— Что?

Роняю тихо.

— Не советую совершать глупостей, куколка, думать о побеге, или какая еще там мысль в твоей золотоволосой голове появиться может. От меня тебе не скрыться, и если ты попытаешься выкинуть хоть что-то у врача или просить помощи у моего знакомого, я перестану быть с тобой настолько мягким.

— Это ты еще мягкий?!

Шиплю.

— Ты даже не представляешь насколько.

Обхожу мужчину, но его рука оказывается на моем локте, не дает отойти и разворачивает к лифту, который активирует не кнопкой, а специальной картой.

Разумеется. Он не пользуется общим входом.

Уже через пару мгновений створки открываются прямо в кабинете, где нас встречает седеющий коренастый мужчина, одетый в белый халат.

Он разворачивается к нам и стоит ему встретиться взглядом с Кацем, как немолодое лицо светлеет и улыбка теряется в густой бороде.

Никогда бы не подумала, что на Кровавого может быть такая реакция.

— Иван Дмитриевич! Ну, здравствуй, дорогой.

Проговаривает явное приветствие на русском. Определенно, я уже научилась отличать этот язык на слух.

Врач поднимается из кресла, распахивает руки, словно для объятия. Кац проходит вперед, жмет руку и получает хлопок по плечу от мужчины. Жест, благодаря которому я понимаю, что этих двоих что-то связывает.

— Абрам Давидович! Я к тебе по очень щепетильному делу, — переходит на английский Иван.

— Да понял уже. Такая секретность, — переводит на меня взгляд с прищуром. — Представь красавицу свою.

— Это Аврора.

— Мое почтение.

Кивает, а я улыбаюсь мужчине, от которого веет каким-то флером спокойствия.

— Есть подозрения, что она носит моего ребенка, — чеканит Кац особо не расшаркиваясь и на доли секунд врач, не сумев спрятать своих чувств, переводит удивленный взгляд на Ивана, а потом на меня, и это все выглядит так ужасно, что я сцепляю руки, не зная куда себя деть.

Статный мужчина окидывает мою замершую фигурку проницательным взглядом, профессионально как-то, и обращается к Кровавому:

— Вот что, дорогой, ты иди пока, я с девушкой побеседую, вопросы позадаю, на анализы направлю и к гинекологу, Станиславна прекрасный специалист.

— Мне нужно, чтобы эта информация осталась секретной. Пока решу некоторые вопросы.

— Я все прекрасно понимаю, Иван Дмитриевич. Ты иди. Дорогой. Оставь меня с пациенткой наедине.

Кац еще раз бросает на меня странный, предупреждающий взгляд, разворачивается и идет к лифту, за створками которого скрывается через секунду. Врач, смекнув мое состояние, обращается ко мне:

— Аврора, присядьте, я пока некоторые вопросы вам задам, вы ведь натощак пришли, верно?

— Да…

— Отлично.

Берет карточку, заполняет, а я смотрю на регалии, которыми стена увешана, и читаю табличку на столе с инициалами врача по фамилии Цукерберг.

Дальше идет сугубо профессиональный опрос относительно моего здоровья, а я не выдерживаю и спрашиваю:

— Вы Ивана давно знаете, доктор?

Бросает на меня взгляд поверх очков, оторвавшись от заполнения бумаг.

— Давно.

— Я… просто он… Вы первый человек, который его не боится…

Ухмыляется. Смотрит на меня и взгляд у него хоть и профессиональный, какой-то отстраненный, но в глубине глаз искорки.

— Я отца его еще знал. В свое время вместе в медицинском учились и он был лучшим на факультете.

— Отец Каца был врачом?

— Да, причем удивительно талантливым, золотые руки…

В шоке открываю рот. У монстров, оказывается, тоже родители имеются.

— Смотрю, вы удивлены.

— Я… не думала, что Кац… он просто … он…

— Мафиози?

Вскидывает бровь, а я лишь киваю.

Смотрит на меня долго, изучающе, а потом выдает:

— Не все рождаются с пушкой в руках, дорогая.

Вроде и пошутил, но глаза серьезные.

— Как думаете, вы для него что-то значите?

Странный вопрос, пожимаю плечами и скрываю смущение за улыбкой.

— Всего лишь игрушка, которая к тому же залетела.

Фыркает.

— Моя роль одна. Скрашивать его ночи и не напрягать, но, как видите, с последним я не справляюсь.

Откидывается в кресле и руки на груди складывает.

— Кажется, понимаю, почему Ванюша запал.

— Он предупредил, что вы его верный соратник, наверное, друг, и мне не стоит болтать тут.

— Конечно. Ваня мне как сын, — прищуривается сильнее, — вряд ли он посвятит тебя в некоторые аспекты своей жизни, но я позволю себе кое-что прояснить. Вижу, что ты нуждаешься в этом.

— Я уже не знаю, что мне нужно, все это так странно и резко.

— Понимаю. Может, воды?

— Нет, спасибо. Меня от нее мутит.

— Да, в первом триместре бывает, что тошнота сильна именно по утрам, но на втором она пройдет.

Берет какую-то папку и перебирает бумаги, произносит вскользь, между прочим как-то:

— Знаешь, его отец обладал редким талантом. Хирургия дана не каждому, но у Дмитрия Ивановича от бога дар был, я это еще тогда заметил. Мы с его отцом вечно конкурировали. И в плане девушек. Но Мария выбрала его и у них появился Ваня. Я его крохой помню.

Хорошая семья. Если по-честному, завидно даже было. Это я с Димкой вечно бодался, потому что мне не было дано то, что отец Ивана делал играючи как-то, легко. Я бесился, а он был слишком порядочным, чтобы замечать. Оба в аспирантуру поступили. Из нас двоих именно Каца большое будущее ждало, но пришли перемены в страну. Сложная ситуация была. Много судеб переломалось.

Опускаю взгляд на свои руки, механически покручиваю пальцы. Странно слышать такое откровение о чужой судьбе от совсем незнакомого человека.

— Я тогда как раз сюда по контракту только приехал, а Кац не успел документы оформить. Остался. Связь надолго потерялась. И уже спустя годы у меня появились проблемы. Бывает и так. В самый тяжелый для меня момент судьба свела меня с сыном моего друга…

— Он сказал не говорить вам ничего. Не просить ни о чем.

— А ты и не просишь. Я человек немолодой, иногда накатывает ностальгия, могу и разговориться. В ту нашу встречу Иван Кац уже был тем, кем является сейчас. Скажем так. Не вдаваясь в подробности. Однажды он сделал выбор и встал на определенный путь. У него были свои причины. Прав был или нет, не мне судить. Могло сложиться иначе, но сложилось именно так.

Он рано потерял семью. Ее отняли, Аврора. Спустя годы он наказал виновного, получил срок и стал тем человеком, которого ты знаешь…

Прикусываю губу, короткий монолог без особых подробностей, а у меня сердце сжимается от страшных фактов о судьбе, которую я не знаю. Откладывает свои очки на документы, продолжает спокойно.

— Я могу сказать об Иване как о человеке и другое. Он сложный, бескомпромиссный, жестокий, но… Весь этот медицинский центр был построен на его субсидирование. Более того. Здесь лучшее оборудование во всем штате и небывалая роскошь в виде льготных мест для пациентов из необеспеченных слоев общества.

Как-то так. Аврора, как-то так…

Дальше Цукерберг ведет себя так, словно не было этого разговора, сухо и по-деловому. Отправляет на анализы.

Меня встречает доброжелательная гинеколог с короткой стрижкой и умными темными глазами. Пока сижу, просматривает мою медицинскую карту, изучает, приглашает в кабинет.

— Ну что же, сейчас посмотрим, что и как у нас.

Улыбается и крутит какие-то кнопочки на аппарате, а затем прикладывает датчик и внимательно смотрит на монитор, который дублируется мне на плазменном экране, висящем на стене.

Секунды летят и мне становится не по себе, так как врач продолжает щелкать своими кнопками, словно ищет что-то и не находит.

И наконец на очередном щелчке на мониторе проявляется крохотная точка. Еще совсем маленькая и наполненная биением и жизнью.

— Вижу плодный мешочек. Есть пульсация. Все хорошо, дорогая.

Но я уже не слушаю. Почему-то, когда смотрю на черно-белую картинку, в глазах стоят слезы. Мой малыш. Он никак не несет ответственности за все, что творится в моей жизни, и я буду защищать его как могу, оберегать. Всего лишь маленькая точка на мониторе, а у меня в душе переворот.