— Джорджия?

Я вздрогнула, когда Моисей произнес мое имя, а затем Тэг выругался, сказав протяжно «охренеть», что вообще не имело для меня никакого смысла.

— Джорджия? Эта лошадь принадлежит вам? — резко спросил Моисей.

— Кто? Кас? Нет, я всего лишь объезжаю его.

Я не подняла взгляда, услышав вопрос, и продолжала наступать на Каса.

— Нет. Не эта лошадь.

Голос Моисея звучал как-то странно, и я все-таки вскинула голову, устремив взгляд мимо круглого загона и маленькой арены для верховой езды туда, где паслись наши лошади.

Они были далеко, полдюжины лошадей или около того, включая Сакетта и Лаки, которых мы использовали исключительно в иппотерапии и больше нигде. Лаки оказался самым милым и кротким парнем во всем мире. И полностью прирученным.

— Пегая. Пегая ваша? — спросил Тэг, и его голос тоже был напряженным.

— Калико? Да. Она наша.

Я кивнула, находя глазами эту красивую лошадь с белой гривой и яркими пятнами, и мое сердце екнуло, как и всегда, когда я смотрела на нее.

Внезапно Моисей зашагал прочь от загона, покрывая расстояние между нашей земельной собственностью и задней частью его дома, ни разу не оглянувшись и даже не сказав «увидимся позже».

Мы с Тэгом наблюдали за тем, как он удалялся, и я озадаченно посмотрела на друга Моисея.

— Я бы спросила тебя, в чем его проблема, но я перестала заботиться об этом уже очень давно.

Я настигла Каса и схватила веревку, висящую вокруг его шеи, немного жестче, чем сделала бы в другой обстановке. Он встал на дыбы и заметал головой, что заставило меня сожалеть о своих поспешных действиях. Мне удалось снять веревку с его шеи, но не обошлось без проворных скачков, чтобы избежать зубов и копыт.

— Ради его же блага, я надеюсь, что это неправда, — искренне ответил Тэг, и его слова озадачили меня еще больше. Но он, оттолкнувшись от забора, вел себя так, словно понимал Моисея. — Было приятно с тобой познакомиться, Джорджия. Ты совершенно не похожа на ту, что я ожидал увидеть. И я этому рад.

Я никак не отреагировала на его слова, только смотрела, как он удалялся. Он отошел на двадцать футов, когда обернувшись через плечо, произнес:

— Будет тяжело объездить его. Не уверен, что старина Кас хочет, чтобы его объезжали.

— Да, да, да. Все остальные говорят мне то же самое, пока я их не объезжу, — парировала я.

Я услышала, как Тэг рассмеялся, когда заново начала упражнения с Касом.

Вы могли бы подумать, что, видя мертвых всю свою жизнь, я должен был возненавидеть кладбища. Но это не так. Мне они нравились. Они были тихими. Они были безмятежными. И умершие были спрятаны под землей аккуратными рядами. За ними ухаживали. И следили. Ну, по крайней мере, их тела были спрятаны. Мертвые не скитались по кладбищам. Ведь здесь не было их живых родных. Зато их притягивало горе тех, кого они любили, страдание тех, кого они любили. Прежде я много раз видел, как блуждающий умерший человек неотступно шел по пятам за своей женой или дочерью, сыном или отцом. Но в тот день на кладбище Левана не блуждал ни один мертвый.

В тот день я увидел только одного человека, и на мгновение мое сердце сжалось, когда глаза наткнулись на светловолосую голову и тонкую фигуру, склонившуюся над соседней могилой. Но потом я понял, что это была не Джорджия. Это не могла быть Джорджия. Я видел лошадь и слышал, как Джорджия зовет Калико, а потом пришел прямо сюда. К тому же женщина была немного ниже Джорджии и, может, чуть старше, а ее светлые волосы, затянутые в небрежный узел, ниспадали волнами. Она оставила маленький букет на надгробной плите, на которой было написано крупными буквами «Жанель Пруитт Дженсен», и направилась в сторону высокого мужчины, ожидающего на краю кладбища. Когда женщина подошла к нему, то он наклонился и поцеловал ее, словно утешая, и это заставило меня немедленно отвести взгляд. Я не собирался пялиться на них. Но они были поразительной парой — темнота и свет, нежность и сила. Я мог бы без труда нарисовать их.

Кожа мужчины была такой же темной, как моя, но мне он не казался черным. Может, коренной житель. Высокий и поджарый, своим внешним видом он наводил меня на мысль об армии. Женщина была худенькой и изящной, одетой в бледно-розовую юбку, белую блузку и сандалии. И когда они повернули в сторону выхода, а я взглянул на ее профиль, то осознал, что знал ее.

Когда я был маленьким, Джиджи заставляла меня ходить в церковь всякий раз, как я приезжал в гости. В одно из таких воскресений на органе играла девочка. Мне тогда было около девяти, а ей всего тринадцать или, может быть, четырнадцать лет, но то, как она играла, это было что-то. Ее звали Джози.

Ее имя всплыло в моей памяти, прозвучав голосом моей бабушки, и я слегка улыбнулся.

Музыка, которую исполняла Джози, была трогательной и красивой. Но самое главное, она вызывала у меня ощущение безопасности и спокойствия. Джи сразу же подметила это, и мы начали ходить в церковь каждый раз, когда Джози там репетировала, и слушали, сидя в самом дальнем ряду. Иногда она играла на фортепиано, но чаще всего на органе. Но что бы это ни было, я сидел смирно. Я помнил, как Джи вздохнула и произнесла: «Эта Джози Дженсен настоящее музыкальное чудо».

А после этого Джи сказала мне, что я тоже был чудом. Она прошептала мне на ухо, в то время как музыка Джози играла на фоне, что я создавал музыку, когда рисовал, так же, как Джози создает музыку, когда играет. И то, и другое было даром, нечто особенным, и это следовало беречь. Я совсем забыл обо всем этом. До этого дня. Женщину звали Джози Дженсен, а могила, которую она посещала, должно быть, принадлежала ее матери.

Потерявшись в воспоминаниях о ее музыке, я наблюдал за тем, как пара удалялась, пока в последний момент Джози не остановилась и не обернулась. Она что-то сказала стоящему рядом мужчине, который оглянулся, посмотрев на меня, а затем кивнул.

Женщина пошла обратно в мою сторону, обходя надгробные плиты, пока не остановилась в нескольких футах от меня. Она мило улыбнулась и протянула руку в знак приветствия. Я принял ее и быстро пожал, прежде чем отпустить.

— Моисей, правильно?

— Да. Джози Дженсен, верно?

Она улыбнулась, видимо ей было приятно, что я ее тоже узнал.

— Теперь я Джози Йейтс. Моему мужу, Самюэлю, не нравятся кладбища. Заморочки навахо. Он приходит вместе со мной, но остается ждать под деревьями.

Навахо. Я оказался прав.

— Я просто хотела сказать тебе, как сильно мне нравилась твоя бабушка. Точнее, прабабушка, да? — я кивнул, в то время как она продолжила. — У Кейтлин была черта, благодаря которой ты чувствовал, что все будет хорошо. После того как умерла моя мама, когда я была маленькой, она была одной из тех леди в церкви, кто присматривал за моей семьей, и она также присматривала за мной, обучая меня разным вещам и позволяя возиться на своей кухне, когда мне нужно было понять, как приготовить то или другое блюдо. Она была удивительной.

Голос Джози звучал искренне, и я кивнул, соглашаясь.

— Она была такой. И она всегда вызывала во мне похожие чувства, — я сглотнул и неловко отвел взгляд, понимая, что разделил с незнакомцем важный и интимный момент. — Спасибо, — произнес я, на краткое мгновение встречаясь с ее взглядом. — Эти слова много для меня значат.

Она кивнула в ответ, улыбнувшись немного грустно, и снова развернулась.

— Моисей?

— Да?

— Ты знаешь, кто такой Эдгар Аллан По?

Я озадаченно вскинул брови. Я знал, кто он, но вопрос был странным. Я кивнул, и она продолжила.

— Он кое-что написал, что я никогда не забывала, и эти слова мне очень нравятся. Можешь спросить моего мужа. Я обрушила на него потоки слов и музыки, пока он не попросил пощады и не женился на мне, — она подмигнула. — Эдгар Аллан По сказал много прекрасных вещей и много шокирующих, но они часто идут рука об руку.