— Как ты ее назовешь?

— Стеллой.

Разворачивает меня в своих руках, заставляет откинуть голову и всматривается в мои глаза.

— Аврора и Стелла. Заря и ее путеводная звезда. Символично, правда? — опускает голову и ведет носом по моим волосам. Прижимает меня сильнее к стальной грудной клетке.

— Не думала, что ты можешь быть таким, Иван…

— Ваня, — поправляет и я повторяю послушно.

Стискивает мою талию руками, приподнимает меня, отрывает от земли.

— Каким таким?

Его дыхание жжет, опаляет и меня от близости Кровавого трясет.

— Человечным, — отвечаю робко, а он вжимает меня в свое массивное бедро.

— Ты забавная, Рора. Видишь то, чего нет и в помине.

Говорит, а сам на рот мой смотрит, алчно как-то, так, что меня током бьет. Жгучее ощущение искрами от него ко мне, все пространство сужается, сжимается.

Только его глаза, невероятные, белесые, концентрируют в себе нечто странное, непонятное…

— Здесь пахнет моим детством.

— А ты для меня пахнешь жизнью.

Воздух вокруг нас закипает, как кипяток. Он ноздри обжигает, а я впиваюсь пальцами в его сорочку, что обтянула широкую грудь, демонстрируя всю грацию хищника.

Недовольное ржание за спиной и меня легонько толкают в спину.

— Дотянулась, зараза рыжая, — улыбаюсь, — она хочет, чтобы обратила на нее внимание.

— Перебьется, ты сейчас занята.

— Ты умеешь шутить, — отвечаю, прикоснувшись к чуть колючей щеке, ласкаю и Кац улыбается.

— Редко, Аврора, очень редко.

Дни текут, все становится немного иным, а Каца я перестаю воспринимать врагом, желающим отнять у меня свободу. Мы часто с ним разговариваем. Я ловлю себя на том, что он умен и его приятно слушать. Кровавый всегда говорит по-существу, логичен, но больше всего мне нравится валяться с ним в одной постели.

— Иван, ты изменился.

Проговариваю, уткнувшись в плечо мужчины, который поворачивает ко мне голову, убирает прядку с моего лба и смотрит пристально.

Совсем нестрашные у него глаза, наоборот, я все время хочу смотреть в них, улавливать то, что они передают вот в такие моменты, как сейчас, когда я просто лежу в объятиях Каца и на сердце как-то спокойно.

— Я не менялся, Аврора, ты просто перестала все видеть через призму собственных сомнений и страхов.

Улыбается краем губ и опускает широкую ладонь мне на живот, щекотно становится, и я начинаю дергаться, пытаясь отстраниться.

— Живот еще совсем плоский, ты ничего не почувствуешь.

Смотрит мне в глаза внимательно, больше не улыбается и отвечает серьезно:

— Я чувствую, Аврора, инстинкты работают. Ты моя женщина. С первой секунды, как увидел, щелкнуло и не отпустило, и с каждым мгновением рядом с тобой это чувство только крепнет. Я бы рад все переменить, быть другим, но жизнь у меня сложилась так, как сложилась. Не ищу оправданий. Их нет. Лучше бы было для тебя не встречаться мне на пути, но ты носишь под сердцем моего сына и ничего изменить нельзя.

— Может, все же дочь, господин Кац?

Улыбается и в глазах грусть-тоска просыпается, идет бликами в белесой круговерти.

— Пообещай мне, Рори, если так случится, что меня зацепят, ты родишь моего сына и назовешь его Дмитрий.

— Димитрий?

Произношу непривычное имя, катаю его на языке.

— Да, а если будет дочь, то Мария…

— Иван…

Короткий мах головой, и я замолкаю, сердце в груди сжимается, когда Кац улыбается грустно и чуть прикусывает нижнюю губу.

— Назови так. Как дань памяти моим родителям.

Отворачивает от меня голову, взгляд фокусирует на стене, словно вглубь себя смотрит.

— Все у тебя будет хорошо, моя куколка, я сегодня подписал бумаги на твое имя. У тебя теперь фонд с очень крупной суммой на нескольких счетах. Твоя мечта станет явью. Ты теперь будешь помогать. Может, это и есть твое предназначение по жизни. Давать второй шанс… Ты стала для меня этим самым шансом, а я думал, что все.

Порываюсь к нему, переплетаю наши пальцы и заглядываю в глаза.

— Нашего сына будут звать Димитрий, Иван, ты сам назовешь его так. Ты!

— Кто же знал, что девочка под заказ принесет свет, яркий луч забытого в мою жизнь.

В моих глазах закипают слезы. Цепляюсь руками за мощную грудную клетку мужчины, чувствую ровное биение сильного сердца.

— Почему у меня чувство, что ты… что ты… ты можешь погибнуть, да? Ты ведь никогда не лжешь, скажи мне.

— Большая игра идет. Огромные деньги замешаны и интересы многих, а я мешаю. Легче согласиться, уступить, как советует Серебряков, но я никогда не пойду на тот беспредел, который мне предлагают. Все же я не до конца изгнил.

Не понимаю, как начинаю рыдать, захлебываюсь слезами.

— Ваня…

Поднимает мое лицо, заглядывает в глаза.

— Я сделаю все, чтобы ты и мой ребенок были в безопасности, пойду на все, просто запомни, Рора — ты лучшее, что случилось со мной за все время, и если однажды я не вернусь, помни это и живи дальше. У тебя есть ради кого жить, у тебя будет и дело, которым ты мечтала заниматься.

— Что же ты такое говоришь?!

— Я говорю, что ты свободна. Разве не этого ты хотела, считала мой дом тюрьмой, разве не прав?!

Бью его со всей силы, даю пощечину, вкладывая в нее все негодование, всю боль.

— Не нужно мне ничего, Ваня! Ничего! Слышишь?! Я не кукла, не игрушка, которой ты попользовался, а теперь делаешь одолжение и отсылаешь от себя!

Хватаю его и кричу, рыдая.

— Аврора…

— Мне ты нужен, Ваня! Чтобы живой был, чтобы бесил постоянно, и чтобы вот так в одной постели лежали и говорили обо всем. Живой ты мне нужен, потому что… потому что…

Закрываю лицо руками, отворачиваюсь и плачу. Что за жизнь у него такая, что имея все, он простого счастья себе не позволяет…

И затихаю, когда слышу глубокий голос:

— Мои родители погибли, когда я еще ребенком был, на моих глазах все случилось, в ушах крик матери предсмертный до сих пор стоит.

— Ваня, я…

— Вокруг меня смерть все время пирует, сколько я себя помню, отнимая всех, кто дорог…

— Иван, мне так жаль…

— Послушай. Я обещаю тебе, никто, ни одна тварь, пришедшая хоть из самого пекла, не сможет дотянуться до моей семьи, до тебя, до вас… Я этого не позволю.

Вскидываюсь, смотрю в такое красивое бледное лицо своего мужчины и меня оглушает его тихое признание.

— Я полюбил тебя, Рори, полюбил… хоть и думал, что для этого у меня сердца нет…

— Так выживи, Иван, ради своей семьи, ради меня, ради нашего ребенка.

Кивает, словно решение принимает, широкие брови на переносице сходятся.

— Я сделаю все и даже больше. Сдохну, в ад спущусь, но второй раз семью свою отнять никому не позволю.

Прикусываю губу, дрожу, мне больно за него, за нас, за то, что все неправильно и, наконец, меня оглушает еще одним признанием.

— В моем сейфе лежат документы. Это конфиденциально.

— И ты скажешь мне, что там?

— Да, потому что содержимое касается тебя.

— Что я должна знать?

— Ты теперь Кац, Аврора. У тебя моя фамилия.

Мои брови взлетают, а рот распахивается в удивлении прежде, чем я, наконец, выговариваю:

— Что?! Как?!

— Легко.

Мотаю головой в шоке.

— И кто я теперь тебе? Племянница? Дальняя родственница?!

Меня раздирает нервный смех, все кажется шуткой, но Иван серьезен и ответ его как пуля, пробивающая цель.

— Нет. Ты моя жена.

— Ты чертов псих!

Кричу, вырываюсь, вскакиваю и накидываю на себя тоненькую сорочку, вряд ли могу скрыть свою наготу от Ивана, но одетой легче.

— Не слышал, что иногда люди делают предложение?! Ты никогда не оставляешь выбора…

Все нутро выворачивается наизнанку, когда смотрю в его белесые глаза. Раньше казались пустыми, не так это. Там душа есть, чувства и боль одинокого раненого зверя. Мальчика, когда-то потерявшего все, всех, кого любил. Иван похоронил и себя вместе с близкими, выкорчевывал чувства, чтобы выжить в том пекле, в которое его забросило.