Погружает в трепет наслаждения, всматривается в мои глаза и хрипит мне в рот, заставляя захлебываться в собственных чувствах:

- Ведьма зеленоглаза. Родишь мне сына. Как хорошая примерная девочка, а потом и дочь…

Не успеваю ничего ответить, меня накрывает чувственным экстазом, глубинным, что-то внутри меня откликается трепетным теплом, сама не понимаю своих чувств, и я просто теряюсь в ощущениях его рук на своей коже, его улыбке и блеске потусторонних глаз.

И вместе с тем накрывает недосказанность.

Единственная здравая мысль, которая барабанит радостным трепыханием сердца, успокаивает тем, что Иван не заставит меня избавиться от ребенка.

Иван Кац

Всего лишь несколько слов. Одна фраза, произнесенная тихим шепотом, как выстрел, словно нож вогнали в бок, почти достав сердце, и ощущение, что лезвие сломалось, застряло между ребер.

Беременна.

Моя женщина рыдает, признаваясь в этом.

Значит, залетела в самый первый раз. Смотрю в ее зеленые глаза и вижу, как сгибается под гнетом этих слов. А внутри меня злость поднимает голову, потому что баба не должна рыдать из-за того, что залетела.

Это капец как неправильно.

Сцепляю зубы. Считаю до десяти. Лажанул Цветочек по-крупному. Шкуру спущу наживую, если не исполнил приказ.

- Ты не выпила таблетку?

Хочу понять все для себя, и ответом надрывным и голос дрожит:

— Выпила, но я была на нервах и дома меня стошнило, я была не в себе и не подумала о том, что нужно пойти и купить новую…

Верю. Каждому ее слову. То, как дрожит, как губы пухлые кусает нервно, известие о беременности для нее шоковое.

И внутри словно когтями что-то царапает смутным пониманием, что не хочет носить мое дитя, а мысль, что решила скинуть нежеланную ношу, доводит до исступления.

Выжидаю. Если скажет, что хочет сделать аборт, если она только посмеет…

Иррациональная мысль. Решить вопрос сейчас логично. У меня война в разгаре, а девчонка… да еще и беременная…

Можно открывать сезон охоты на ее худенькую фигурку. Небывалый рычаг давления на человека без прошлого и без болевых, но вот она — моя самая большая слабость, дрожит и бледнеет на глазах.

— Есть еще что-то, что ты хочешь мне сказать?

Заикается. Бесит. А я сдерживаю себя. Контроль держу. Хочу услышать ее. Хочу понять до конца с кем имею дело. Хорошая такая проверка на вшивость.

Всхлипывает, слов связать не может, но глаза загораются протестом, да, куколка, вот так, покажи коготки.

— Ну же, Аврора. Я хочу услышать тебя.

Направляю. Сам внутренне напрягаюсь. Давай, моя маленькая, прояви норов. Мне нужно понять тебя.

Вскакивает. Выпячивает нижнюю губу, и я сдерживаюсь, чтобы не наброситься на эти искусанные по-детски припухлые капризные губы, чтобы не зажевать до крови. Чертовка доводит до исступления.

Хищник внутри, завороженный происходящим, встает на дыбы. Даже сейчас она до безумия прекрасна и мне хочется ее брать до исступления, зацеловывая, погружаясь в те чувства, которые она дает.

Или же.

Одно неверное слово, фальшь или ложь. Я пойму. Вырву занозу, осознав, что очередная подстилка.

— Откуда ты взялся на мою голову?! Из-за тебя вся моя жизнь летит к чертям!

Бежит ко мне и бьется, как бабочка, в моих руках, плачет, всхлипывает. Током бьет, все нутро опаляет ядом, так и пальцы тянутся сжать ее тоненькую шею и свернуть, если бы не дитя, что уже живет в ее чреве.

Если только скажет, что аборт хочет…

— Ты все уничтожаешь! Все, чего касаешься, гибнет! Я… моя карьера… Ты все у меня отнял! Все рушишь и… Я ведь не нужна тебе и беременность эта не нужна!

Всматриваюсь в полыхающие ядовитые глаза, зеленые, затягивающие.

— Не отрицаю. У меня война зреет. Но случившегося не изменить. Аврора, я тебя захотел и ты стала моей.

Доношу истину. Я ведь с самого первого взгляда ее выцепил. Невозможное случилось, но если ошибся…

— Карьера модели, конечно, хорошо. Если ты хоть краем разума подумала о том, чтобы…

Если я в тебе ошибся, девочка, если ты такая же шкура, как все прочие, я тебя уничтожу.

Машет головой отрицательно и вопит мне в лицо, бьется, чтобы выпустил из хватки с отчаянной храбростью самки, защищающей свое дитя.

Халат спадает с плеч куколи, рассматриваю ее тело. Красивая. Как статуэтка и в чреве ее жизнь.

Впиваюсь в мокрые золотые тяжелые пряди, заставляю встать на цыпочки, призывно выпятить грудь, царапается, кошка.

— Я никогда не причиню вреда своему ребенку! Убей меня сейчас! Нас! Потому что аборта я не сделаю! Это мой ребенок! Мой! И отнять его у тебя не получится!

Обнимаю ее сильнее. Не ошибся. Тигрица с зелеными глазами. Своих не сдает, бьется до последнего.

Собственник внутри опускает взгляд на плоский животик и понимает, что решение уже принято. Оно неоспоримо.

— Успокойся. Девочка. Тсс, — шепчу и глажу по тоненькой спине, рассматриваю лицо. Щеки раскраснелись и грудь тяжело вздымается, — все хорошо, никто не навредит… ни тебе, ни моему ребенку.

Глаза прикрывает, истерика прошла и тихо выдыхает.

— Я думала, что заставишь опять выпить какую-то дрянь, чтобы решить проблему, или пошлешь на аборт! Ридли мне сказал тогда, что нельзя тебе иметь ни детей, ни семью…

Стреляет и попадает в цель. Мне слабости противопоказаны. Ситуация назревает. И все равно внутри зреет непоколебимая уверенность. Каждого с землей сровняю, но свое не отдам, зубами рвать буду.

— Моя женщина и мой ребенок неприкосновенны.

Истина.

Не могу больше терпеть. Сминаю дрожащие губы, пью ее стон. Провожу руками по ее телу. Хочется выпустить свою ярость и в ответ испить ее нежность до капли, испытать удовольствие, которое мне дает только это роскошное тело, дуреть от ее запаха, который усиливается.

Целую ее пухлые губы, пью дыхание и на языке ощущаю брусничную сладость.

Порву всех. За нее, за нас. В ней мое семя дает плоды и это правильно.

Это самое правильное, что было в моей жизни. И право на свое я готов вырвать у самой смерти.

Сильнее впиваюсь в податливые мягкие губы, пальцами сжимаю, ласкаю, прохожусь по ребрам, очерчиваю тонкую талию.

- Бесовка зеленоглазая, — скорее, себе, чем ей.

Отдается, цепляется и запрокидывает голову.

Все в ней наполнено жизнью, в то время как я сама смерть.

Аврора

Лежать обнаженной рядом с мужчиной, слышать биения его мощного сердца, чувствовать тяжесть сильной руки на бедре — все это для меня странно.

У нас с Иваном все сложно. Быстро как-то. Мне бы дернуть стоп-кран, остановить этот поезд, сойти уже никто не даст, я понимаю, но хотя бы нужно время, чтобы все понять, прочувствовать.

— Ты как?

Спрашивает и отводит прядь с лица, а я поднимаю взгляд и рассматриваю Каца.

— Если ты про физическое состояние, то все более чем хорошо. А если о моем душевном, то… не знаю. Я ничего уже не понимаю. Ты мне всю жизнь вывернул наизнанку.

Приподнимает бровь.

— Я по-другому не умею.

— Это я уже поняла, но…

— Что?

— Я бы хотела узнать тебя Иван, понять, прочувствовать…

— По-моему, ты только что очень хорошо и со всей глубиной прочувствовала меня.

Краснею и отвожу взгляд

— Я не об этом…

— О чем же?

— Мужчина ухаживает за женщиной, они общаются, познают друг друга, нужно время для сближения.

— Что сейчас мешает?

— С тобой сложно, я не понимаю своей роли рядом с тобой, не знаю, чего ожидать и…

— Твоя роль — быть моей женщиной. Стонать и кричать подо мной, наслаждаться и радовать мой взор своей красотой и родить моего ребенка.

— А еще молчать и не выносить тебе мозг, так?

Ухмыляется.

— Вряд ли выдержишь такую экзекуцию. Тебе только дай языком потрещать.

Хочу отстраниться, подрываюсь, но он переворачивает меня на лопатки и опирается подбородком о свой кулак, а вторую руку кладет мне на живот, не дает ускользнуть, смотрит, изучает.