Замирает на месте. Словно спотыкаясь о мое предложение. Глаза выпучивает.
— Ты с кем?!
— У меня отношения с Иваном.
Не совсем правда. Это не отношения. Он просто взял для себя понравившуюся подстилку в пользование. Но я Сэму этого не скажу.
— Не понял.
Глаза у Саймона больше не смеются и веселость исчезает.
— Ты сейчас про Ивана Кровавого?!
— Да.
— Рора, ты в своем уме?!
Рявкает зло.
Реакция Саймона меня удивляет, закрадывается смутное сомнение, и я задаю один-единственный вопрос:
— Сай, ты в курсе, чем еще промышляет Ридли? Я имею в виду помимо модельного бизнеса?
Внимательно смотрю, ищу ответы и нахожу…
Бледнеет на глазах. Открывает рот и закрывает, а затем отводит взгляд…
Мне даже слышать его ответ не нужно. Я понимаю все по мимике, по взгляду, почему-то мне кажется, что Саймону больно…
— Аврора, не говори мне, что тебя… под русского этого… Невозможно это. Ридли тебя никогда…
Улыбаюсь. Фальшивая улыбка — она мое оружие, моя маска. Когда в душе все свербит, когда капли крови вырываются и текут ручьями изнутри, я улыбаюсь…
— Иван берет все, что хочет, и он пригласил меня. Так и завязалось.
— Я тебя не понимаю, Аврора. Ты с темы на тему не перепрыгивай! При чем тут этот русский?
— Он захотел меня. Предложил переехать к нему, и я согласилась.
— Ты шутишь…
— Нет. Серьезна как никогда.
— Я даже не знаю, что сказать…
Тихий шелест и потерянный взгляд, а я многое скрываю: воспоминания, обрывки фраз.
— Просто отпусти, Сай.
Смотрит на меня не мигая. Все что-то сказать хочет, но молча кивает, уходит.
А я понимаю одно. Саймон был в курсе.
Как сказал Ридли, я единственная, которую пришлось уламывать на подобное…
Захожу в спальню и сажусь на кровать, взгляд останавливается на комоде с детскими фотографиями, где на одной я весело обнимаю родителей, на второй сижу на своей пятнистой индейской лошадке.
Останавливаю взгляд на ветхом доме, деревянном с открытой верандой. Даже на фото видно, как прогнило дерево. Таким он был долгое время, пока я не стала зарабатывать и мы не сделали ремонт.
Долго рассматриваю фото, где я с бабушкой, моя Нину здесь уже больна, но все так же улыбается, и ее старческая рука с пигментными пятнами обвивает меня.
В последнее время я не могу контролировать перепады настроения. В одиночестве можно не улыбаться, не для кого играть и надевать маску.
С самого детства в самые тяжелые времена внутренних переживаний я всегда убегала на задний двор. Еще ребенком забиралась в самый конец ранчо, скрытый от глаз забором да стогом сена, и давала волю слезам. Всегда была одиночкой.
Меня часто донимали сверстники. Слишком худая. Слишком длинная. Слишком отличная. Людям не нравится, когда кто-то выбивается из привычного. Уже потом то, что считалось уродством гадкого утенка, принесло мне миллионные гонорары.
Достаю телефон. Жму на кнопку вызова. Сейчас как никогда мне хочется убежать в прошлое к тому самому ветхому забору и к цветам, которые до сих пор высаживает мать.
Пару гудков спустя слышу звонкий голос:
— Милая! Долетела? Все хорошо? Как ты?! У нас погода испортилась, одевайся теплее!
Улыбаюсь. Вечная забота и желание натянуть мне шапку на голову.
Ничего не меняется. И это замечательно. Хоть что-то неизменно.
— Долгий перелет. Отосплюсь и буду бодрячком. Здесь погода нормальная, сезон дождей начался у вас, я правильно понимаю?
— Да, дочка. Я… я смотрела новости. Тебя показывали. Видела, как модельеры эти с тобой в финале вышли! Все соседи собрались, я так горжусь тобой, дочка, так горжусь… Мы с отцом…
Всхлипы и плачь мамы действуют, и я сама начинаю рыдать, наконец, выпуская накопившиеся тревоги.
— Ты почему плачешь?!
Хриплый голос матери заставляет собраться.
— От счастья, мам, от счастья, это огромный прорыв. Решение было неожиданным и в последнюю секунду маэстро потребовали меня на сцену…
— Моя Аврора, моя милая, ты все заслужила, мы все так радовались. Алая даже сегодня всех собрать решила, отметить. А ты когда к нам приедешь?
Прикусываю губы, вытираю глаза дрожащими пальцами.
— Не знаю, мам, пока все сложно…
— Знаю, милая. Работа твоя минутки свободной не оставляет. Ты только помни — мы тебя ждем, старушка Эльза тебе пламенный привет просила передать.
— Как она, мам?
— Давление иногда повышается, но тут, сама понимаешь, возраст. Никто не молодеет. Помнишь ее внучку, курносая такая, конопатая была.
— Сьюки?
— Да-да! Твоя ярая фанатка теперь. Вся комната в твоих постерах, говорит, что скоро, как и ты, в Нью-Йорк поедет, мир моды покорять. Может, ты девочке подсобишь?
Каменею. Сжимаю пальцами трубку сильнее, когда перед глазами появляется девчонка с длинными косами, в которые белые ленты вплетены, выросла уже, но я ее помню крохой совсем.
— Нет.
— Ава, почему так резко? Девочка очень красивая, на тебя похожа, худенькая, ладненькая стала. Она так мечтает, надеется…
— Скажи Эльзе, чтобы внучку учится заставляла, нечего ей в этот бизнес соваться.
— Зачем ты отговариваешь?! Может же и у нее получится. Твой пример многих девочек воодушевляет, на тебя похожими хотят быть, — вздохнув, отвечает мать.
— Считай меня дрянью, но я ей помогать не стану. Ничем. Никак.
— Ава?!
— Мне просто повезло, мама, а многим везет не так, как мне. Этот мир… он ломает и получается у одной и не факт, что надолго удастся в обойме продержаться. Одна супермодель на обложке журнала сияет, а тысячи неудачниц заканчивают, не начав, неизвестно где. Отговори девочку. Пусть лучше в педагогический учится идет, все же бабка директором школы была в свое время, со всех шкуру спускала.
Мать молчит, долго, а потом спрашивает совсем тихо:
— Хорошо, может, и права ты. Такой успех, Аврора, а в голосе твоем тоска дикая. Дочка. Ты мне скажи, я всегда помогу, все приму. У тебя ведь все хорошо, родная?
Улыбаюсь сквозь слезы. Моя мама. Простая женщина, работающая всю жизнь с пяти утра и до позднего вечера. Она одна все ранчо тащила долгое время. Болезнь отца его подкосила, не смог он помогать по делам домашним, а денег нанять помощь у нас не было.
Мать все на себя взяла, как ломовая лошадь, руки испортила, позвоночник у нее деформировался от тяжестей, что таскала…
Она живет мной. Моим успехом. Я ее гордость. Ее хребет. И сказать, в какое дерьмо я вляпалась — перебить ей позвонки, а отец и вовсе слаб сердцем.
— Дочка. Ты почему молчишь?!
— Усталость, мам, просто я хочу отдохнуть. Успех, он окрыляет на секунду, а дальше опять бег в вечном водовороте меняющихся тенденций.
— Приезжай домой, Ава, в твоей комнате все по-прежнему. Поспишь, погуляешь, в речке покупаешься, свежий воздух. Дел особых у нас нет благодаря тебе. Хоть вместе посидим.
Сегодня на ранчо есть нанятые мною помощники, но мои старики привязаны к дому, они не для города, в котором процветает одна сплошная грязь.
— У меня показ на носу. Не могу, — придаю голосу беззаботность, опять надеваю улыбку как маску, прячу свои чувства.
Мои переживания — они только мои и грузить мать нечестно.
— Мы ждем тебя. Всегда.
— Я знаю, мам.
— Ава.
— Да?
Пауза и голос, наполненный теплом и переживанием, неподдельным беспокойством:
— Ты ведь счастлива, дочка?!
— Я счастлива, мама, я так счастлива…
Ответ падает с губ вместе с горючими слезами.
А перед глазами возникает образ мужчины с татуировкой на спине. Его поцелуи обжигают, а взгляд пылает дикой страстью.
Иван пугает и заставляет тело откликаться. Сложные чувства, особенно когда выбора он не оставляет, заставляя прийти к нему и принять его правила игры…
— Поцелуй папу, я когда разберусь с навалившимися делами, прилечу к вам. Обязательно посидим вечерком в саду и попьем чаю как раньше.
— Целую, милая.
