Народ чуть расслабился, что загадки совсем не сложные, и последние «добивали» хором. После того, как вилки все заполучили и перекусили, Кира продолжила «пытать» гостей. Для начала были конкурсы, чтобы не вставать с мест. Кира раздала всем спички, попросив вставить их в рот, а потом они без рук «гоняли» маленькую сушку, которую надо было передавать спичкой друг другу. Все хихикали, пока сушка не доходила до них, потом старательно косили глаза, чтобы не промазать.

Затем Кира достала «маски», свои пришлось уступить Ольге, сославшись, что помнит всё, что нарисовала, да и фотографировала. «Маски» всем очень понравились, они все хохотали чуть не до слёз друг над другом. Очень уморительно смотрелись лица в обрамлении.

То, что их было нечётное количество, положительно сказалось только на конкурсе «Танец с палкой» — Кирилл для конкурса предоставил свою лыжную палку. Все должны были танцевать парами, а кто-то один без пары — с палкой вместо партнёра, немного с элементами стриптиза или кто во что горазд. Потом ведущий передавал палку кому-то, забирая его пару. Сначала палка доставалась только девчонкам, но потом кто-то забрал себе в пару девочку и они посмотрели на «полустриптизы» парней.

Они провели ещё много конкурсов, в том числе «Хохолки» парням со всякими резиночками-заколочками, а Ольгу сделали кем-то вроде судьи, чтобы определила «самые красивые причёски», было видно, что к такому веселью, конкурсам и прочему сестра Кирилла была непривычна и зажималась, даже когда уже все расслабились и получали удовольствие.

Они лопали по очереди шарики с фантами, где были расписаны задания вроде «С соседями справа и слева станцуйте танец Маленьких лебедей» или «Из соседа справа и слева создайте скульптуру Настоящей любви». Они хохотали так, что девчонки жаловались, что уже болит пресс.

Кира только радовалась, что подготовилась с питьём: народ не столько ел, сколько пил компоты и морс. Они открыли окна и двери, но всё равно было жарко. Кира, вообще-то, купила одну бутылку вина, если кто-то захочет алкоголя: не могла же она настаивать на трезвом образе жизни, — но как-то никто так и не захотел и бутылка осталась нераспечатанной.

Финальным аккордом в праздновании дня рождения стал момент, когда они решили сделать групповое фото, разместившись на кровати Киры, и общими усилиями и весом эту самую кровать сломали, прогнув железную рамку. Парням пришлось поздно вечером сходить на склад, унести старую и принести новую.

— Грим, а у вас есть… В смысле, было на Сиусе что-то вроде дней рождения? — спросила Кира, рассматривая фотографии со своего девятнадцатилетия. Они получились яркими, сочными и очень солнечными. К тому же было столько всего, что Кира потратила целую плёнку на тридцать шесть кадров и не могла выбрать, что оформить в альбом, так как на удивление все фото были очень хорошими. Даже обрезать особо нечего.

— Нет, — после небольшой паузы ответил Грим. — Считается, что все мы рождаемся в один безопасный день, когда… можно сказать, Вселенная закрыта от нашего влияния. Один ребёнок в определённый цикл.

— Что, прямо на всей планете? — удивилась Кира. — Типа никогда нет сверстников? И сколько длится этот определённый цикл?

— Иногда очень долго, — Грим изобразил что-то вроде вздоха. — На самом деле нас очень мало, так мы ограничиваем свою популяцию. Новый сиусянин рождается тогда, когда кто-то из старых умирает. Точней, решает раствориться во Вселенной, устав от тягот бремени своего статуса. Или если как меня или Её — изгоняют или заключают… Но это происходит крайне редко.

— Печально как-то, — потёрла бровь Кира. — А что, у вас реально нет естественной смерти? Типа вы вечные какие-то?

— В каком-то смысле, — уклончиво ответил Грим. — Никто не знает срока нашей жизни. До его исхода братья и сёстры уставали от бремени…

— Ну, то есть ты хочешь сказать, что по сути совершали самоубийство? — уточнила Кира. — Я же правильно понимаю?

— И да, и нет, — ответил Грим. — Растворение во Вселенной — это переход в другую фазу существования. Так что не сказать, что это самоубийство.

— А кто-то из ваших как-то подтверждал эту фазу? — скептически хмыкнула Кира. — Как-то не очень звучит, честно говоря. Кстати, а почему тогда ты не растворился и все эти заморочки со мной были нужны?

— Заставить нельзя. Это добровольный акт, — ответил Грим.

— Ладно, замнём для ясности, — Кира поняла, что зря начала критиковать устои чужой цивилизации. Мало ли, насколько скучно становится на промороженном Сиусе через пару тысяч лет, когда тебе нельзя ни радоваться, ни огорчаться, ни в принципе проявлять эмоции. Может, помереть предпочтительней: хоть что-то интересное. — А часто у вас, так сказать, освобождается место под нового члена общества?

— Не часто. Мой старший брат, то есть тот, кто родился раньше меня, появился за сорок лет до меня, по летоисчислению Земли, а младший — через сто семнадцать.

— Да уж… — Кира вздохнула и решила, что ничего страшного, если в альбоме будут все тридцать шесть фото без обрезок: иногда она вырезала из кадра какой-то кусочек и приклеивала на место для записей. — Знаешь, мне сегодня такой странный сон приснился…

Она попыталась поймать ощущение, чтобы отправить мысленный образ Гриму. В необычном видении была темнота, в которой плавало много-много дверей, и невесомость. Кира ощущала себя очень странно, словно всё происходит реально и она понимает, что это сон, но вроде бы и не сон, но до Грима дозваться не смогла. Плавала в этой невесомости и когда приближалась к двери, та становилась полупрозрачной, будто показывая, что за ней, и приглашая войти. Но Кире уже хватило того «контракта», из-за которого в теле появился инопланетный подселенец, так что входить в непонятные двери она не захотела. Правда, возле некоторых дверей ей показалось, что она видит кого-то из знакомых: одногруппниц Свету и, кажется, Ольгу, — но видимость была не слишком хорошей, так что сказать с уверенностью было нельзя. Кира проторчала в невесомости какое-то время, а потом всё исчезло и она проснулась.

— О, наконец-то! — оживился Грим.

— Что значит «наконец-то»?

— Ты всё же пробилась на определённый уровень. Эти двери — вход в сон. Пока ближайших к тебе спящих.

— Типа я что, сны всей общаги увидела? — удивилась Кира. — И что будет, если я войду в такую «дверь»? Кстати, это мне напоминает что-то из Кастанеды, правда, мне только рассказывали в общих чертах, но там точно что-то со снами связанное. Вроде осознания того, что это сон. Мне сны как-то очень редко снятся. Возможно, они, конечно, и снятся, но я их не запоминаю. Всё время маме удивлялась. У неё что ни ночь, так пять-шесть снов, которые она все запоминала и один другого интересней.

— Вхождение в чужой сон относительно безопасно, — протянул Грим. — Правда, в чужом сне ты мало чем можешь управлять… Разве что сама собой.

— А моё оружие там тоже появится, если сон чужой? — спросила Кира. — Просто мне в детстве часто кошмары снились. Мучили меня. Точно помню, что был сон то ли про вампиров, то ли про зомби, вроде под впечатлением от какого-то ужастика. Мама меня тогда научила, что во сне можно призвать оружие типа светящегося меча, который всегда будет с тобой, и справиться с кошмаром.

— И у тебя получалось? — заинтересовался Грим.

— Ну да, — пожала плечами Кира. — Правда, пользовалась я им в последний раз ещё до поступления. Точно помню, что он может меняться по виду, хотя я чаще применяла именно меч. Либо топор. Такой двойной, как у викингов, секира, кажется, называется. Ещё иногда с глефой, но вроде не очень удобно было.

— Тогда тебе точно ничего не грозит, — постановил Грим.

И в первой же двери Кира набрела на какого-то маньяка, который преследовал смутно знакомую девчонку в чём-то, похожем на лабиринт с туманом.

В чужом сне ощущался страх хозяйки, но это чувство словно обтекало её как вода, не задевало и не путало мысли. Было необычно — в том плане, что в собственном сне Кире сначала приходилось преодолевать страхи, а уже потом как-то действовать, что всё равно занимало некоторое время.