— Блядь, кончай, — жестко приказал он и больно потянул меня за волосы.

Я посмотрела в его глаза. Его зрачки цвета ртути, становились все темнее и темнее, и, казалось, они приобретали багровый оттенок, словно кровавое гало вокруг солнца.

Кивнув, я полностью отпустила сознание и сейчас чувствовала, как сгораю на ведьмином костре, пока Барретт продолжал набирать свой неумолимый удобный ему темп, сжигая меня заживо.

“Sator. Arepo. Tenet. Opera. Rotas”, — пронеслось финальными аккордами, и меня поглотило кровавое языческое пламя.

— Ричард! — услышала я свой собственный голос, корчась, пульсируя и выгибаясь на ведьмином костре похоти.

Все еще сжимая своего мужчину в объятьях, я слышала, как он, прорычав, бурно кончил и обессиленно выдохнула.

“Посвящена…” — пронеслось у меня в голове, и я улыбнулась, чувствуя, как наш влага и его сперма, вместе с кровавыми потеками от рубинового зелья стекает по моему телу.

Я прошептала на ухо своему Дьяволу “благодарю”, а у меня перед глазами стояла картинка — Лицо Ричарда в красных сполохах священного пламени, которое я планировала поддерживать, подпитывать и распалять в оставшиеся три дня его пребывания в Испании.

Я стояла и наблюдала за шикарным видом из окна пентхауса, или, как его называли в Испании, atico, принадлежащего семье дель Алькасар и расположенного в самом сердце Мадрида.

Попивая свой утренний кофе, я рассматривала парк Ретиро, который роскошной листвой смотрел в наши окна, и улыбалась в предвкушении еще одного дня, наполненного моими любимыми приключениями, состоявшими из посещений музеев и интересных мест. Несмотря на то, что Мадрид встретил нас сухой июльской жарой, я откровенно наслаждалась поездкой, в отличие от Паломы, для которой Мадрид был лишь городом, где родился ее отец, и она здесь бывала нечасто.

Сказать что я была под впечатлением — не сказать ничего. Алехандро был человеком слова, в чем, впрочем, я не сомневалась — каждый день он открывал мне настоящий Мадрид с его незабываемой столичной энергетикой, в которую вплетались вековые традиции. Я побывала не только в знаменитых исторических точках, но и окунулась в атмосферу настоящего Мадрида, стала на несколько дней коренной “мадриленья”, сплетаясь в одно целое с этим неимоверным городом и его разнообразием районов. Я чувствовала гламур Саламанки с ее бутиками брендов класса «люкс», становилась чуть более традиционной в квартале Ла-Латина с ее “старым” Мадридом и “Plaza Mayor”, мне хотелось эпатировать в авангардной Чуэке с ее гейским кварталом и экстравагантным духом, и я влюбилась в отвязную Маласанью, с ее хипстерской атмосферой мадридской “движухи”.

Взяв сотовый в руки, я начала листать запечатленные в моем фотоальбоме моменты, некоторые из них, самые яркие, я отправляла Ричарду.

“Герника” в музее королевы Софии. Это полотно передавало всю боль войны. Оно было пропитано ужасом смерти, здесь все еще слышались взрывы бомб, и чувствовался запах крови с привкусом металла. Именно эта картина ассоциировалась у меня со шрамами на теле моего воина, когда я ласкала их в нашем с Ричардом Эдеме.

Зная о запрете фотографировать в музеях, я нашла репродукцию в интернете и отправила Ричарду с сообщением:

“Герника. Рисунок войны на спине Воина. Целую каждый твой шрам.”

Я вздохнула, и, мысленно обласкав каждый его рубец, открыла следующее изображение. Музей Прадо, где я замирала у картин Веласкеса, Гойи и Эль Греко, чувствуя их неповторимую энергетику, наполненную художниками и прошедшую сквозь века.

Стоя в зале Веласкеса, я улыбнулась и, найдя репродукцию, отправила Ричарду с припиской:

“Менины” Веласкеса. Чувствую себя одной из фрейлин при дворе короля Филиппа IV.”

И конечно же, я не могла обойти стороной Босха и его триптих.

“Сад Земных Наслаждений” Босха. Именно там я была в нашу с тобой дымную ночь на “Нарушителе.”

Я пролистнула несколько изображений и улыбнулась, рассматривая площадь Пуэрта-дель-Соль с ее завораживающей архитектурой восемнадцатого века, символом Мадрида — медведем с земляничным деревом и “точкой отсчета”.

Я не могла не отметить этот момент в моей переписке с молчаливым собеседником, и мое сообщение гласило:

“Стою на Нулевом километре. Здесь берет свое начало Испания. Чувствую себя в эпицентре розы ветров.”

Я вновь пролистнула фото и оказалась в одной из уютных шоколадниц, где я попробовала незабываемый горячий шоколад с чурросами — испанским десертом.

На фото, которое я отправила Ричарду, была изображена чашка горячего шоколада в фирменной чашке и мое сообщение:

“Официант клялся, что рецепт этого горячего шоколада остался неизменным с 1894 года и хранится в величайшей тайне. Верю. Чувствую себя испанской инфантой, решившей отведать бодрящего королевского напитка.”

Я сглотнула слюну от воспоминаний о настоящем шоколаде без примесей и вкусовых добавок и вновь перелистнула страничку своего фотоальбома.

Маласанья и ее мадридская тусовка. Колыбель знаменитой "мовида мадриленья" — движения субкультур, из которого вышли новое поколение звезд, таких как кинорежиссер Педро Альмодовар.

Фотографию граффити, где было изображено сердце с вороном и надписью внутри “RESPIRA” (дыши)*, я отправила Ричарду с комментарием:

“Я грею в ладонях твое сердце…”

Внезапно в моей руке завибрировал телефон, на экране высветился значок скайпа с именем “папа” и я, улыбнувшись, поспешила ответить.

— Ну что дочка, поздравляю тебя с днём рождения! — услышала я бодрый голос отца и улыбнулась.

— Папочка. Спасибо большое, — радуясь и этому бодрому голосу, и этим лучистым глазам, ответила я. — И тебя поздравляю с рождением дочери!

— Как отмечаешь праздник?

— С раннего утра принимаю поздравления, — усмехнулась я, вспоминая, как меня уже в восемь утра разбудили Джулия с Эмили, а также Крис.

— Я думал, ты уже на пляже загораешь в это время, — и, присмотревшись к обстановке, добавил: — Что-то я не помню такого интерьера у вас на вилле, судя по фото, которые ты мне высылала.

— Все-таки мой сюрприз удался! Я сейчас в Мадриде! — и я повернула изображение к окну, где раскинулся знаменитый парк. — Можно сказать, я в двух шагах от знаменитого Прадо! Жди фотоотчет.

— Так ты с Барреттом? — осторожно спросил он.

— Нет. Я со своей новой подругой Паломой и ее другом. Я тебе писала о них. Они только окончили сессию и пригласили в Мадрид.

— Я рад, что ты проводишь время со сверстниками, — произнёс отец, и в его голосе промелькнула надежда, что я найду себе бойфренда моего возраста и уйду от Барретта.

— Ты когда ко мне приедешь? Я очень-преочень соскучилась. С июня жду, — сменила я тему.

— В августе, — уверенно кивнул он.

— Тебе понравится, — улыбнулась я, уже мечтая, с каким удовольствием я буду заботиться о своем папе и его отдыхе.

— Тук-тук-тук, — послышался голос Паломы за дверью, как только я закончила разговор с отцом. — Именинница гостей принимает?

— Уже с восьми часов, — усмехнулась я, и Палома, открыв дверь, с порога запела “Cumple año feliz!” За мной подарок, — и она пошла на меня в махровом халате и с чашкой ароматного кофе в руках.

— Только давай без подарков! — обняла я ее в ответ.

— Я еле-еле глаза продрала после вчерашней тусовки, а ты, как огурец, — бросила она быстрый взгляд на мой джинсовый сарафан и убранную постель.

— Надеюсь, хорошо повеселились с Алехандро и его друзьями?

— Да вообще. Оторвались знатно в “Опиуме”, потом догнались в бывшей “Паче”. Зря ты с нами после Маласаньи не поехала.

— Я не люблю ночные клубы, — покачала я головой, вспоминая, как тактично, но уверенно отказалась ехать в клуб знакомиться с мадридскими друзьями Медины Младшего. — Надеюсь, Алехандро не в обиде?

— Нет, он как-то спокойно отреагировал. Думала, злиться будет. Обычно он не любит, когда ему не подчиняются.