— Мне жаль, что так случилось с твоим мальчиком, — его голос прозвучал искренне и успокаивающе, и все, что я мог сделать — не уронить голову, рыдая. Вместо этого я встретил его взгляд и кивнул.

— Спасибо.

Я осознал, что простое сочувствие Самюэля было настолько же сокрушающим, насколько и желанным. Илай был моим мальчиком. И я лишился его. Его потеря произошла совсем недавно. Для меня он умер не два года назад. Он умер три недели назад. Для меня он погиб в поле за домом Джорджии, когда она рассказывала о том ужасном дне, и когда я сам увидел, как все произошло. И каким-то образом слова этого мужчины подтвердили реальность случившегося. Я и не думал, что нуждался в этом.

— Ты вернулся, чтобы все исправить.

Это было утверждение, не вопрос.

— Да.

— Ты вернулся, чтобы забрать то, что по праву принадлежит тебе.

— Да, — снова согласился я.

— Мне пришлось сделать то же самое. Я почти упустил свой шанс с Джози. Я почти потерял ее. Думал, у меня еще есть время. Не повторяй моей ошибки, Моисей.

Я кивнул, не зная их истории, но тем не менее желая прислушаться к его словам. Я послушал музыку еще немного и встал, больше не в силах спокойно сидеть, даже не смотря на звучащую красивую мелодию и приятную компанию. Мне было необходимо увидеть Джорджию. Я еще раз протянул руку Самюэлю, и он тоже встал, чтобы пожать ее, соблюдая все формальности. Ростом он был так же высок, как и я, и наши глаза находились на одном уровне, когда я выразил ему свои соболезнования.

— Сожалею о смерти твоего дедушки. Ты будешь скучать по нему. Но у него все хорошо. Ты и так это знаешь, верно?

Самюэль наклонил голову, рассматривая меня. Мне бы хотелось опустить последнюю фразу, но я мог ощущать присутствие его деда, словно теплый покров, и я хотел отблагодарить Самюэля единственным способом, который знал.

— Да. Я верю в это. Мы рады, что он больше не страдает. Мы знали, что его конец близок, и у нас была возможность подготовиться.

Мое сердце начало колотиться, а ладони вспотели. Я почувствовал, как от тревоги, которая не оставляла меня целый день, отяжелели руки и ноги, когда слова Самюэля и моего клиента загремели в моей голове. «Я почти потерял ее. Я думал, у меня есть время. Мы знали, что конец близок. Я не хотел обращать внимания на знаки. Все предупреждающие знаки были у меня перед глазами».

Я выбежал из церкви, промчавшись вниз по лестнице, не беспокоясь о том, что Самюэль и Джози Йейтс действительно посчитали меня психом, как и утверждали слухи. Я пробежал по газону и рванул в сторону дома, стараясь не думать, что действительно означали все эти знаки.

Я думал, что Илай находился рядом ради меня. Я думал, что он там, чтобы вернуть меня к Джорджии. Но я вернулся, а Илай не ушел. Илай по-прежнему кружил рядом со мной. Он кружил рядом с Джорджией. Точно так же, как мой прадедушка парил возле Джи перед тем, как она умерла. Точно так же, как смерть окружала детей в отделении для больных раком. Все повторялось.

Что если Илай явился ради Джорджии?

А после этого появилась девушка. Блондинка. Все те девушки были блондинками. Мертвые девушки-блондинки. Джорджия была блондинкой. Даже моя мать, моя мать пыталась предупредить меня. Эти знаки… Я видел их, и не хотел замечать их. Я должен был догадаться! Это — моя жизнь, и она всегда была такой.

Я в ужасе бежал, ругая себя почем зря, пока не добрался до дома Джорджии. Я промчался по подъездной дорожке мимо ее маленького грузовичка и забарабанил в двери, словно безумец, каким и являлся. Когда никто сразу же не подошел к двери, я кинулся к другой стороне дома, где находились, насколько мне было известно, окна спальни Джорджии. Я только знал, что они изменили интерьер, и мне предстояло увидеть что-то неприятное, но я был в отчаянии. Я прижался лицом к стеклу и постучал, надеясь, что хоть кто-нибудь услышит. Между реек жалюзи я мог кое-что разглядеть. Настенный рисунок невообразимого цвета, который я сделал много лет назад, сразу бросился мне в глаза, и я удивился, как Джорджия вообще высыпалась в этой комнате.

— Джорджия! — закричал я, как безумный.

На прикроватном столике горела маленькая лампа, но в комнате никого не было. Я побежал обратно к переднему дворику, решительно настроенный попасть внутрь, и неважно открыты для меня двери или нет.

Джорджия пошатываясь шла по подъездной дорожке, одетая в шорты для бега и футболку, ее волосы, убранные в хвост, были намокшими от пота.

— Моисей?

Облегчение в ее голосе было равносильно облегчению, которое испытал я, увидев ее. Я пересек газон в три широких шага и порывисто обнял Джорджию, зарываясь лицом в ее взъерошенные волосы, не беспокоясь о своей бурной реакции. Еще ни разу в жизни я не испытывал такого облегчения от того, что ошибся.

— Я так испугался…

Мы начали говорить одновременно, и я слегка отстранился, глядя на нее сверху вниз.

— Я так испугалась, — она заговорила снова, и я убрал одну руку со спины Джорджии, чтобы смахнуть волосы с ее лица. Ее щека была в чем-то измазана, глаза широко раскрыты, а зубы стучали. Я понял, что она дрожала и сжимала меня руками так, словно пыталась удержаться от падения.

— Джорджия?

Мауна Шепард стояла в дверном проеме, крепко сжимая в руках скалку. Мельком меня посетила мысль, занималась ли она стряпней или же схватила ее, чтобы защититься от мужчины, барабанящего в ее дверь.

— Ты в порядке, Джорджия? — спросила она, переводя взгляд то на свою дочь, то на меня.

— Да, мама, в порядке. Я прогуляюсь с Моисеем недолго. Не жди меня, — ее голос был твердым, но тело продолжало дрожать, и меня снова охватил страх. Что-то случилось. Я не был полностью неправ.

Немного подумав, Мауна Шепард кивнула Джорджии.

— Хорошо. Ты знаешь, что делаешь, девочка, — она обратила внимание на меня. — Моисей?

— Да, мадам?

— С меня уже достаточно сердечных приступов. Либо порадуй меня, либо уходи. Ты меня понял?

— Понял.

— Отлично. Время бы тоже не помешало. Дай нам всем немного времени, особенно Мартину.

Я кивнул, но ничего не ответил. Я был не согласен давать им время. Оно никогда не было моим другом. А еще я ей не доверял.

Я продолжала прижиматься к Моисею, пока мы шли. Он не заставлял меня говорить, а просто обнимал левой рукой за плечи и при каждом нашем шаге касался губами моих волос. Что-то случилось. Не только со мной, но и с Моисеем тоже. По моей спине бегали мурашки, и это ощущение все никак не прекращалось. Мы добрались до парадного крыльца, и я вдруг осознала, что не в силах смотреть на то, что внутри дома. Я знала, что Моисей рисовал. Я была уверена, что он перекрасил облупившийся участок. Он работал в доме с тех пор, как приехал две недели назад. Но я боялась оказаться лицом к лицу перед этой стеной.

— Детка, на улице холодно, — тихо произнес Моисей, убеждая меня зайти внутрь, когда я замешкалась, и такое проявление нежности пошатнуло мой контроль.

— Давай просто присядем на минутку, ладно? — прошептала я, сползая вниз на ступеньку крыльца.

Ветер в тот день был переменчив, на какое-то мгновение дул порывами, а затем стихал. Это напомнило мне о попытках заставить Илая лечь спать, когда он был еще малышом. Он все никак не хотел сдаваться, стремясь двигаться до победного, вплоть до последней секунды, затем совсем немного дремал, только чтобы набраться сил сесть и снова начать играть. На следующий день исполнится два года, как я потеряла его. Воспоминания должны были причинять страдания, но я вдруг осознала, что нахожу в них покой и утешение.

— Я не плакала сегодня, — вдруг осознала я, и Моисей все-таки поддался и сел рядом со мной.

Размер и тепло его тела заставили меня прижаться к нему, и я прислонила голову к плечу Моисея. Он провел своей большой рукой по моим волосам и прижал ее к лицу. Повернув голову, я оставила поцелуй на его ладони и почувствовала, как он задрожал. Затем Моисей обнял меня обеими руками, и я уткнулась лицом в его грудь, а он прижался головой к моей голове.