Будто против воли, она сделала еще несколько шагов к двери.

Осторожно постучала в нее костяшками пальцев. Дверь отозвалась перезвоном, напомнив ей камертон.

Бернис склонила голову набок.

Что лежит там за дверью?

Тайна.

Глубокая, неизъяснимая тайна, полная пурпурной тьмы. Тайна, чреватая древней магией.

И снова она подняла руку и легонько, совсем легонько, постучала по двери.

А в ответ — каскад ударов. Как будто с той стороны в дверь ударяли тараном...

Клац... клац... клац... клац...

Словно эта стальная пластина — чудовищный колокол, что гудит и трясется под гигантским языком.

Расширив от ужаса глаза, она застыла, уставившись на дверь: в свете фонаря дрожит крупной дрожью резонирующая поверхность, будто в нее кто-то колотится с той стороны и требует, чтобы его впустили.

Повернувшись на каблуках, она метнулась прочь от двери, луч фонаря безумно запрыгал по потолку, по полу, стенам, кроватным пружинам, мешкам, старым газетам...

От стены отделилась фигура...

— Дэвид? — выдохнула она.

Он кивнул. Глаза его были мрачны, будто он вырвался из ада.

— Наверх. Быстро.

Она почувствовала, как он крепко схватил ее за руку повыше локтя. Мгновение спустя они уже грохотали вверх по лестнице.

4

А еще через полторы минуты все четверо стояли в вестибюле возле закрытой двери в подвал. Джек Блэк, как всегда, с ничего не выражающим безобразным лицом запирал дверь.

Теперь молчание стало столь же ощутимым, как до того шум. У Бернис гудело в ушах; ей было невероятно холодно, грудь стянуло так, словно грудная клетка все сжималась и сжималась, чтобы раздавить ей легкие, сжималась, как комната в старом кинофильме, которая становится все меньше и меньше, по мере того как сползаются стены, чтобы раздавить тех, кто в ней находится. Она глубоко вдохнула.

И тут же к ней повернулся Дэвид.

— С тобой все в порядке?

— Да. — Она сделала еще один глубокий вдох, пытаясь набрать в легкие воздуха. — Да, наверное, да. А с тобой?

Он мрачно кивнул, но Бернис заметила, что его синий свитер испачкан белым пятном известки, а щеку украшает черное пятно.

Электра потерла лицо, будто пытаясь восстановить кровообращение. В ее глазах блестел чистой воды ужас.

— Вот так представление, ребята. — У нее вырвался короткий, близкий к истеричному смешок. — Вот уж представление так представление. — Вытащив из коробки под стойкой бумажный носовой платок, она промокнула глаза. — А теперь... слушайте. Сегодня вечером я не стану открывать бар. Других постояльцев нет, так что... так что на сегодня гостиница будет закрыта. Поможешь мне повесить объявления на двери, Бернис?

Бернис кивнула, зубы у нее стучали с каждой пробегающей по телу волной дрожи.

— Как только закончите, нам придется держать военный совет, — мгновение спустя сказал Дэвид. — Надо обсудить, что делать дальше.

— Ты босс, — хмыкнул Блэк.

Дэвид кивнул:

— Да, пожалуй, я.

Он оглядел обращенные к нему лица. Теперь все трое зависели от него. Что бы ни случилось, ответный ход за ним.

Глава 28

1

Предвечернее солнце светило на город Леппингтон.

Оно окрасило кирпичные бока скотобоен в цвет апельсиновой корки. Огромный ворон, словно древний предвестник надвигающейся беды, кружил высоко в небе над городом. Он скользил на распахнутых крыльях, казавшихся почему-то изогнутыми, и стоило ему повернуть голову в сторону, он стал похож на зависшую над закатом свастику, уносимую вверх холодными воздушными потоками.

Поезд, на котором Дэвид и Бернис должны были отправиться ужинать в Уитби, отошел or перрона. Гневно клацая колесами по шпалам, отражающими солнечный свет, поезд ушел без них. Он все набирал скорость, будто знал, что город вскоре взорвется событиями столь же ужасными, сколь и необычайными. Поезд как будто стремился покинуть эти места до наступления сумерек.

Даун-Максимилиан, сын Смурного Сэма, того самого, что держал покерные столы у себя дома, медленно брел по Главной улице, помахивая картонной короной «Бургер Кинг». Банда подростков забросала его камнями, когда он проходил парк, чтобы купить пива к вечерней карточной игре. Потом они обжигали его уши зажженными сигаретами. А потом они забрали у него деньга на пиво и ушли, напоследок называя его дурными словами.

Ко всему этому он привык.

В спецшколе дети обычно подходили к перилам и звали его. «Эй, приятель, — кричали они. — Мы хотим с тобой дружить. Иди сюда, у нас есть для тебя шоколадка». А когда он подходил поближе, то получал плевки.

А они потом со смехом убегали.

Когда Максимилиан возвращался в класс, на его лице, в волосах и на одежде блестели шарики слюны, словно запутавшиеся белые жемчужины.

Возле «Городского герба» Максимилиан помедлил. Прямо у него под ногами была тяжелая стандартная решетка водостока. Он поглядел вниз.

Что-то похожее на белые шары покачивалось во тьме у него под ногами. Футбольными мячами плыло от скотобоен в сторону гостиницы. Он недолго понаблюдал за этими белыми шарами, по которым, будто вены, шли пурпурные полосы. Один мяч остановился, потом закрутился волчком.

Максимилиан слабо махнул рукой с картонной короной. У белого футбольного мяча было два глаза — больших и как будто дымных. И тонкий нос, и рот, похожий на рану от случайного удара топором. А зубы во рту были большие.

И острые.

Максимилиан сделал шаг вперед, встав обеими ногами на железную решетку в двух метрах от качающихся голов. Лицо под ногами исчезло. Теперь он видел только макушку, заколыхавшуюся в уходящей веренице.

Подул ветер. По улице понеслись бумажки и картонки от поп-корна. Мимо проехала пивная машина, напомнив Максимилиану, что надо идти домой, где на него неминуемо обрушится гнев отца.

Ты потерял деньги? Ты потерял деньги! Поверить не могу, что можно быть таким небрежным, ты, кровосос негодный...

Для Максимилиана Харта жизнь была беспрестанным водопадом загадок. Он мало что понимал из того, что делали или говорили вокруг него: почему поезда с клацанием и грохотом выезжают из вокзала, или почему они снова туда въезжают, или почему люди приходят и уходят, и плюют в него, и крадут его деньги. Он понятия не имел о хитрости тех, у кого на одну из этих сверхважных хромосом меньше.

Эта отсутствующая хромосома, на его взгляд, наделила всех остальных лицами, как у собак — с выступающими носами и тонкими веками.

Через несколько кратких часов, в темнейшие часы бессонной ночи Максимилиан Харт столкнется с величайшим испытанием в своей недолгой жизни. И перед лицом этой надвигающейся опасности единственным оружием, которое окажется в его распоряжении, станет тот самый кропотливый стоицизм, с каким он встречал прошлые загадки и претерпевал прошлые невзгоды.

С безвольно свисающей картонной короной в руке он побрел по улице.

Ранний воскресный вечер. Время — начало шестого.

2

Пока Электра запирала вращающуюся дверь парадного входа, Бернис развешивала объявления на боковые двери, ведущие в общий бар. Написанные черным фломастером на бланках «Городского герба», эти объявления просто говорили: «ВОСКРЕСЕНЬЕ. К СОЖАЛЕНИЮ, ГОСТИНИЦА И БАР СЕГОДНЯ ЗАКРЫТЫ ПО ТЕХНИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ».

Технические причины? Отговорка на все случаи жизни.

Дальняя родственница извинениям пьяницы, который объясняет свои действия тем, что был усталый и вспылил.

Налетевший порыв ветра шлепнул Бернис по руке объявлением, которое она как раз приклеивала скотчем на дверь. Руки у нее дрожали. И скотч предпочитал клеиться к пальцам, а не к бумаге.

Черт.

У Бернис не шла из головы тварь, лежащая в подвале: выглядит как труп, и это мертвецки белое лицо, и, о господи боже, соски у нее оторваны. Сам вид мертвой девушки пугал ее больше, чем она могла бы внятно описать.