— О том, что здесь произошло, не беспокойся, — поспешила с уверенностью добавить Электра. — Мы во всем разберемся.

Он глянул на Джека Блэка, лицо которого, как обычно, ничего не выражало. Бернис прижала ладонь ко рту, глядя на Дэвида полными тревоги глазами. Она по-настоящему сочувствовала ему; встретившись с ней ненадолго взглядом, Дэвид вновь почувствовал какое-то сродство.

— Впрочем, есть одна мелочь, — сказал Дэвид, придвигая стул обратно к столу. — Где находится больница? Может, мне кто-нибудь объяснит, как туда добраться?

— Электра, можно я возьму твою машину? — вскочила со стула Бернис. — Я отвезу Дэвида, если ты не против?

— Да, конечно, — с готовностью кивнула Электра. — Удачная мысль. Ключи на крючке у двери. Ты уже освоилась со сцеплением? Иногда оно может быть довольно резким.

— Да, я уже к нему привыкла.

— Спасибо. — Дэвид сумрачно кивнул Электре, потом обратился к Бернис: — Тебе не обязательно меня везти. Уже довольно поздно.

— Не бери в голову, — быстро ответила Бернис. — Я жду тебя у стойки портье.

Дэвид было подумал, что слишком многого требует от Бернис, заставляя ее везти себя в больницу среди ночи, но потом понял, что девушке отчаянно хотелось сбежать из гостиницы. Она больше не чувствовала себя здесь в безопасности.

И конечно, ему не хотелось оставлять ее здесь одну. Он задумался, не следовало ли все-таки потребовать, чтобы Электpa позвонила в полицию. Но между Электрой и Джеком Блэком будто повисло облако сговора.

А как быть с Фионой Хилл? Почему хозяйка гостиницы не хочет, чтобы он спускался в подвал? Вполне возможно, что причины вполне прозаические: может, она покупает контрабандное пиво, которое хранит в подвале, а может, там пара грязных матрацев, на которых она возится с громилой Блэком и его такими же изворотливыми дружками? Кто знает?

Попрощавшись с Электрой и Блэком (который буркнул что-то без всякого выражения), он направился в вестибюль. Двери лифта по-прежнему были заклинены столом, так что он легко взбежал вверх по лестнице. Теперь его мысли были заняты только дядей. Ему хотелось удостовериться, что Джордж и впрямь не разболелся всерьез. Возможно, уже сегодня его позволят забрать домой. Несомненно, в Милл-хаус найдется свободная комната, где бы он, Дэвид, мог остановиться, чтобы ухаживать за стариком. Но как быть с Бернис? Ему не хотелось, чтобы она одна возвращалась в гостиницу среди ночи.

Продолжая размышлять над вопросами, не имеющими ответа, он вернулся в свой номер, натянул носки и ботинки и сбежал вниз к стойке портье, где Бернис — все еще в юбке до пола и черных кружевных перчатках выше локтя — нервно позвякивала ключами. Облегчение, появившееся на ее лице при виде Дэвида, говорило само за себя.

Бедняжке было страшно ждать его одной в вестибюле. А где Электра и Блэк? Вернулись на место преступления?

Нет, одернул он самого себя, оставь эти домыслы. Сейчас самое главное — дядя.

— Готов? — спросила его Бернис.

— Готов. — Он быстро зашагал к ней через вестибюль.

— Машина на заднем дворе, — сказала она, указывая ему дорогу через кухню к черному ходу.

Они вышли к припаркованному на заднем дворе «вольво», на крыше которого жемчужинами сверкали недавно упавшие капли дождя. Выведенная трафаретным золотом на дверях машины, красовалась сдержанная надпись: «ГОРОДСКОЙ ГЕРБ», ЛЕППИНГТОН. СВАДЬБЫ, КРЕСТИНЫ, СЕМЕЙНЫЕ ТОРЖЕСТВА.

Бернис открыла двери. Щелкнул замок, мигнули фары — это отключилась противоугонная сигнализация.

Бернис забралась на место водителя. Дэвид без слов сел рядом и пристегнул ремень.

Господи, выгляжу я, наверное, в этих вещах как пугало, подумала Бернис, поймав свое отражение в зеркальце заднего вида. Помада как будто светилась красным, а глаза казались подернутыми черным миндалинами с блестящей в сумерках белой серединой. Если я на кого и похожа, так на невесту Дракулы. Может, у больницы стоит подождать в машине? Не стоит бродить в таком виде на людях.

— Далеко это? — бесцветным голосом спросил Дэвид.

— Минут пять езды.

Дальше этого разговор не пошел. Ей казалось, что надо бы сказать что-нибудь ободряющее, но она знала, что не найдет, что сказать и в конечном итоге ляпнет что-нибудь, что прозвучит глупо или грубо и черство.

Она завела мотор и стала выводить машину с заднего двора, свет фар отразился от кирпичных стен гостиницы.

Несколько секунд спустя она свернула вправо, погнав машину по Главной улице — мимо вокзала и как будто нависшей над городом бескрайней громады боен.

Окна были забрызганы каплями дождя. И она поставила стеклоочистители на среднее.

Машин на Главной улице не было. От мокрой мостовой отражался оранжевый свет уличных фонарей. Вдоль домов кралась кошка с трупиком воробья со сломанной шеей в зубах. Единственные, кто попался на глаза Бернис, были двое мужчин средних лет, нетвердо бредущих по улице, в то время как третий остановился помочиться на вход в магазин деликатесов.

Мужчина налил огромную дымящуюся лужу на половик с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ».

Вот и пожал'те пользуйтесь, с пьяным великодушием подумал Джон Дойл, отряхиваясь, прежде чем застегнуть ширинку. Моча. Это — единственное, чего у меня в избытке. Моча, моча, моча, и не забыть еще ту последнюю каплю, что вечно стекает по ноге. Он рыгнул. Не стоило, черт побери, ставить последнюю монету в кармане на этот последний кон в покере.

Чертовски глупо было.

Это пиво во всем виновато.

Вечно пиво толкает тебя на всякие глупости. Тебе же сорок шесть лет, мать твою так, не пора ли научиться.

Слишком много чертова пива. Три часа в пабе, потом через дорогу — к Смурному Сэму на покер и еще пару пива, и еще пару. Даун — сын Смурного Сэма — подает пиво в каких попало старых стаканах. И, конечно же, схлебывает пену на кухне. Все делают вид, что не замечают, но на краю стакана чувствуется его слюна, поскольку сын Смурного Сэма ничего весь вечер не ест, кроме мятных таблеток — хрум, хрум, хрум...

И придурочный сын Смурного Сэма вечно носит на своей дурацкой уродливой башке картонную корону. Корона — золотая со светящейся оранжевой надписью: «Бургер Квин». Ну не глупость ли это? Кто станет носить картонную корону? Даже если у тебя не хватает хромосомы или чего там еще?

Ого-го, полегче надо с пивом, дружок. Мочевой пузырь так долго не протянет.

Он сморщил нос на дымящуюся мочу на пороге; в свете уличных фонарей лужа посверкивала золотым и солнечно-желтым. А что, выглядит вполне симпатично. Вполне симпатично.

Он откашлялся и сплюнул в лужу жидкости, на выработку которой упорно истратили весь вечер его почки и печень.

И так Иисус превратил воду в вино.

Ну а велик'-ик'-ий и ужасный я превратил экспортный «хейнекен» в воду... старую, соленую водичку...

Он сообразил, что кренится вперед, опираясь одной рукой на дверь лавки.

А где же эти старые шельмы?

С усилием откачнувшись назад и снова став на ноги, он двинул вперед со значительно меньшей уверенностью, чем годовалый малыш, делающий свои первые шаги.

— Эй! — хрипло крикнул он шагающим вдаль по Главной улице Смиту и Бенджу. — Эй! Подо'ик'ждите, ребята... нас подо'ик'-ждите, а?

Пошатываясь, Джон Дойл брел за своими:

— Эй, пождите, ик', ребя'ик'та!

Они не слышали. Продолжали идти.

— Глухие тетери, — буркнул он себе под нос и зашагал быстрее. В одном ботинке, в том, которым он наступил в лужу где-то по дороге в город, хлюпало.

Пригнув голову, Дойл упорно, хотя и зигзагом, двигался по улице. До моста ему оставалось еще шагов двадцать, а два его дружка уже почти перешли на ту сторону реки, когда он почувствовал, что кто-то легко тронул его за рукав.

— Простите, у вас есть время?

Остановившись, Дойл повернулся всем телом, чтобы посмотреть, кто стоит в темноте переулка.

Пришлось прищуриться. Это была девушка с пушистыми светлыми волосами, под уличными фонарями отсвечивающими золотом. Прямо ему в лицо смотрела пара прекрасных глаз.