Но, несмотря на слова Лата, разговор не принес мне облегчения. Нет, я прекрасно понимала, кто такой Барретт, не питала иллюзий на его счет, и для меня его поступок не стал большой неожиданностью — циник и эгоист во всем. Но мои эмоции требовали выхода. Моя никому не нужная любовь требовала выхода. Выхода от отчаяния и невозможности что-либо изменить, выхода от такой нелегкой тяжелой, словно свинцовый дождь, ноши, как любовь к Дьяволу.

— Нет, все-таки что-то, но я могу поменять, — покачала я головой.

— Харт, ты уверена в этом? — спросил меня настороженно внутренний голос.

Я бросила уверенный взгляд на свое отражение в зеркале, взяла ножницы, которые нашла в зоне кабинета, и решительными движениями начала обрезать волосы. Я слышала тихий хруст металла по волосам, чувствуя, будто по моим рукам стекает горячая кровь от срезаемых крыльев, и мне становилось легче. Я отсекала от себя прядь за прядью, локон за локоном, перо за пером и понимала все последствия этого поступка.

“Харт, опомнись! — где-то глухо звучал голос разума. — Барретт тебя убьет за эту выходку. Ты же знаешь, как он не любит, когда ты что-то делаешь со своими волосами! Вспомни, как ему не понравилось, когда ты распустила волосы на празднике в “Трокадеро”.

“Да, знаю, — отметила я, продолжая резать, а мой Черный Лебедь с довольным видом добавил: — Ему нравится трахать твои волосы. Очень нравится”.

“Ты не боишься, что он тебя вышвырнет, как сделал уже раз?!” — истерил разум.

“Не тот случай, — уверенно парировала я. — В отличие от того раза, сейчас я не колеблюсь с выбором между ним и другими людьми. Я по-прежнему его люблю. Может последовать наказание за бунт, но не расставание”.

“Ты хотя бы подождала завершения вечеринки, а потом бы резала!” — продолжал упорствовать голос разума, но я понимала — если я не сделаю этого здесь и сейчас, то не сделаю уже никогда. 11565c

Я продолжала отсекать дюйм за дюймом и видела злость Барретта — ему не нравилось, когда я что-то меняю в своей внешности, потому что он считал, что ему принадлежит по праву не только моя душа, но и тело. Я продолжала срезать прядь за прядью и представляла Марту в Сиэтле, которая, не обнаружив меня на фото в светской хронике рядом с Барреттом, довольно улыбнется. Я отсекала локон за локоном и слышала усмешку Джины с ее вопросом “Ричард, а где же твоя маленькая мышка?” Но мне было плевать. Я продолжала резать волос за волосом, чувствуя, как по моим пальцам течет невидимая кровь и слыша, как хрустят подрезанные крылья. Я совершала этот обряд пострига с каким-то внутренним болезненным наслаждением и была счастлива. Погруженная в эйфорию бунта и самоутверждения, я понимала, что исполняла этот ритуал для себя, желая доказать, что пусть не моя душа, но хотя бы мое тело все еще принадлежит мне.

Парадоксально, но этот постриг с одной стороны лишал меня части моей личности, кровил багровыми потеками и хрустел от подрезания крыльев, но с другой стороны давал мне возможность что-то изменить, давал мне иллюзию перемен и выхода.

Наконец, последний локон, словно перо, упал к моим ногам, и я посмотрела на свое лицо в обрамлении черных, слегка вьющихся волос.

“А тебе идет, — приподнял уголок рта в довольной усмешке Черный лебедь. — Челку будем резать?”

“Однозначно”, — кивнула я и, проредив волосы на лбу, резанула на уровне бровей.

Положив ножницы на мраморную раковину, я облегченно вздохнула. Ритуал был совершен, и дороги назад уже не было. Мосты были сожжены, но я ни секунды не жалела о сделанном.

“Потом в салоне отеля подровняешь”, — довольно прошептал мой Черный Лебедь, отмечая выбившиеся из общей картины пряди волос.

Я тряхнула головой и улыбнулась своему отражению в зеркале, но тут послышался звук открывающейся двери — Барретт пришел.

Я слышала, вернее, чувствовала, как он остановился в зале, чтобы бросить на кресло свой пиджак, я “видела”, как он, по обыкновению, снимает запонки и заворачивает манжеты, заходя в мою комнату без стука, но не торопилась выходить из своей ванной. И если раньше я была расстроена тем, что у нас две отдельные спальни, то сейчас радовалась этому факту — здесь было только мое пространство, моя территория, на которой я чувствовала себя уверенней.

Я стояла в окружении волос, разбросанных по мраморному полу, словно обрезанные крылья и, повернувшись к двери лицом, была готова принять бой.

Наконец, дверь ванной открылась, и на пороге появился Барретт. Он бросил сканирующий взгляд на меня, на мое лицо и новую прическу, на весь мой полураздетый вид и скривился. Определенно, он был зол, что я не была готова к вечеринке, что модифицировала себя без его разрешения, что я отняла у него часть сексуального удовольствия, зная, что ему нравятся мои длинные локоны.

— Я не разрешал тебе обрезать волосы, — недовольным тоном произнес он.

— Мои волосы. Что хочу, то и делаю, — тихо парировала я и почувствовала затылком тяжесть его металлической энергетики.

— Я с тобой после вечеринки разберусь, — коротко кивнул он и направился из моей спальни спокойной походкой.

Но я не планировала останавливаться — исподлобья посмотрев в дверной проем, где еще секунду назад был Барретт, я решила отыграть партию Черного Лебедя до конца, желая доказать, что мое тело принадлежит мне. Желая понять, почему он предпочел Джину? Что ему не хватало во мне? Ему не нравилась покорность? Что ж — я могу вести себя и по-другому! И мой Черный Лебедь иронично приподнял уголок рта.

Я тронулась с места и медленно пошла вслед за Барреттом, который уже был на пороге моей спальни. Мое сердце билось о ребра, но я уже ничего не боялась.

— Это мои волосы и мое тело! — уверенно бросила я ему в спину, и мой голос отозвался эхом по комнате. Барретт никак не отреагировал, и от этого я сжала кулаки еще сильнее. Мне хотелось пробить эту железобетонную стену, и я иронично кинула: — Если захочу, то вообще приеду и трахнусь с тем же Алехандро. Если ты полигамен, почему я не могу также иметь несколько сексуальных партнеров? Я по два месяца жду тебя. И тоже могу завести себе любовника.

Барретт остановился и медленно начал разворачиваться ко мне. Его взгляд не выражал ничего, кроме пустоты.

— Почему я должна терпеть сексуальную неудовлетворенность? Я так понимаю, в Джине тебя все устраивает. А она точно не хранит тебе верность. Вон как резво предлагала себя. У меня, правда, нет груди четвертого размера, но я теперь вижу, какие женщины тебе нравятся. Доступные, дерзкие. Я вмиг организую непокорность и флирт не только с тобой, но и с другими, — продолжала я с улыбкой на лице, пока он шел на меня равнодушным танком. — Милый, я могу быть о-о-очень дерзкой и бойкой, — и я, обворожительно улыбнувшись, наклонилась, как это делала Джина.

— Не веди себя, как шлюха, — был его ответ.

Почувствовав, как меня придавило металлом, я на секунду зажмурилась, преодолевая этот морок, и продолжила:

— Я молодая здоровая женщина, и у меня тоже есть свои жела…

Он сдавил мое горло и приподнял так, что я не могла ни пошевелиться, ни говорить.

— Запомни, Девочка, — тихо проговорил он спокойным тоном. — Пока ты при мне, в тебе и на тебе будет только моя сперма.

Всё, что произошло потом, можно было назвать одним словом — радиация.

Это было жестко и больно. Я пыталась сопротивляться, но он крепко зафиксировал мои руки на спине ремнем. Обхватив мой затылок, он загнул меня через стол и загнал член во влагалище. Я чувствовала его пальцы, сдавливающие мое горло, и мне казалось, что сожми он меня еще чуть-чуть, и я задохнусь. Я ощущала его член глубоко внутри, и мне казалось, что меня разорвет на части. При ударах резкий край стола врезался в пах, и иногда я закусывала щеку, чтобы не вскрикнуть. Но я не жалела, что бросила ему вызов. Так или иначе, но я выбила его из зоны комфорта.

Внезапно он остановился, вышел из меня, и я облегченно вздохнула, но ненадолго. Развернув лицом, он поставил меня на колени и больно сдавил скулы. И моя пытка продолжилась. Он насиловал мой рот, но я не закрывала глаз и смотрела на него снизу вверх, чувствуя, как сводит мою челюсть, которую он больно сжимал пальцами. Из глаз текли непроизвольные слезы, я глотала слюну, преодолевая рвотный рефлекс, а мое горло раздирало и рвало на части. Но я продолжала смотреть на равнодушное лицо Дьявола снизу вверх.