После наркоза меня тошнило, и я едва могла стоять на ногах. Ты держал меня до тех пор, пока я не почувствовала себя достаточно уверенной, чтобы не упасть. Намылив руки, ты нежно гладил мою кожу и проводил пальцами по распухшему изломанному телу, ласково прикасался ко всем неровностям, синякам, швам и засохшей крови.

И пока ты купал меня, я стонала и плакала, слушая твой шепот… «Ты такая красивая».

Снова и снова. «Ты такая красивая».

В течение нескольких недель это было нашим ритуалом. Раз за разом ты повторял, пока купал меня… «Ты такая красивая».

Спасибо тебе, любовь моя, за то, что всегда заставляешь меня чувствовать себя красивой. Ты никогда не узнаешь всю подлинную силу своих слов и то, как глубоко они проникают в душу.

У моей сестры диагностировали рак груди третьей стадии, и она умоляла нас троих тоже пройти обследование. Мой тест дал положительный результат.

Поскольку наша бабушка по материнской линии умерла молодой, успев обнаружить по одному аномальному новообразованию в каждой груди, я решила заранее обратиться за консультацией к хирургу. Врач настаивала на том, чтобы принять срочные меры и избавиться от всего, что могло вызвать болезнь.

Так я и поступила. Я решила отпустить все части, определяющие мою женственность, – ради моей драгоценной семьи и надежд на будущее. В возрасте сорока двух лет я перенесла сразу три операции у трех хирургов: двойную мастэктомию вместе с полной реконструкцией, а также полную гистероэктомию.

Это было нелегко, но необходимо. Сестра подарила мне лучшее, что могла, – информацию. Она говорит, что это было единственным большим достижением в ее тяжелой судьбе – спасение нас, ее сестер, от монстра, с которым она продолжает бороться и по сей день.

Конечно, я знала, что даже без груди и матки я навсегда останусь женщиной. Но именно мой муж был и всегда будет тем, кто заставляет меня чувствовать себя так. Для него я прекрасна. И он постоянно напоминает мне об этом.

Мягкий свет январского утра пробивался в мое окно. В воздухе танцевали пылинки. Я думала о предстоящих выходных, когда пойду к алтарю, чтобы выйти замуж за мужчину с удивительными глазами – они были цвета океана в спокойный день.

Под локтем образовался большой синяк – медсестра очень бережно брала у меня кровь, но след от укола все равно остался. Теперь я должна найти способ скрыть синяк, чтобы он не проявился на свадебных фотографиях.

Я медленно натянула кардиган. Дома было тепло, но я чувствовала себя замерзшей и усталой. А ведь мне еще нужно было набраться сил для срочного приема у лечащего врача. Когда он звонил мне накануне днем, его голос звучал напряженно:

– Лизель, к сожалению, вам необходимо сделать биопсию. Хоть это и простая мера предосторожности, но это очень важно. Скорее всего, ничего страшного.

Итак, я отправилась в лабораторию. Я была там одна, потому что Крейг уехал по делам. Сидя в приемной, я думала о предстоящем медовом месяце. Мы забронировали коттедж в крошечной горной деревушке под названием Хогсбэк…

– Лизель, – донеслось из-за двери, – мы готовы принять вас. Проходите.

В комнате было прохладно, или, возможно, мне так показалось. Доктор объяснил, какую процедуру он собирался провести, и, обезболив небольшой участок кожи на задней поверхности бедра, извлек небольшой фрагмент костного мозга, чтобы отправить его на дальнейшее исследование. Я очень надеялась, что после всех этих манипуляций у меня не останется синяка еще и на спине. Процедура закончилась довольно быстро, и я отправилась домой. До субботы предстояло еще столько всего сделать, но сначала я собиралась вздремнуть.

«Просто небольшой стресс и переживания перед свадьбой. Не о чем беспокоиться», – сказала я себе.

Прошла целая вечность, прежде чем я расслышала сквозь сон далекий телефонный звонок. Мама взяла трубку:

– Здравствуйте, доктор. Вы уже получили результаты? Она спит. Могу ли я передать ей сообщение? – Потом в ее голосе послышалось беспокойство. – Тогда увидимся позже. Спасибо.

– Мам? – сонно окликнула ее я. – Что сказал врач?

Мама появилась в дверях. Ее лицо словно осунулось. Она нахмурилась и, покачав головой, ответила:

– Я не знаю, но он сказал, что это срочно. Он уже едет к нам.

Врач приехал через пятнадцать минут. Все вместе мы уселись в гостиной.

– Лизель, девочка моя, у меня плохие новости. Биопсия показала, что твой костный мозг перестал функционировать. У тебя тяжелая апластическая анемия, все очень серьезно.

Я изо всех сил пыталась понять смысл сказанных слов. То, что я услышала дальше, было похоже на ледяную воду, которой меня окатили с ног до головы:

– Девочка моя, ты должна отменить свадьбу. Мне очень жаль, но ты больна. Тебе нужна трансплантация костного мозга. Возможно, это единственный способ спасти твою жизнь. Без пересадки прогноз неутешителен – тебе останется жить не больше трех месяцев.

Мой мозг отключился. Мир рушился. Сквозь туман я слышала, как обсуждались общие договоренности: бронирование билетов на самолет, отмена свадебного торжества…

– Крейг. Я должна позвонить Крейгу! – прошептала я.

Я поднялась, но мое тело отказалось двигаться. Тогда папа встал и взял меня на руки. Я чувствовала себя сломленной.

Через несколько минут мне все же удалось набрать номер Крейга:

– Крейг, любимый, ты должен вернуться домой. Я очень больна. Свадьба отменяется. Я не могу выйти за тебя замуж.

Я рыдала.

– Лизель? Что происходит? Все хорошо, милая, все хорошо. Мы со всем разберемся.

Я едва могла дышать.

– Лизель? Я выезжаю! Я уже еду! Я люблю тебя!

Следующие два часа я провела в полном оцепенении. Семье и друзьям уже позвонили. Назначенные встречи были отменены, и вместо них в срочном порядке назначались новые, призванные решить вопрос моей жизни или смерти.

В глубине души я понимала, что не могу просить Крейга о свадьбе. Жениться на девушке, которая, возможно, не переживет следующие двенадцать недель? Нет, я не имею права так поступить с ним.

Крейг приехал поздно вечером, на его лице я прочитала следы крайней усталости. Он заключил меня в объятия, и я прижалась к нему в ответ. Крейг был моим якорем в самые сильные бури.

– Ты не можешь жениться на мне, Крейг, – прошептала я. Мое горло пересохло от рыданий. – Врач сказал, что мне, возможно, осталось жить всего три месяца. Двенадцать недель. Я не могу позволить тебе жениться на мне. Что, если я умру? Это нечестно по отношению к тебе.

Притянув меня ближе, он нежно поцеловал меня в лоб и ответил:

– Лучше я буду женат на тебе три месяца, чем вообще не буду. Наша свадьба не отменяется. Мы поженимся сегодня вечером. Я позвоню пастору, и мы проведем церемонию прямо здесь. Мне не нужна шикарная свадьба. Мне нужна только ты.

В тот момент я поняла, что такое любовь на самом деле. Это не цветы, не кольцо с бриллиантом и даже не свадебная церемония. Любовью был этот человек, который держал меня за руку так же сильно, как и я его. Единственное, что я могла ему дать, – это три месяца своей жизни, но даже этого ему было достаточно.

В тот вечер мы обменялись клятвами – одетые в джинсы и футболки, стоя босиком в гостиной моих родителей. «В горе и в радости, в болезни и в здравии». Внезапно эти слова обрели новый смысл.

На следующий день мы полетели в Кейптаун, где я начала лечение, растянувшееся на два долгих года. Мы часто шутим, что провели наш медовый месяц в изоляторе.

В конце концов, все это было необходимо, ведь я узнала, что такое настоящая любовь. И спустя девятнадцать лет эта любовь жива.