэвид спросил:

— Насколько серьезно ранен мой дядя?

Карие глаза доктора Сингха смотрели сочувственно.

— Пока рано говорить.

О Господи, только не говорите слова «Потому что это субботняя ночь», с внезапной яростью подумал Дэвид.

— Рана не представляется слишком серьезной. Но опять же следует учитывать его возраст. Вы сказали, восемьдесят с чем-то.

Дэвид кивнул.

— Думаю, восемьдесят четыре — восемьдесят пять. Кто его привез?

— "Скорая". Судя по всему, после того как он получил ранение, он смог добраться до телефона.

— Значит, он в состоянии был говорить, когда звонил.

— Нет. Его услышали в отделении неотложной помощи... то есть они услышали шум. Вот и все, трубка так и не была положена на рычаг. Так что они связались с телефонной станцией, а там уже определили номер телефона и адрес вашего дяди, а потом отправили по адресу полицию и «скорую помощь». Они проявили немалую инициативу, как по-вашему?

— Верно, — согласился Дэвид. — После рентгена его переведут в палату для наблюдения?

— Да, к сожалению, я не могу сказать, когда точно это будет. В конце концов с...

— Субботняя ночь. — Дэвид слабо улыбнулся, теперь он чувствовал себя спокойнее. — Я знаю, — сказал он и понадеялся, что слова его прозвучат понимающе, а не саркастично. — Я отработал свое в приемном покое в Королевском госпитале Ливерпуля. Примите мои соболезнования.

С хрустом отодвинулась в сторону шторка; это снова была высокая медсестра.

— Доктор Сингх. Язва двенадцатиперстной в номере первом. Судя по всему, внутреннее кровотечение. Инфаркт в восьмом, шестьдесят лет. И ожог кипящим маслом в третьем.

Доктор Сингх вздохнул, извиняясь:

— Я вернусь, как только смогу. Пожалуйста... посидите со своим дядей, если хотите. В приемном покое есть автомат, если хотите освежиться. — Он уже вышел из бокса, но на мгновение остановился. — Одно слово предупреждения. На вашем месте я бы избегал супа из бычьих хвостов. — Он улыбнулся. — Вернусь, как смогу.

Значит, трое, подумал Дэвид. Он подавил неуместную улыбку, готовую растянуть ему губы. Субботняя ночь в травматологическом отделении — это когда пациентов называют не по имени, а по болезни или полученному увечью. А единственный диагноз, который врач может поставить хоть с какой-то долей уверенности, — это чего не есть из продуктового автомата. И несмотря на все это, планете удается-таки плавно вращаться вокруг солнца.

Бернис опустила пару пластмассовых откидных стульев возле койки. Дэвид почувствовал благодарность — огромную благодарность, а еще он был тронут ее готовностью присоединиться к нему в ночном бдении.

Так они и сидели рядом, глядя на лежащего старика, слыша влажные звуки, рвущиеся из его горла, вдыхая антисептические пары госпиталя, смотря, как кровь засыхает на лице старика в чешуйчатую вторую кожу. Дэвид испытал порыв взять Бернис за руку: как хорошо было бы почувствовать прикосновение кожи другого человека.

Но из типично британской сдержанности держал руки ладонями вниз на коленях.

Стрелки часов на стене дошли до десяти минут четвертого. В этот момент Джордж Леппингтон открыл глаза — широко открытые глаза остекленело уставились в потолок; рот старика разверзся трещиной, челюсть напряглась, когда раздвинулись губы.

И тут он заговорил.

Старик говорил отчетливо, быстро и как будто с придыханием:

— Из Трухейма пришел я... Здесь ожидаю я Рагнарек. Здесь сражусь я с Фенриром-волком, под мировым древом здесь!!! Слушайте речи Гримнира. Здесь я жду Рагнарек с восьмью сотнями. — Он сделал глубокий вдох, зрачки глаз скатились вниз и остановились на Дэвиде. Эти глаза были яркими и сияющими, словно он видел что-то, столь же притягивающе прекрасное, сколь и ужасающее. — Дэвид... я — Иштар. Я сломал ворота подземного мира и натравил мертвых на живых; прости, у меня не было выбора... не было выбора... прости, Дэвид. Но времени не оставалось...

— О чем это он? — спросила Бернис. Судя по голосу, слова старика ее напугали. — Что он имеет в виду?

— У него в голове все смешалось. Он получил основательный удар по темечку. Не так ли, дядя? — Дэвид легко коснулся руки старика, неподвижно лежавшей поверх одеяла. — Дядя Джордж, ты можешь рассказать, что произошло? На тебя кто-то напал?

— Напал? — Старик потряс головой. — Нет. Динамит.

— Динамит?

— Я заложил заряды в железную решетку в пещере. Думал, отошел на достаточное расстояние. Взрывом меня швырнуло о стену.

— Но зачем, скажи на милость, тебе понадобился динамит?

— Мне нужно было открыть пещеры. — Он поглядел на Дэвида стеклянными глазами. — Я должен был сломать ворота в подземный мир. Я должен был натравить мертвых на живых.

Дэвид перевел взгляд на Бернис. Глаза девушки были прикованы к лицу старика; она впитывала каждое произносимое им слово с вниманием настолько пристальным, что просто ставило в тупик. У старика явно в голове все перепуталось, конечно же, он бредит.

— Дэвид. — Старик схватил его за руку. — Мне следовало раньше призвать тебя в Леппингтон и все объяснить. Это моя вина, что я оттягивал до тех пор, пока не стало слишком поздно.

— Но я здесь. Дядя, расслабься.

— Нет. Я многое должен был тебе рассказать. Я начал делать это, когда ты был совсем еще мал. Я говорил с тобой с того самого дня, когда ты родился, поскольку знал, что ты уже тогда понимал человеческую речь. Я рассказывал тебе о нашей истории и о нашем предназначении. И продолжал рассказывать, когда твоя мать увезла тебя из Леппингтона. Ей не следовало этого делать, она была не отсюда... она страшилась правды и не хотела сама принять участие в ней.

— Дядя, я разыщу врача. Нужно как можно скорее сделать тебе рентген.

— Нет. — Старик крепче сжал его руку. — Разве рентген покажет тебе слова у меня в голове? Дэвид, послушай меня: время пришло. Ты помнишь?

Дэвид покачал головой. Слова старика были вполне связными, но его рассудок явно пострадал от удара.

— Дэвид, помнишь, когда ты был маленьким? Тебе было четыре-пять лет? Я взял тебя с собой в пещеру? Я постучал по прутьям железным штырем. Что вышло к тебе из тьмы? Что у тебя на глазах подошло к самым прутьям решетки?

Дэвид покачал головой. Глаза старика приобрели странный блеск, но само лицо оставалось безжизненным. Как будто дядя находился в трансе.

— Дэвид, скажи мне, что ты тогда увидел?

— Я ничего не видел, дядя.

— Ты видел. Тогда в пещере. Что ты видел?

— Ничего. Я ничего не видел.

— Послушай меня, Дэвид. Прочти историю семьи, которую я тебе дал. В ней — вся легенда Леппингсвальтов.

— Я прочту ее, как только вернусь в гостиницу. А теперь успокойся, дядя, пожалуйста.

— Э... не надо мне потакать. Теперь тебе не удастся спрятаться от правды.

— Дядя.

— Твоя мать воздвигла кирпичную стену у тебя в голове. Стена отделяет тебя от воспоминаний о том, что ты видел, когда был маленьким мальчиком. Пора сломать эту стену. Ты должен вспомнить.

Дэвид повернулся к Бернис:

— Ты не поищешь сестру или доктора Сингха?

— Нет. Послушай меня. Послушай. Открой свой разум. — Пальцы старика впились в руку Дэвида. — Теперь дело за тобой, Дэвид. Ты должен взять их под свой контроль. Ты должен возглавить их. Если ты не сделаешь этого, они убьют всех. Они станут заразой, которая уничтожит все человечество.

— Дэвид, — сдавленно пробормотала Бернис, — что он такое говорит?

— Не знаю. У него все смешалось.

— Дэвид. Ты — их король. Возьми власть. Если ты не сделаешь этого, все умрут. Ты меня слышишь? Все умрут. Это будет Рагнарек... конец всего...

Хватка старика на его руке внезапно ослабла. Глаза, которые только что блестели и сияли умом, закрылись.