— Но современные санитарные правила, разумеется, запрещают сбрасывать кровь и требуху в канализацию. Крысы...

— Ба! Кровь не попадает непосредственно в канализацию. А кроме того, в Леппингтоне нет крыс. Ни одной.

— Так мне говорили. Но мне все же трудно поверить, что где-нибудь в округе не найдется хотя бы одной крысы.

— Поверь мне на слово, Дэвид. Вот, давай, я долью тебе чаю.

Протянув длинную руку, Джордж рывком подхватил с верстака заварочный чайник, и в кружку Дэвида полилась янтарная жидкость. Собравшись с духом, он сделал еще глоток. Джордж вновь наполнил собственную кружку.

— Вот так, Дэвид. Они ничего тебе не рассказывали о семье? И о городе ничего?

Дэвид покачал головой, удивляясь, почему так важно знать хоть что-то из истории своей семьи. Благодарение Богу, большинство людей прекрасно себя чувствует, имея лишь смутное представление о том, что натворили бабушка или дедушка в туманном прошлом.

— Как тебе Леппингтон, сам город? — спросил дядя.

— Приятный с виду. Тихий. Но надо думать, он видал лучшие времена?

— Верно. Город умирает. Единственный хоть сколько-нибудь серьезный работодатель — бойни. Но и на них сейчас работает не более пары сотен человек. Пятьдесят лет назад рабочих было более тысячи.

— Но у нас — у Леппингтонов — сейчас нет никакого интереса в бойне?

— Финансового нет. Семья продала ее в 1972 году. Продала самой темной лошадке, какую удалось найти.

— А, об этом я слышал. — Дэвид кивнул. — Он запустил лапу в пенсионные фонды, а деньги перевел на юг Франции, так?

— Ублюдок. Попадись он мне на глаза, я вот этим его отделаю.

Джордж подхватил меч, над которым работал, и Дэвид ни на мгновение не усомнился, что так оно и будет. Достаточно одеть дядюшку в плащ и рогатый шлем, и перед вами — викинг во плоти.

— Демографическая ситуация города Леппингтона, — наставительно продолжал дядя, время от времени поглаживая клинок кончиками пальцев, — ясно показывает, что происходит. Население сокращается. Молодежь, кто может, уезжает — обычно в крупные города. Вскоре у нас будет город, полный пенсионеров, ковыляющих взад и вперед по улицам на своих «циммерах», ворча на погоду и цены на «хорликс»[12].

— Ну не может же быть все так плохо.

— Поверь мне, Дэвид, этот город умирает на ходу.

— А разве местные власти не пытаются поддержать бизнес?

— Не о чем и говорить. Мы — под крылышком Окружного Совета Скарборо, что дальше по побережью. Их инициативы и финансовая поддержка так далеко на север не простираются. Нет, в борьбе за выживание Леппингтон всегда был прижат к стенке — с тех самых пор, как полторы тысячи лет назад древние римляне собрали вещи и отбыли.

— Этот населенный пункт все равно вне торных путей. Городку, зависящему от одной отрасли, вроде добычи угля, или от одной фабрики, немного надо, чтобы пойти ко дну: достаточно кончиться углю или разориться фабрике.

— И тем не менее внешний мир притеснял нас, как мог. Нам всегда приходилось бороться, чтобы едва-едва удержать этот город на плаву. Без нас город исчез бы тысячу лет назад, если не раньше.

Туг Дэвида осенило. Нас, подумал он. Старик говорит о семье Леппингтонов — или, лучше сказать, династии? Его дядя явно верил в то, что своим выживанием город обязан именно Леппингтонам.

— Вот что я собирался спросить, — сказал Дэвид. — Наша фамилия произошла от названия города или наоборот?

Старик сухо улыбнулся.

— Значит, история семьи тебя все-таки интересует? Э, за этим целая сага. Когда входил в ворота, видел ручей в саду?

Дэвид кивнул.

— Это начало реки Леппинг. Ниже, у подножия холмов, в него вливаются другие ручьи. Но Леппинг начинается здесь, с этого самого места. Наши предки прибыли сюда на галерах викингов из Германии в пятом веке. Они дали свое имя реке, а потом и городу. Только тогда оно было известно как Леппингсвальт.

— Так у нас в жилах течет королевская кровь? — беспечно поинтересовался Дэвид.

Старик ответил ему бесстрастным взглядом.

— Нет. Не королевская. Семья Леппингсвальт претендовала на божественную кровь.

Сам того не желая, Дэвид испытал приступ удивления:

— Божественную кровь? Ничего себе претензии!

Кивнув, Джордж провел пальцами по камню.

— Вот как обстоят дела. Наш род жил в горах Германии. Все Леппингсвальты были кузнецами. Давным-давно, может, две, а может, и все пять тысяч лет назад, Тор, бог-громовник викингов, проснулся однажды ночью и обнаружил, что его молот пропал. И потому он одолжил у богини Фрейи ее соколиное оперение и полетел по всему миру на поиски. Но так и не нашел. Вместо этого он прибыл к дому Леппингсвальтов высоко на горе. Кузнец был несчастливым человеком. Его жена не могла подарить ему сына. А это означало, что его род вымрет. Что было ужасной, непоправимой бедой для любого гордого германца. Тор, бог грома, рассказал Леппингсвальту, что лишился своего прославленного молота богов, а на создание нового уйдет целая гора кремня. Кузнец же ответил, что он откует молот лучше прежнего. Железный молот. И он взялся за работу и ковал руду и железо двенадцать дней и ночей, пока не создал для Тора новый молот. И дал он этому молоту имя Мьельнир — под этим именем он и известен сегодня.

— Любопытная история.

— Да. — Джордж уже не улыбался. Его взгляд блуждал где-то далеко.

— В награду за молот Тор возлег с женой Леппингтона. И в положенный срок она родила сына.

— Так вот как мы приобрели божественную кровь? Мы потомки бога викингов Тора?

— Его самого, внучатый племянник.

Дэвид внимательнее присмотрелся к дяде, пытаясь определить, принимает ли старик эти сказки всерьез или это вновь вырвалось на волю своеобразное чувство юмора Джорджа.

— Такова история, в которую Леппингтоны безоговорочно верили веками.

— В то, что мы потомки Бога?

— Почему бы и нет? Такова была религия тех времен. Многие до сих пор верят в христианских ангелов или в чудеса Иисуса: обращение воды в вино, возвращение слепцу зрения плевком в глаза, воскрешение ребенка из мертвых. Шесть миллионов индусов верят в то, что когда душа рождается, ее первое воплощение всегда будет чем-то низменным вроде растения или даже минерала. И лишь в последующих реинкарнациях она движется вверх — в животное и, наконец, в человека.

— Но эти религии до сих пор живы. Вера викингов мертва.

— Ну, сынок, быть может, она просто ушла в подполье. — Он вновь наградил его все той же сухой улыбкой. — Легенды также говорят, что когда христианство взяло верх, северные боги удалились в реки.

— Но не можешь же ты и вправду верить, что мы произошли от мифического божества?

Джордж пожал плечами.

— Задай мне этот вопрос на людях, я посмеюсь и обращу все в шутку. Но спроси меня с глазу на глаз... — Он снова пожал плечами. — Твой дед, мой брат, верил.

— Разве он не был директором церковно-приходской школы в городе?

— И то правда. Но я видел, как по праздничным дням — я хочу сказать, по старым праздникам — он бросал с моста в Леппинг горсть булавок или монет.

Дядя, должно быть, прочел на лице Дэвида недоумение.

— Бросать монеты или даже булавки в реку — вид жертвоприношений старым северным богам.

— Пусть так, — с улыбкой отозвался Дэвид. — Почти все мы стараемся не проходить под лестницей и бросаем соль через левое плечо, случись нам ее рассыпать.

— Да? — Сильные пальцы Джорджа легко пробежали по лезвию меча. — Значит, безобидная причуда?

— Вероятно. Ты не поверишь, сколько я видел больных, которые носят талисманы: клевер с четырьмя лепестками, освященные образки, фигурки святого Христофора.

— Так, значит, старая вера не совсем умерла?

Дэвид пожал плечами:

— Когда врач прописывает лекарство — препарат, изготовленный на компьютеризованной фабрике в Канаде, Швейцарии, да где угодно, — он прекрасно знает, что тридцать процентов его эффективности — в вере пациента в то, что препарат его вылечит. Если человек суеверно верит в то, что кроличья лапка избавит его от мигрени, что ж, он на тридцать процентов на пути к выздоровлению.